Экземпляр (СИ) - Купор Юлия

— Спасибо, Юленька! — Женька расплылся в довольной улыбке и подкатил столик к себе.

Эта Юленька была не столь эффектной, сколь ее коллега Марта, — возможно, из-за отсутствия хищного макияжа, — но и она была вполне миловидной. Она удостоила Костю долгим очень выразительным взглядом, потом кивнула Женьке и, не произнеся ни слова, ушла.

— Это твой персональный консультант по пельменям? — поинтересовался Костя.

— Юленька — моя ассистентка, — объяснил Женька.

Придвинули два стула, уселись и начали есть. Пельмени были что надо, изумительные пельмени. Тут Костя в голос заржал из-за грандиозного несоответствия.

— Ты чего? — Женька чуть вилку не выронил от удивления.

— Дорогой дневник, — выразительно, как на уроке литературы, произнес Костя, — сегодня произошло странное: я впервые ел пельмени в костюме от Александра Маккуина за двести пятьдесят тысяч. У меня все.

Он отодвинул стул, чтобы вдоволь, как полагается, держась за живот, просмеяться, а потом его примеру последовал и Женька — тоже отодвинул стул и тоже схватился за живот — и они оба начали ржать в голос, как в школе на последнем уроке, когда нет сил слушать нудного учителя, и смешит уже любая ерунда, и вот сначала смеется двоечник с последней парты, а потом по цепочке смешинки передаются всему классу, и последней начинает тихо посмеиваться сама учительница, понимая, что ничего с этими оболтусами она уже не сделает. Когда пришла Юленька забирать тарелки, то, конечно же, сильно удивилась открывшейся ей сцене и, скорее всего, подумала, что эти двое чокнулись прямо здесь, в огромной квартире, но решила никак этот факт не комментировать, а просто молча забрала подносик с тарелками.

— Мы вообще-то опаздываем! — встрепенулся Женька и даже подскочил со своего места, моментально перестав смеяться. — Векслер, он, знаешь ли, проволочек не любит.

— То есть как опаздываем? Сейчас же не больше трех дня… ой…

Костя посмотрел в окно. За окном было темно, точно поздним вечером. Потом он перевел взгляд на электронные часы, стоявшие на металлическом стеллаже. 23:30. И как это понимать?

— Дружище, ты разве еще не привык?

Едва он проговорил эти слова, как раздалась характерная айфоновская мелодия звонка. Женька протянул руку за телефоном.

— Да, господин Левандовский. Да, конечно. Не извольте гневаться, господин Левандовский. Слушаем и повинуемся, господин Аристарх Феликсович. Сию же секунду. Да не оторвет, не переживайте, максимум зажарит на адском огне. Нет, не фигурально выражаясь. Буквально, — Женька, закончив оправдываться, швырнул телефон в сторону, точно тот раскалился. — Ты готов?

— Нет! — внезапно запаниковал Костя, до которого только сейчас начало доходить, что они едут на вечеринку к самому мэру. И так ему неуютно стало в дорогом костюме от именитого дизайнера, что аж по коже мурашки пошли.

— В темпе! — приказал Женька. — Шнелле! Форца! Бамос! Рапидо! — он подскочил, точно ошпаренный, и буквально-таки утянул Костю за руку. — Ты выглядишь офигенно, — выдал Женька торопливый и немного запоздалый комплимент. — Левандовский нас ждет.

Косте, влекомому встревоженным Женькой, пришлось поторапливаться — по лестнице они слетели вприпрыжку, точно школьники на перемене, а не тридцатилетние дядьки. Левандовский, как всегда в кожаном пальто и солнечных очках, ждал их возле подъезда и нервно курил. А рядом с подъездом был припаркован… о боги.

— Женя! — воскликнул Костя, не веря своим глазам.

— Ага.

— Ты тоже это видишь?

— Ага.

Костя готов был уже повернуться к Аристарху Феликсовичу, чтобы задать ему тот же вопрос, но вовремя спохватился, поняв, что это будет звучать несколько цинично. А рядом с подъездом, длинный, как такса, и черный, как южная ночь, был припаркован лимузин. Непонятно какой марки — шильдика попросту не было. Может, по спецзаказу делали. Идеально чистый, стекла тонированные — видимо, чтобы прохожие не могли подсмотреть за тем, какие непотребства творятся внутри. Лимузин смотрелся на разбитой улице нелепо и странно.

— Звенящая пошлость! — запротестовал Костя. — Ты бы меня предупредил, я из дома фату бы взял, раз уж мы едем на чью-то свадьбу.

— Не капризничай, — буркнул Женя. — Мы едем на вечеринку к самому Роберту Векслеру. Не забывай об этом.

15

А в лимузине их уже ждала Ясмина, выглядевшая еще более безупречно, чем обычно: строгое черное платье, на плечи накинута крохотная белая шубка, такая тоненькая, можно пропустить сквозь игольное ушко, на губах помада цвета спекшейся крови. Ясмина выглядела как девушка, в которую определенно можно было влюбиться, и так ей шла эта пафосная обстановка, эти бегающие по салону розовые огонечки, и так она естественно смотрелась на этом сиденье из кожи буйвола, будто бы всю жизнь передвигалась исключительно на лимузинах, и даже за хлебом в ближайшую «Пятерочку» ее возил персональный водитель. Кстати, про кожу буйвола Костя прочитал в каком-то автомобильном журнале, кажется, «Клаксоне», и вот запомнил. Он много читал прежде о красивой жизни, но даже не мог помыслить, что когда-нибудь сам в нее угодит, причем с головой. Огонечки в салоне были от цветомузыки — в колонках ритмично ворчала какая-то старая попса из девяностых, а цветомузыка дергалась ей в такт, как безумная голограмма. Костя с Женькой уселись напротив Ясмины.

— Надеюсь, мы не опоздаем, — произнесла Ясмина.

Говорила она чуть хрипло, и Костя перво-наперво подумал, что она, скорее всего, простудилась, а потом сам же себя и одернул. Как она могла простудиться, ежели она была уже давным-давно мертва?

— Не опоздаем, зуб даю, — Женька отчего-то сильно толкнул Костю локтем. — Иначе Векслер нас испепелит.

Женька помолчал немного и даже отстал от Кости, но потом ему, видимо, надоело.

— Командир! — громко обратился он к Левандовскому.

Тот его, конечно же, не слышал: пассажирский салон был отделен от кабины водителя тоненькой перегородкой.

— Женя! — шикнула на него Ясмина. — Не отвлекай Аристарха Феликсовича!

— Надо музыку погромче сделать, — Женька уже явно готов был пуститься в пляс, и только ограниченное пространство лимузина усмиряло его прыть, — а то ску-у-учно! Скучно, Костя!

И Женька снова растолкал Костю, который сидел на этом кожаном сиденье сам не свой. Он до сих пор еще не привык к мысли, что они едут на вечеринку к Роберту Векслеру. А Женьке, кажется, было очень весело. Он развлекал себя как мог — и подпевал в такт незатейливой песенке (там-да-да-ди-дам, там-ди-да-ди-дам!), пританцовывал, как чертенок, и делал какие-то ритмичные движения руками, и снова пританцовывал — в общем, клубная культура в его лице потеряла своего лучшего адепта.

— Roses are red and violets are blue, — пел смутно знакомый женский голос, и вот уже Ясмина начала тихонечко подпевать этой песне. — Honey is sweet but not as sweet as you.

— А скучно, потому что мы давно не пили, — Женька наконец-то перестал петь и кривляться и полез в мини-бар.

Костя испугался, что он с головой залезет в этот холодильник, но он вылез, победоносно держа бутылку водки в одной руке и коробку томатного сока в другой.

— Ясминочка, душа моя, организуй нам стаканы.

И Ясмина организовала — а собственно, стаканы висели, прицепленные ножками, как в баре, — и вручила Женьке пару стаканов. Тот в это время возился, ожесточенно пыхтя, с бутылкой водки, которую у него все никак не получалось открыть.

— Да угомонись ты! — попытался отвлечь его Костя. — И что ты тут пытаешься изобразить?

— «Кровавую Мэри»! — важно ответил Женя, который как раз доливал поверх водки тоненькую красную струйку томатного сока.

— Так ведь «Кровавая Мэри» не так делается! — возмутился Костя, который неплохо разбирался в барной культуре, и зачем-то протянул руку в Женькину сторону, а тот как раз в этот момент завинчивал крышку от сока, но машина предательски дернулась, подпрыгнув на ухабе, хотя до того ехала довольно ровно, как по рельсам, и все содержимое опасной коробки, то есть сок, вылилось на белоснежную Костину рубашку. Благо, хоть пиджак от Александра Маккуина не задело.