Гюнтер Вейзенборн - Преследователь
Бар был относительно большой и состоял из двух зал, расположенных под прямым углом; рояль стоял на стыке между ними. Я увидел Риделя в третий раз после войны, и он сразу же меня узнал. Он сидел за роялем и играл пьесу в медленном темпе. Valse triste [5]. Играл он с прежним мастерством. Я заметил, как он, зажав сигарету в углу рта, украдкой покосился на меня.
Прошло не меньше получаса, пока рояль замолчал и сменился магнитофоном. Пауль решительно встал и не спеша направился к моему столику. В его взгляде чувствовалась скрытая угроза.
Подойдя к столику, он настороженно огляделся по сторонам, улыбнулся и сел напротив меня.
— Посижу с тобой минутку, не возражаешь?
Я кивнул.
— Значит, ты меня помнишь?
Он помолчал в ответ и закурил сигарету. Его набрякшие веки нависали над глазами. Склонив голову набок и теребя свои белокурые усики, он не спускал с меня глаз.
— Ты взялся меня преследовать? — небрежно бросил он.
Я внимательно оглядел упитанное лицо с круглым, как вздувшийся пузырь, лбом и ответил, помедлив:
— Есть люди, которым всегда дело до других. До всех.
Он посмотрел на меня в упор. В его лице ничто не привлекало внимания, разве что угроза во взгляде.
— Ты вздумал мне грозить?
— Чего же еще ты можешь от меня ждать?
— Ничего, кроме неприятностей.
— Ты думал уйти от последствий?
Он облокотился о стол и посмотрел на меня с какой-то издевкой. Дрожа от ненависти, сидели мы друг против друга, два смертельных врага, скованных друг с другом одинаковой судьбой.
— Вот как! Последствия! Какие? Последствия чего?
— Вальтер был казнен. Ты этого не знаешь?
— Разумеется, знаю, — не меняя тона, небрежно, с вызовом бросил он. — Ты никак не можешь подвести черту под прошедшим. Оказывается, ты из числа непримиримых.
— Как и мертвецы, — ответил я.
— Ты в этом уверен? Не знаю, что бы они сказали, если бы сидели с нами за столом.
— Тогда, на суде, я увидел, каким взглядом посмотрел на тебя Вальтер за то, что ты предал нас.
— Э! И ты подал на меня в суд?
— А ты ждал от меня чего-то другого?
— О нет, нет. Но, может статься, что не найдется доказательств и свидетелей. Возможно, кроме нас с тобой, никто ничего не знает о тех временах. Но у каждого из нас своя версия…
— Почему же ты удрал от меня недавно на улице? Ты испугался!
— Эх, бедняга! Неужели ты до сих пор не понял, что мне нечего пугаться? Никто меня не посмеет тронуть, в том числе и ты!
— Я знаю одно: ты выдал «Серебряную шестерку» и остался безнаказанным.
Он выпрямился.
— Ах, так! Скажите пожалуйста! А где ты возьмешь свидетелей, чтобы подтвердить эту подлую клевету? Берегись, приятель! Если ты посмеешь это повторить, я привлеку тебя к ответу за оскорбление. Я работаю, играю на рояле, и не испугаюсь, как бы ты ни старался испепелить меня взглядом. И тебе советую забыть прошлое. Времена меняются. Тем, кто держится прежних убеждений, прямая дорога в сумасшедший дом. А кто вздумает навлечь на меня подозрения, того привлекут за клевету, понятно?
Он смотрел на меня с лютой злобой. Оба мы не шевелились.
Потом он поднялся с явной угрозой. Судя по его лицу, я ждал, что он сию минуту накинется на меня, закричит, что я его оскорбил, — словом, воспользуется большим количеством свидетелей, чтобы вызвать скандал. Но вдруг взгляд его потускнел, он сделал рукой жест, как бы отмахиваясь от докучного насекомого, и удалился.
Вскоре я тоже вышел из бара и внимательно огляделся по сторонам. Мне было неясно, как он поведет себя дальше. Во всяком случае, не мешало быть настороже. Этот субъект — опытный охотник за людьми. Увидев свою машину, я твердо понял, что надо делать. В эту ночь я окончательно приговорил его к смерти. Нет, Еве не понадобится выступать на суде. Пауль Ридель не отделается мягким приговором. А не нарочно ли я потерял адрес Евы? Сидя за столом в своей меблированной комнате, я учинил себе следующий допрос:
«Ответь, чего ты добиваешься: справедливости?»
«Да, и ничего больше».
«Ты добиваешься справедливости правовым путем?»
«В данном случае это равнозначно оправданию убийцы. Я добиваюсь подлинной справедливости».
«Ты должен во всеуслышание ратовать за правду и вскрыть погрешности нынешнего судопроизводства».
«Я пытался. Существует другое исконное правосудие, гласящее: око за око».
«Ты хочешь пользоваться орудием врага?»
«Что ж, придется взять на себя этот грех».
«Может быть, он раскаялся?»
«Нет, взгляд у него тусклый и наглый».
«А как же Ева?»
«Ева хочет забыть о вине и смерти. Того же хотят и виновные. Этот спор будет решен между мною и охотником за людьми».
«Без суда?»
«Честные судьи есть, но нет правосудия».
«Но кто же ты?»
«Преследователь».
«И каков твой приговор?»
И я, Даниэль Брендель, выслушав оба внутренних голоса, встал и сказал: — Смерть…
Это было вчера. А сегодня пробил урочный час. Я сижу в машине. Мотор выключен. Асфальт поблескивает под моросящим дождем. Если я сегодня дождусь его, он расплатится с такси, получит из автомата пачку сигарет, а затем перейдет через дорогу.
Бьют часы на колокольне. Я поднимаю взгляд. Церковь все еще подсвечена, но мутно-зеленый предутренний свет стремительно заполняет небо. И вот мне представляется на миг, что небо — прозрачный шатер, нет, вернее, гигантский амфитеатр, на его ярусах расположилось все человечество и, затаив дыхание, следит за двумя ничтожными козявками, двумя недругами — тем, что караулит, и тем, что приближается, — словно исход их борьбы чем-то важен для человечества и словно повторяется это изо дня в день.
Густо-зеленый небосвод медленно затягивается розовато-серыми, отливающими перламутром кучевыми облаками. Неоновые контуры окрашивают колокольни и сигнальные мачты большого города в серо-лиловые тона. Скрежет последнего трамвая будит вдали первый птичий крик.
Ночь медленно подходит к концу.
Уже пятый час…
Сюда сворачивает такси. Фары у него потушены. Оно замедляет ход. Оно останавливается.
Это он. Я слышу его голос и машинально завожу мотор. Мотор работает бесшумно.
Держи себя в руках! Он расплачивается, он слегка навеселе. Свидетелей нет.
Он говорит:
— Нет… нет… сдачи не надо. — Каждый звук ясно слышен в ночной тишине.
— Спасибо. Спокойной ночи. — отвечает шофер.
— Спокойной ночи, — говорит Пауль Ридель, шпик, и это будут последние его слова.
Такси отъезжает. Он подходит к автомату. Со звоном падает монета. Он берет пачку сигарет. Сейчас он перейдет через дорогу. Он хочет разорвать пачку и задерживается на краю тротуара…
В этот миг я слышу негромкий, но четкий голос адвоката:
«Без свидетелей это безнадежно… безнадежно… Достаньте мне свидетелей…»
И голос Евы, срывающийся от горя, я слышу в этот миг:
«Пощади меня… Наверно, есть книги, в которых об этом говорится…»
Но тут же слышу голос шпика. Он топорщит усики, стягивает губы в коралловое колечко и грозит мне:
«Если ты посмеешь это повторить, я привлеку тебя к ответу!»
Он ступает на мостовую и готовится перейти на другую сторону. Я выключаю сцепление и даю газ. Взревев, черная машина устремляется на человека. Г розная сила заключена в этой тонне металла.
Дошедший до середины улицы человек настораживается, отрывает взгляд от пачки сигарет, смотрит навстречу машине. И вдруг понимает. Мне это ясно. На его лицо падает сноп ослепительно ярких лучей. И увидев в свете фар это искаженное лицо, я сознаю, что сейчас совершу убийство. Оно заранее задумано и сию минуту будет осуществлено. Я беру чуть в сторону. Машина проносится на ничтожном расстоянии от человека. Я слышу его крик. Он шарахается на тротуар, бормочет себе под нос пьяные ругательства и грозит вслед. Все это я вижу в зеркало. Я вихрем пролетаю несколько улиц. Потом, резко затормозив, останавливаюсь, выхожу из машины и стою один на мокрой от дождя мостовой. Я прислоняюсь к фонарю. Слышу, как кто-то тяжело дышит. Оборачиваюсь. Это я сам.
В воздухе разлита предутренняя свежесть. При свете фонаря я вижу, как моросит дождь. Завтра я верну машину. Один человек не вправе осуществить возмездие. Его право — бороться. Я привлеку на свою сторону другого адвоката. Я отыщу Еву и неустанно буду добиваться суда.
Как сказала Ева? Надо изучать причины, читать книги. Передо мной сложнейший кроссворд. Может быть, придет день, когда я найду решение.
Лидия Симонян
Послесловие
«Три часа. Он должен появиться с минуты на минуту. Он перейдет через улицу. Я включу передачу и рвану с места. Затем дам полный газ, и он очутится под колесами». Так начинается роман Гюнтера Вейзенборна. Книга состоит из десяти глав, как бы следующих за часовой стрелкой. Первая глава называется «Три часа утра». Последняя глава называется «Четыре часа одна минута». Время действия, таким образом, ограничено одним часом. Дата не указана, но это, по всей вероятности, 1961 год. Место действия — Западный Берлин.
