Китти Сьюэлл - След крови
Джон шутки не оценил. Он подался вперед и через стол схватил ее за руку.
— Эй, да что с тобой? Что происходит?
Мадлен чуть не разразилась потоком признаний, едва сдержав порыв излить душу. Она судорожно попыталась проглотить кусочек сыра, потом отставила тарелку и сделала глоток воды из бутылки.
— Устала. Плохо сплю. Беспокоюсь о маме, вспоминаю прошлое.
Озвучив причины, Мадлен поняла, что сказала чистую правду. Разве не было у нее ощущения надвигающейся катастрофы? Странные намеки матери, ее собственное растущее беспокойство… Может быть, карты предсказали ей встречу с дочерью? Она боролась с искушением, не желая принимать эти странные мысли.
Джон подтолкнул к ней тарелку.
— Ты сейчас говорила искренне? Дело не в этом придурковатом искателе костей, нет? В этом Гордоне? Да, да, я помню, — отмахнулся он, заметив, что она хочет возразить, — ты решила послать его подальше. У тебя имелась веская причина.
— Нет! — выкрикнула Мадлен, напугав не только Джона, но и сама испугавшись. — Дело не в нем. С Гордоном покончено.
Джон взглянул на нее, на его лице была написана тревога. От этого искреннего участия у Мадлен ком встал в горле. Она почувствовала, как по щеке сбегает предательская слеза.
— Мэд, ради всего святого…
Джон вскочил, обежал стол, опустился на одно колено и обнял ее.
— Послушай! На выходных ты поедешь на дачу со мной и Ангусом. Он накормит тебя как следует и даст снотворное. Он не может обойтись без темазепама, но я уверен, что мне удастся уговорить его поделиться парой таблеток, и ты хоть пару ночей отоспишься.
Мадлен шмыгала носом, чувствуя себя полной идиоткой.
— Ты полагаешь, это хорошая мысль? — прошептала она. — Ангус меня не любит.
— Он просто тебя не знает, глупышка. Он ревнует, потому что видит, что я без ума от тебя. У него предвзятое отношение к американцам. Но если ты дашь ему шанс узнать тебя получше, то он будет сражен наповал. — Джон потянулся к коробке с бумажными салфетками, вытащил целую кипу и принялся вытирать ей слезы. — Поверь мне, вы станете такими друзьями, что водой не разольешь.
Она громко высморкалась.
— Как-то неудобно. Мы в соседних спальнях… Мое присутствие свяжет вам руки.
— Одни выходные мы сможем продержаться без секса.
— С какой стати?
— Ладно. Спи тогда в микроавтобусе. Там уютно и сухо. Я купил новый толстый матрас. Там ты проведешь незабываемые ночи.
— Но Росария…
— Мадлен! — взревел Джон. — Прекрати искать отговорки. Забудь на время о своей мамаше. Она подождет до следующих выходных.
Да, вероятно, он прав. Пара дней на даче — это, возможно, как раз то, что ей необходимо. Она воспользуется предложенной помощью, да и для признания это место подходящее. Она обязана объяснить Джону, почему молчала столько лет.
Зазвонил телефон.
— Пришла Эдна, — вздохнул Джон.
Глава девятая
Сильвия с подозрением посмотрела на Мадлен.
— Почему вы назначили этой Локлир встречу в обеденное время? Вы же работали с ней вчера.
Сильвия собиралась уходить и запихивала коробку с вегетарианскими бутербродами в громадную сумку из ротанга. Мадлен смерила ее испытующим взглядом. Ее секретарь, к сожалению, была сторонницей специфической моды. Ее трикотажное платье выглядело так, будто было куплено на распродаже «Все по 1 фунту», устроенной Фондом по борьбе с раком. Кожаная удавка на шее, похоже, прямо из зоомагазина «Братья наши меньшие», а браслеты напоминали собачьи экскременты, нанизанные на шнурок.
— Почему именно собаки, Сильвия?
— Что?
— Ладно, ступай. Приятного аппетита.
В приемную ворвался Джон, взъерошенный и, как обычно, спешащий.
— Везу Ангуса к хиропрактику! — задыхаясь, выпалил он. — Наша договоренность в силе?
— Разумеется, Джонни. Я же сказала, что приеду. Значит, приеду.
Оставшись одна в клинике, Мадлен села на стул Сильвии и принялась ждать. Обычно Рэчел не опаздывала, но стрелки на настенных часах показывали уже начало второго. Мадлен было неспокойно. Всю ночь она обдумывала, как поступить в сложившейся ситуации, и решила выложить всю правду. Она расскажет, что у нее была дочь, которая родилась в то же день, месяц и год, что и Рэчел. И Мадлен в силу своей профессии просто обязана прояснить такое поразительное совпадение. Хотя Рэчел не указала дату своего рождения в формуляре, Мадлен будет стоять на том, что пациентка как-то в беседе ее упомянула. Мадлен надеялась, что Рэчел и в голову не придет, что она шарила в ее вещах или каким-то другим коварным способом выясняла подробности ее личной жизни. Она еще раз спросит, существует ли вероятность того, что Рэчел удочерили. Возможно, та и сама об этом не знает. Она уточнит, могла ли Рэчел унаследовать свои экзотические черты от родственников-англичан. О боже! Заново обдумывая свою речь при свете дня, Мадлен поняла, насколько она фальшивая. Ну да ладно, она обязана это сделать. Она попытается оперировать фактами, не забывая о здравом смысле и особо подчеркнув, как важно установить истину. Ведь если они родственницы, то сеансы психотерапии следует прекратить немедленно. Черт! Звучит просто ужасно. Лучше сказать: «как иажно исключить возможность их родства», чтобы они могли закрыть эту тему и продолжить сеансы.
Мысленно репетируя свою речь, Мадлен сжалась. Она представила презрительное выражение лица Рэчел. Возможно, она просто рассмеется ей в лицо и скажет, что Мадлен нечем заняться и ей самой надо бы обратиться к психотерапевту.
Мадлен взглянула на часы. Десять минут второго.
Она вытянула книгу, которую Сильвия прикрыла подносом для входящей корреспонденции. Вот тебе на! Это была «И цзин».[18] Ее назойливая секретарша, вне всякого сомнения, использовала книгу китайской мудрости, чтобы помочь тем бедолагам, на которых не действовала терапия. Мадлен пролистала книгу. Несмотря на то что бабушка Форреста была китаянкой, Мадлен никогда всерьез не интересовалась ни Китаем, ни китайцами. Духовные наставления она черпала из толстого тома дилоггуна — «священного писания» сантерии. Как и «И цзин», дилоггун был не только пророческим инструментом, но и вратами в мир бесчисленных преобразований. Верования Мадлен отчасти были подорваны тем, как Росария злоупотребляла сантерией, отчасти же тем, что судьба так безжалостно разлучила ее с Форрестом. И все же она нередко испытывала грусть, что отреклась от религии. Сантерия — вера в красоту и тайну, подкрепленная тысячелетиями. В юности Мадлен верила в силу сантерии. Но, приехав в бездуховную Англию, она с легкостью отреклась от сантерии как причудливой и бесполезной религии. Теперь она задумалась о ее мудрости, испытывая потребность в путеводной нити по жизни. Она не знала в Англии ни одного человека, за исключением Росарии, кто исповедовал бы сантерию и к кому она могла бы обратиться за советом, хотя таких, вероятно, было немало. Она решила разыскать библию сантерии, когда приедет домой, и воскресить в памяти слова предсказаний.
Минуты шли. В двадцать минут второго она поняла, что Рэчел не придет. Почему? И почему она не позвонила, чтобы отменить встречу? Вполне вероятно, что ее оттолкнули вчерашний допрос, странное поведение Мадлен и навязчивые вопросы. Неужели она больше не придет? Никогда? Мадлен пришло в голову, что и Рэчел стала задаваться вопросами их родства, что у нее появились те же подозрения. Если дело именно в этом, то, скорее всего, вчера Мадлен видела свою пациентку в последний раз. Ее собственная дочь Микаэла, в конце концов, так и не захотела связаться со своими родителями.
Она заперла клинику и вышла на улицу. В переулке люди все еще толпились в очередях в модные ресторанчики. У Мадлен пропал аппетит, но стояла солнечная погода, поэтому она решила немного прогуляться, чтобы развеять гнетущее чувство досады. Кем бы ни была Рэчел, Мадлен понимала, что утратила пациентку, к которой искренне привязалась. Если Рэчел и впрямь больше не появится, ей будет не хватать этих безжалостных, пылких дискуссий, даже сарказма и насмешек над ее наивностью. Рэчел открыла ей жизнь с абсолютно незнакомой стороны. Мадлен, безусловно, сама вынесла из их сеансов несколько уроков.
Ее пугь лежал к реке через Палтни-бридж, потом она повернула налево на Генриетта-стрит — элегантную извилистую улочку с домами в георгианском стиле. На противоположной стороне улицы раскинулся знакомый парк.
Каждое утро они прогуливались по Генриетта-парку. Парк был маленьким, не больше городского квартала, зато здесь росли старейшие в Бате деревья, дарившие прохладу во время летнего зноя. Но сегодня массивные деревья с облетевшими листьями скорее походили на скелеты, а роса укрыла траву холодным серебристым одеялом.
Росария толкала детскую коляску, а Мадлен плелась позади. Хотя она была худющей, как жердь, тело казалось невыносимо тяжелым, а ноги будто налиты свинцом. Мать ее, напротив, словно заново родилась на свет. Со спины ее легко можно было принять за молодую девушку: копна черных волос, ниспадавших до талии, легкая, пружинистая походка. Исчезла зависимость от Мадлен, ее сменила радость материнства — пускай речь и шла о внучке. Она беспрестанно сюсюкала с малышкой, а та агукала в ответ.
