Майкл Маршалл - Измененный
Дверь спальни Кассандры была закрыта.
Я успел с облегчением осознать, что все-таки не свалял накануне полного дурака и не попытался пойти туда за ней среди ночи.
В следующий миг я заметил, что дверь ванной тоже закрыта и на ней теперь написано слово. Буквы в слове были растекшиеся, вытянутые, будто написанные красным вином.
И слово было ИЗМЕНЕН.
Кто-то колотил во входную дверь.
Я начал подниматься на ноги, встал, опираясь на диван, наступил в блюдце, которое Кассандра использовала в качестве пепельницы, перевернул его, рассыпая повсюду пепел и окурки, испачканные помадой.
Я схватился за телефон. Заковылял к двери в ванную. Буквы, разумеется, были написаны не вином. Вино просто стекло бы, не оставив ничего, кроме призрачных следов. А эти буквы растекались медленно и угрожающе. Красный был с коричневым оттенком в тех местах, где успел высохнуть. Это кровь. Должно быть, кровь.
Я распахнул дверь.
— Кэсс?
Пустая ванная. Душевая кабинка. Из крана медленно капает вода. И никого.
Во входную дверь по-прежнему колотили. Я развернулся к спальне. В голове гудело, и я чувствовал, как по всему телу и под волосами проступает пот.
Я толкнул дверь спальни. Она приоткрылась дюймов на шесть, продемонстрировав полоску дальней стены.
— Кэсс? Ты здесь?
Ответа не последовало, поэтому я повторил вопрос, перекрикивая все нарастающий грохот во входную дверь и заглушая осознание, что мне все-таки придется войти в спальню.
— Кассандра?
Я толкнул дверь сильнее и шагнул внутрь.
Запах духов, какими пользуется Кассандра. Постель пустая. Одеяло откинуто. Все залито кровью. Сколько же здесь крови!
Тела нигде не было видно, но я знал, что Кэсс не могла бы потерять столько крови и остаться в живых.
Капли пота на теле разом заледенели. Я вывалился обратно в гостиную. Кажется, что меня вот-вот хватит инфаркт, но мне наплевать. Из двери вокруг замка начали вылетать щепки. Я заковылял в противоположную от нее сторону, к балконной двери.
На балконе было очень светло и жарко. Сам балкон был в три шага шириной и в четыре — длиной. Заржавевшие перила, сломанные плитки под ногами. Двумя этажами ниже протянулась полоска заброшенной земли, некогда ухоженная, а теперь заросшая кустами и склоненными пальмами, между которыми валялись предметы, выпавшие с балконов по эту сторону здания. Соседние балконы находились слишком далеко от квартиры Кассандры — на них не перебраться. Я перегнулся через перила, чувствуя, как те прогибаются подо мной, и понял, что не смогу спуститься, не сломав себе шею. Это тупик. Выйти можно только через квартиру. Я снова вошел в комнату. Как раз в тот миг, когда входная дверь наконец-то распахнулась.
В квартиру ворвалась женщина. На ней были джинсы и черная футболка, каштановые волосы были завязаны в хвост. Она поглядела на слово, написанное на двери ванной.
— А где она?
Должно быть, я посмотрел на дверь спальни. Та рванула туда, просунула голову в дверь, грязно выругалась надтреснутым голосом.
Когда женщина развернулась, я понял, что уже видел ее раньше, только одетую иначе. Официантка из «Джонни Бо». Та самая, которая обслуживала нас в понедельник.
— Что… что вы…
— Идем со мной, — сказала женщина, хватая меня за руку и увлекая к двери с такой силой, что я едва не грохнулся на пол. — Уходим. Иначе тебе конец.
Она погнала меня перед собой по галерее, к винтовой лестнице. Я, спотыкаясь, потопал вниз, виток за витком, голова раскалывалась, и сопротивляться я начал только в самом низу, уже во дворе, когда та решительно направилась к воротам.
— Кто ты такая? С чего это ты…
Женщина остановилась и стремительно развернулась, и не успел я глазом моргнуть, как ее рука легла мне на горло, а пальцы стиснули трахею. Она посмотрела мне прямо в глаза и легонько постучала по щеке — шлеп-шлеп-шлеп — двумя пальцами свободной руки.
— Никаких вопросов. Делай, что я скажу, и прямо сейчас, а не то брошу тебя здесь, и тогда всему конец.
Она отпустила меня и побежала к воротам. Я кинулся следом. Я не знал, что еще сделать. На улице стоял потрепанный пикап. Я обогнул его, пока та открывала дверцу с водительской стороны. Не успел я забраться на сиденье, как она нажала на газ и резко развернулась на сто восемьдесят градусов, выруливая на шоссе.
Но метров через тридцать женщина почему-то ударила по тормозам, внимательно вглядываясь сквозь ветровое стекло в длинную изогнутую дорожку, ведущую вдоль жилых комплексов, по которой я вчера пришел сюда с девушкой, ставшей… чьей кровью кто-то написал слово на двери ее же ванной.
— Мать, мать, мать!
Женщина вдруг дала задний ход и развернулась по длинной дуге, возвращаясь туда, откуда мы начали путь. Завершая разворот, она вылетела колесом на тротуар, отчего я ударился виском о стекло. Вжавшись спиной в сиденье, я держался за ремень, пока она гнала пикап по последним пятидесяти ярдам двухполосного шоссе.
В конце его виднелись ворота на коротких металлических столбах, и я обрадовался, увидев, что те не заперты, потому что она вряд ли стала бы тормозить.
Машина проскочила в ворота и вылетела на однополосную рябую дорогу, извивающуюся между зарослями кустов и болотами. Еще немного, и кусты сделались гуще, а грязная дорога запетляла между ними. Либо официантка уже ездила по этой дороге прежде, либо считала, что ей не оставили выбора, но она гнала все быстрее и быстрее. Я заметил пару выцветших и облезлых табличек о продаже земельных участков, означающих, что за последние десять лет кто-то пытался облагородить эту часть Лидо, но оставил затею, однако других примет цивилизации здесь не было — только ветки хлестали по стеклу.
Прошло минуты две, и дорога немного расширилась, а деревья отступили вправо, открывая вид на ровный, заросший канал. На короткий миг во мне пробудилось воспоминание об одном радостном дне, о месте, куда можно попасть, если вы обладаете бесстрашным характером и массой свободного времени. Надо выйти из мотеля «Лидо-бич», потом долго топать вдоль моря, мимо всех мотелей, за пределы местности, порабощенной и выхолощенной человеком, правда, я не знал сейчас, то ли это место. Оно исчезло за стеной деревьев, и мы снова оказались в лесу.
Еще полминуты, и пикап внезапно остановился. Впереди, сбоку от дороги, было пересохшее болото, где сейчас нашли пристанище старые покрышки, древние матрасы в коричневых пятнах и куски ржавого металла. Официантка подъехала к этому месту и развернулась на сиденье, внимательно вглядываясь в ту сторону, откуда мы приехали.
Я открыл дверцу, и меня стошнило.
Я даже обрадовался кислому запаху, он помог мне вернуться в настоящий момент, хотя то, что вырвалось изо рта на землю, было цвета красного вина, выпитого вместе с Кассандрой.
Не успел я закончить, как меня вернули в машину, дернув за ворот рубашки, после чего мимо меня протянулась женская рука и захлопнула дверцу.
— Ты закончил?
И мы снова пустились в путь, подскакивая на кочках и забираясь все глубже в дикую часть острова, в акры кустарников, деревьев, мхов, с мелькающими время от времени между пальмами лужами тухлой воды. Женщина по-прежнему ехала быстро, но не так целеустремленно, как до того.
От мельтешения деревьев на фоне яркого утреннего солнца меня мутило, я чувствовал себя разбитым, поэтому закрыл глаза. Оказалось, что с закрытыми глазами моей голове нисколько не хуже, чем с открытыми.
Поэтому я немного посидел так.
Глава 27
Это был один из тех снов, когда, очнувшись, обнаруживаешь, что находишься ровно в том самом месте, в котором только что был во сне. Уорнер всегда ненавидел такие сны. Те как будто давали понять, что никакого освобождения не будет, не будет выхода.
Дэвид много раз пытался избежать навязанной схемы. Выпивка, наркотики на время помогают, но потом требуют платы; работа тоже становится способом бегства, но благодаря ей он хотя бы разбогател. Изображать деятельную личность, разыгрывая из себя босса, провидца в деле продвижения компьютерных игр, — любая роль легче настоящей жизни, любая личина, которую он натягивает каждое утро, выходя из дома. Женщины тоже средство — бесконечное разнообразие форм, текстур, запахов… иногда с ними можно забыться.
Встречались такие, с которыми все проходило гладко, но встречались и такие… с которыми все было иначе. Просто на самом деле женщины разные. Он умудрялся хранить их на раздельных полках своего сознания. Обычно. Дэвид давно уже смирился с мыслью, что в реальной жизни выхода нет, однако… Что ему остается в каждом таком случае, кроме как доигрывать до конца?
Во сне он лежал на песке, голова была в тени, а ноги грелись на утреннем солнышке. Небо, на фоне которого он видел свои ноги, было безоблачно голубым, где-то рядом шелестели волны, набегая на берег, и откатывались назад, шурша обломками ракушек. Подбежал шелудивый черный пес; повернул голову, вопросительно глядя на Уорнера, и побежал дальше.
