Майкл Ридпат - На острие
В конце концов они остались за кухонным столом вдвоем, поскольку дети были сосланы в игровую комнату. Кальдер объяснил, для чего приехал в Лондон. Энн его внимательно слушала.
– Я помню, как сильно ты был расстроен, когда умерла эта девушка, – сказала она, когда брат закончил рассказ. – Таким расстроенным я почти никогда тебя не видела.
Кальдер знал, что это «почти» относится к смерти мамы.
– Да. Ее гибель повергла меня в шок. Она сотрясла мою веру в человечество. Я очень остро ощущаю свою вину. Наверное, я мог сделать для нее гораздо больше.
– Мне кажется, что ты сделал для нее больше, чем любой другой! – возмутилась Энн. – Ради нее ты клал голову на плаху, а она это совершенно не оценила.
– Она была не в том состоянии, чтобы давать адекватные оценки. Я до сих пор не могу простить себе, что не ответил на ее звонок.
– Но если не было самоубийства, то это не имеет никакого значения.
– Да. Но кто знает, что она хотела сказать? Что хотела сообщить мне? Может быть, что-то важное о Карр-Джонсе.
– Неужели ты действительно полагаешь, что он ее убил?
– Не знаю, – вздохнул Кальдер. – Какая-то часть меня желает, чтобы это был он. В каком-то смысле это лучше, чем самому отнять свою жизнь. Но если Джен совершила самоубийство, то до этого довел ее он.
– Но убийство? Хладнокровное убийство?
– Кто знает? В этом деле я не могу быть объективным. Но я убежден, что полиция вполне серьезно воспримет мои слова, и оставляю за ней право искать истину.
Из игровой комнаты раздался громкий вопль, за которым последовал ровный вой. Энн не мешкая отправилась наводить порядок.
Вернувшись довольно скоро, она начала с места в карьер:
– Я давно хочу тебе что-то сказать.
– Слушаю.
– Тебе известно, что папа выставил Очард-Хаус на продажу?
– Нет!
Эта новость явилась для Кальдера полным сюрпризом, и, надо сказать, весьма неприятным. Семья жила в этом доме давно. Алекс не был там, наверное, года три, но уверенность, что семейное гнездо незыблемо, служила для него своего рода утешением. Он вспоминал о счастливом времени, когда была жива мама и все были одной семьей, в которой целое казалось бо́льшим, нежели простая сумма его составляющих.
Энн наблюдала, как под влиянием эмоций меняется выражение лица брата.
– Я тебя хорошо понимаю. Я чувствовала то же самое.
– Когда ты об этом узнала?
– В воскресенье я говорила с ним по телефону, и он как будто случайно вставил в разговор фразу о том, что пригласил кое-кого зайти, чтобы осмотреть дом. Слова были произнесены так, словно это было самое заурядное событие. Но ты знаешь отца: это был просто способ сообщить о продаже.
– Ты имеешь представление почему?
– Я спросила, и он ответил, что не хочет жить в таком большом доме.
– Но он же любит наш дом! Он напоминает ему о маме, так же как тебе или мне.
– Думаю, что ему нужны деньги. Помнишь, я в прошлом году говорила тебе, что он продал мамины драгоценности?
– Да. И картины Каделла. Об этом ты его спрашивала?
– Пыталась. Но он сменил тему. Ты же его прекрасно знаешь.
– Но зачем ему столько денег?
– Ты помнишь мою школьную подругу Стейси Макгрегор? – спросила Энн, внимательно разглядывая чаинки на дне своей чашки.
– Весьма смутно.
– Она сейчас живет в Хоике, примерно в двадцати милях от Келсо. Так вот, Стейси сказала, что видела отца, когда заходила в газетный киоск. Он покупал лотерейные билеты на целую сотню фунтов.
– Лотерейные билеты?! Отец?! Он никогда этим не занимался. Твоя подруга уверена, что это был отец?
– Совершенно уверена. Говорит, что он ее не узнал. С того времени, когда он ее видел последний раз, она довольно сильно располнела. Но его там все знают.
– Итак, ты полагаешь, что он тратит тысячи фунтов стерлингов на лотерейные билеты?
– Не знаю. Но меня все это сильно тревожит.
– Да. Ты говорила о своей тревоге еще в прошлом году.
– А тебя разве это не волнует?
Кальдеру хотелось сказать, что его это не волнует и ему на это плевать, однако на самом деле все было совсем не так. Кальдер понимал, с какой болью старик расстается с Очард-Хаусом. Ведь со старым домом его связывают тысячи воспоминаний. Видимо происходит что-то очень нехорошее. Однако Кальдер не верил, что дело только в лотерейных билетах.
– Да, – сказал он. – Меня это очень тревожит.
– Тебе следует с ним поговорить.
– Мне?! Даже в лучшие времена в том доме я мог выдержать без скандала не более получаса. Нет, это ты должна с ним поговорить.
– Я пыталась, но из этого ничего не вышло. Он отказывается меня слушать, меняет тему и, что гораздо хуже, врет. Но я знаю, что папа тебя уважает. Думаю, ты сможешь заставить его сказать правду.
– Это совершенно бессмысленная затея, – покачал головой Кальдер, хотя в глубине души понимал, что смысл в разговоре с отцом есть.
– Алекс… – Сестра очень редко просила его о чем-либо, но на сей раз изменила своим привычкам.
– Ну хорошо, – вздохнул он. – Я сделаю это.
17
На следующее утро Кальдер полетел в Келсо на принадлежащей летной школе «Сессне-172» – машине, очень подходящей для коротких перелетов. Несколько лет назад он договорился с одним из фермеров и получил право пользоваться летной полосой и ангаром неподалеку от Келсо. Несколько часов пребывания на фермерской земле обходились ему в какие-то двадцать фунтов. Он не предупредил отца о прилете, чтобы тот не успел что-то спрятать.
В Очард-Хаус Кальдер прибыл незадолго до полудня. Его семейный дом представлял собой невысокое длинное здание из серого камня. Перед ним расстилалась прекрасная лужайка, а сбоку – яблоневый сад. Мама любила это место: яблони напоминали ей родной Сомерсет. Дом находился в паре километров от городка, в поселении, именуемом Кейрнслоу. Из окна его старой спальни, если смотреть сквозь яблони в сторону Келсо, можно было увидеть шпили церквей, руины аббатства и мосты через реку Туид, струящую свои воды на восток, в сторону Берика и Северного моря. У калитки возвышался столб с желто-голубым объявлением о продаже и именем местного агента по сделкам с недвижимостью. Кальдер поставил арендованный им драндулет в тени чилийской араукарии. Когда он был маленьким, его страшно привлекали гигантские шишки и чудные ветви этой, как ее называют, «обезьяньей головоломки». Карабкаться на араукарию было чрезвычайно трудно, однако в возрасте семи лет он не только попытался это сделать, но даже преуспел в своем начинании. Когда юный Алекс решил спускаться, оказалось, что он находится на высоте десяти метров, что было выше карниза крыши. Спуститься он не смог. Мальчишка был слишком горд, чтобы позвать на помощь, и ему пришлось просидеть на ветке два часа, до тех пор пока обезумевшая мать не отыскала сына. Чтобы спустить его, ей пришлось вызывать пожарную команду. Отец же был вне себя от ярости.
Но Кальдеру хотелось забраться повыше, и на следующей неделе он предпринял еще одну попытку. На сей раз он добрался почти до макушки, но спуститься снова не смог. Пожарные, похоже, не протестовали, однако доктор рассердился очень сильно. Он притащил пилу и принялся срезать нижние ветви. Только после этого Кальдер начал плакать.
Дерево по-прежнему было живо и здорово, однако теперь Кальдер почему-то желания на него влезть не испытывал.
Лужайка, как он и предполагал, находилась в идеальном состоянии – во всяком случае, он не заметил не единого палого листа. У входа в дом тянули голову к небу подснежники. Может быть, это еще те цветы, которые много лет назад посадила мама? Или отец каждый год обновлял посадки?
Кальдер обошел дом, поднял со стены сада свободно лежащий кирпич и взял находящийся под ним ключ. Открыв заднюю дверь, он прошел в кухню. Там, словно в операционной, царили чистота и порядок. Хотя отец и старался максимально сохранить дом таким, каким тот был при маме, со своим стремлением к порядку он ничего поделать не мог. Мама же, как и сестра сейчас, обожала жить в хаосе. Пока жена была жива, доктор Кальдер мирился с ее привычками, но в течение нескольких месяцев после ее смерти привел дом в полнейший порядок. С тех пор здесь воцарилась абсолютная чистота.
Кальдер рассеянно побрел по дому. Последний раз он был здесь три года назад. Знакомая обстановка действовала успокаивающе, порождая массу воспоминаний. Нет, продажа дома стала бы семейным позором.
Энн была права: многих предметов не хватало. Особенно заметно это было в столовой, стену которой когда-то украшали пейзаж реки Туид, принадлежавший кисти Фрэнсиса Каделла. Еще один Фрэнсис Каделл висел в гостиной, но теперь и он исчез. На каминной доске не оказалось часов. Пропал книжный шкаф, видимо, он был продан совсем недавно – пачки книг все еще лежали на полу. Кальдер открыл сервант. Ящик, где хранилось столовое серебро, был почти пуст.
