Майкл Ридпат - Последний проект
– Салют, Эдди. Ты сегодня что-то очень рано поднялся.
– Это не Эдди. Это я…
– Впредь, Саймон, никогда не смей выдавать себя за моего…
– Послушай меня, Лайза. Вчера вечером мы оба были сильно расстроены. Нам надо все обсудить снова, в более спокойной атмосфере.
На противоположной стороне линии повисло молчание. Я молил Бога о том, чтобы она не бросила трубку. Наконец, я снова услышал её голос.
– Подожди немного, я переведу тебя на другой аппарат, – раздался щелчок и трубка умолкла. Снова она ожила секунд через тридцать. – Вот теперь я могу говорить, – сказала Лайза.
– Думаю, что нам надо где-то встретиться, чтобы все обсудить как следует.
– В этом, Саймон, нет никакой необходимости. Мы все обсудили вчера вечером, и я приняла окончательное решение.
– Но ты же не можешь вот так взять и меня бросить.
– Совсем напротив, я не могу с тобой остаться. Я должна уйти, поскольку думаю, что ты, возможно, убил папу.
– Но ты же говоришь «возможно». Ведь ты в этом вовсе не уверена, не так ли?
На другом конце провода возникла пауза, а затем я услышал:
– Послушай, я вообще перестала что либо понимать. Чувствую себя преотвратно. А если по правде, то просто паршиво. Некоторое время мне надо побыть без тебя.
– Прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь, но не вижу почему. Попробуй хотя бы на время оценить события с моей точки зрения. Я имею право знать причины, в силу которых ты так поступаешь. Почему бы нам ни встретиться за чашкой кофе, чтобы ты смогла все объяснить?
– Боюсь, что я ничего не смогу объяснить, Саймон.
– Ты могла бы попытаться. Уж этого я, наверняка, заслуживаю.
В трубке снова наступила тишина, но уже через несколько секунд я услышал:
– О’кей. Думаю, что ты прав. Ты можешь сюда подъехать прямо сейчас?
– Да, – поспешно ответил я. – Очень скоро буду.
По счастью, мне сразу удалось поймать такси.
Несмотря на свое название, «Бостонские пептиды» располагались не в Бостоне, а занимали грязноватое одноэтажное здание в каком-то заброшенном квартале Кембриджа между Гарвардом и Массачусетским технологическим институтом. С одной стороны от «Пептидов» находилась небольшая литейная мастерская, а с другой – пустырь, временно выступавший в качестве футбольного поля. У переднего края поляны работала бетономешалка.
Лиза ждала меня на ступенях. Её лицо несло на себе печать усталости и печали – выражение, которое за последнее время стало для неё привычным.
– Давай пройдемся, – сказала она, и мы направились в сторону футбольного поля, на котором две команды мальчишек – одна в зеленой, а другая в красной форме – гоняли мяч. Когда-нибудь, подумал я, Соединенные Штаты смогут выставить на первенство мира приличную команду.
Мы присели на невысокий каменный забор и несколько минут молча наблюдали за игрой. И она и я нервничали, не решаясь начать разговор. Рядом с нами пыхтел и позванивал механический культиватор.
– Итак? – нарушила молчание Лайза.
– Почему ты вчера ушла?
– Мне надо было на некоторое время побыть без тебя. Чтобы попытаться во всем разобраться.
– Понимаю, – сказал я, изо всех сил заставляя себя говорить спокойно и медленно. – Но почему это обязательно делать без меня? Может быть, тебе было бы лучше остаться, чтобы я мог помочь тебе решить проблемы?
– Саймон, думаю, что самая большая проблема для меня – ты.
– Нет, Лайза. Это вовсе не я. Твой отец погиб. Тебя беспокоит будущее компании. Ты устала и нуждаешься с моей помощи.
Лайза посмотрела на меня, а затем перевела взгляд на юных футболистов.
Я ждал ответа, но она молчала.
– Тебе не следует прислушиваться к словам Эдди. Он меня ненавидит. Да он и себя ненавидит.
– Может быть, Эдди видит мир более четко, чем я.
Спокойствие, которое я с таким трудом пытался сохранять, куда-то мгновенно испарилось.
– Лайза, ты меня знаешь. Я – твой муж и я тебя люблю. Ты же прекрасно знаешь, что я не способен убить твоего отца!
– В таком случае, как оказался в нашем доме револьвер? – спросила она, подняв на меня полные слез глаза.
– Не знаю, – с отчаянием ответил я.
Лайза отвела глаза.
– Попробуй рассуждать рационально, – продолжал я. – Тебе в последнее время пришлось много страдать, но нельзя же полностью терять чувство реальности.
– Совсем напротив, – ответила она сквозь стиснутые зубы, – я вела себя весьма рационально. Даже чересчур. Ты прав, нам пришлось пережить ужасные события. И эти события еще не кончились. Взглянем на факты, Саймон.
Теперь она говорила очень быстро.
– Во-первых, ты – последний, кто видел папу живым. Ты был с ним примерно в то время, когда он умер. Во-вторых, ваши отношения в последнее время очень ухудшились. Вы поссорились. В-третьих, он был убит выстрелом, а ты умеешь обращаться с револьвером. И, в-четвертых, – она посмотрела на меня с вызовом, – я нашла этот револьвер в нашем жилище.
– Но это ничего не доказывает? И, вообще, с какой стати я должен был его убивать?
– Не знаю. Тебе для продолжения судебного процесса нужны были пятьдесят тысяч фунтов. Теперь эти деньги у нас есть.
– Перестань.
– Хорошо, пусть дело не в этом. Но, может быть, ты завел роман с Дайной, а папа об этом узнал. Может быть, ты хотел заставить его молчать. Хотел заставить его замолчать и вдобавок прихватить его деньги.
– Но это же полная чушь! У меня ни с кем нет никаких романов. Неужели ты мне настолько не доверяешь?
– Ничего я не знаю, – пробормотала она.
– Ну хорошо. Допустим, ты права. Но неужели я, по-твоему, настолько глуп, что способен спрятать орудие убийства у себя дома, где полиция без труда может его обнаружить?
– Об этом я тоже думала, – ответила Лайза. – Когда полиция на прошлой неделе обыскивала дом, револьвера там не было. Вполне возможно, что ты на время припрятал его, чтобы потом найти более удобное место.
– Но это же полная бессмыслица. Наверняка, его кто-то нам подкинул.
– Кто же это? Полиция? Револьвер находился в пластиковом пакете английской фирмы «Бутс». Неужели ты веришь, что сержант Махони слетал в Англию для того, чтобы прикупить этот деодорант?
Мне удалось снова взять себя в руки.
– Это ничего не доказывает, – повторил я.
– Да, это всего лишь гипотеза, – сказала Лайза. – Но гипотеза вполне обоснованная. – Я буду исходить из неё, пока ты не докажешь её несостоятельность.
– Но это же не научный эксперимент, Лайза. Речь идет обо мне. О нас!
– Знаю, – ответила она. – Но, как ты сказал, я должна рассуждать рационально. И в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, ничего иного предложить тебе не могу. Ты не представляешь, что творится у меня на душе, в какую тьму я погрузилась, как мне хочется выть и выть. Однако, как ты правильно заметил, будем вести себя рационально и займемся проверкой моей гипотезы. Можешь ли ты доказать, что не убивал папу?
– Нет. Но я и не должен тебе ничего доказывать. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой.
Лаза посмотрела на меня. Глаза её снова наполнились слезами.
– Но я не уверена в том, что знаю тебя, Саймон. Боюсь, что мне неизвестно до конца, что ты из себя представляешь.
– Но мы же муж и жена!
– Да. Но как давно мы знаем друг друга? Всего лишь два года. Я не знаю, кто ты и откуда появился. Я всего лишь раз побывала вместе с тобой в твоей стране, и это было просто ужасно! Мне известно, что ты происходишь из какой-то важной семейки, но это меня не успокаивает. Я знаю, что ты умен и способен многое держать в себе. Однако мне как раз и не известно, что ты в себе носишь.
– Но это же – чушь!
– Вовсе нет, – спокойно сказала Лайза. – Конечно, тот Саймон, которого я полюбила и за которого вышла замуж, не способен завести романчик с другой женщиной или убить моего отца. Ну существовал ли когда-либо тот Саймон? – Вначале она вытерла рукавом глаза, а потом и нос.
Мне хотелось её обнять, но я понимал, что это будет совершенно бессмысленный жест. Мне хотелось опровергнуть её рассуждения, но и в этом, судя по всему, не было смысла. Как можно доказывать, что ты и на самом деле то, чем кажешься?
– Возвращайся, – сказал я. – Возвращайся, пожалуйста.
Лайза тяжело вздохнула и печально покачала головой.
– Нет, Саймон. Нет, – сказала она и, поднимаясь, добавила: – Мне пора на работу.
Я стоял на краю импровизированного футбольного поля и, не сводя взгляда, наблюдал за тем, как её слегка сгорбившаяся фигурка исчезает в дверях «Бостонских пептидов».
В офис я возвратился пешком, прошагав пару миль вначале по Кембриджу, затем по мосту через Чарльз-ривер и, наконец, по парку «Коммон». Утро было серое и холодное. Резкий порывистый ветер гнал по реке рябь и кружил холодными вихрями в теснинах городских улиц.
Я снова, снова и снова проигрывал в уме нашу беседу. Хотя я до конца не мог прочувствовать то, что пережила в последние дни Лайза, я слышал её слова, видел, как она страдает и как измотана. Я понимал, что стал для неё частью того черного мира, в котором она вдруг оказалась.
