Лукаш Орбитовский - Святой Вроцлав
— Мы отвезли ее, — удалось сообщить Беате между всхлипываниями, — прошу простить… я ужасно виновата…
— Куда? — рявкнул Томаш.
Девица вновь разрыдалась.
— В то ужасное место.
Томаш взвизгнул, прыгнул и упал, поскольку Михал отпихнул его.
— Зачем ты это сделала?! — орал отец Малгоси, а Михал обнял Беату рукой, провел к машине. Там он вытер платком ей слезы и ждал, когда девчонка успокоится.
— Если не хочешь меня больше увидеть, помни об одном: Ни слова! Никому! В особенности, этой своей подружке. Если ты нас выдашь, мы выдадим тебя. Сейчас весь город на краю нервного срыва, так что за тебя никто не заступится.
Михал сел рядом с Беатой. Томаш, не говоря ни слова, включил зажигание. В течение всей обратной дороги он не отозвался ни словом. Автомобиль остановился возле указанного Беатой дома, и они еще долго ждали, когда девица пожелает выйти. Перед тем, как открыть дверь, она шепнула на ухо Михалу нечто секретное. Очень тихо. Настолько тихо, что сейчас я и не знаю, услышал ли тогда Михал что-либо.
Они оставили ее. Беата глядела, как машина сворачивает на перекрестке — если не считать Малгоси, самая одинокая девчонка во всем Вроцлаве. Она так никогда и не узнала: была ли сцена на Янувке неподдельной или разыгранной.
* * *Томаш стучал кулаком по приборной панели, а Михал орал на него с заднего сидения. Их никто не слышал только лишь потому, что поблизости никого и не было — остановились они возле бетонного стадиона, между школой и четырехэтажными жилыми домами. Выл ветер.
— Я мог бы и сам идти! — кричал Томаш.
— Идти. Ясен перец. Пойти мог бы, но, скорее, не поехать. Ничего удивительного, что дочь тебя ненавидит.
Томаш перестал лупить в панель.
— Откуда тебе это известно?
— Это и слепой заметил бы. Томаш, ты старый придурок. И это знают все, кроме самого тебя.
— Выматывайся!
Вместо того, чтобы уйти, Михал закурил. Дым он выдувал в сторону переднего сидения. Выкурил половину сигареты и только потом, не сказав ни слова, вышел. Томаш видел его исчезающий в дожде сгорбившийся силуэт. Он хотел врубить зажигание, но стиснувшие ключ пальцы не шевелились, или это ключ не желал проворачиваться, хотя Томаш злился и дергался. Все это длилось до тех пор, пока из темноты, дождя, всей этой вроцлавской херни не появилась знакомая фигура с промокшей, погасшей сигаретой в губах. Томаш открыл дверь.
— И что нам следует делать? — спросил он.
Михал пригладил мокрые волосы, поглядел на собственное отражение в зеркальце. Глаза у него были красные, словно у кролика.
— Поехали туда.
— Люди говорят…
— Люди разное говорят, — сказал Томаш.
— Но никогда беспричинно, — Михал закурил следующую сигарету. Он хотел приоткрыть окно, но старший мужчина его удержал. Не без колебаний, Томаш взял сигарету из пачки младшего.
— Слышал, что сказала та девица. Они ее попросту оставили там, бессознательную, а она уже и не вернулась. Что-то, не знаю — что, задержало ее там. Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто бы вообще оттуда вышел? Слышал же, что говорят! Это место всех задерживает.
— Святой Вроцлав, — глухо произнес Михал. — В таком случае, что делаем?
Все слова, мысли и замыслы, еще не высказанные, что клубились в голове Томаша, внезапно застыли и куда-то пропали.
— Понятия не имею. Я не знаю, чем это место является, — признался он.
— Это либо правда, либо ложь. — В голову Михала пришли только эти две возможности. Он рассуждал, а Томаш слушал его, все более запутываясь. — Если все эти россказни врут, тогда в средине действует какая-то хитроумная банда наркоманов, альфонсов или же некая съехавшая с катушек секта. Они каким-то образом одурманивают людей и забирают к себе. Если это так, то, с одной стороны, нам звиздец, ведь до сих пор с ними никто не справился, так что сомневаюсь, чтобы нам как раз повезло, разве что мы из тех, кто не знает, что сделать ничего и нельзя. Возможность вторая — в этом месте имеется нечто, заставляющее, что люди оттуда не выходят…
— Что именно?
— Какой-то артефакт или бездонный колодец. Невероятно.
Оба хохотнули.
— В этом месте нечто действует, — пояснял Михал, — что-то такое, которое сделает так, что, когда мы туда войдем, то захотим остаться. Мы позабудем, зачем мы туда пришли.
— Ты, может, и забудешь, — заметил на это Томаш.
— Не пизди.
Вместо того, чтобы вспыхнуть, Томаш только покачал головой.
— Да, ты более современен, чем я, — признал он.
— Возможность первая. Что-нибудь берем с собой. Какое-нибудь оружие, хотя бы и палки. Кухонный нож. У тебя есть пистолет?
Томаш отрицательно покачал головой и подумал, что если бы имел пистолет, то начал бы колотить рукояткой: раз себя, раз этого молодого умника. За глупости.
— Чего-нибудь найдем, — ответил он вместо этого. — А вторая возможность? Что ты предлагаешь? Беруши?
— Что-то такое, чтобы мы были устойчивы к действию неизвестного. — Михал почесал затылок. Он снова курил, точнее, курили они вместе. — Можно было бы травануться.
— Вот только не надо хохмить.
— Наркотики, — ответил немедленно тот, — а конкретнее — амфетамин. Он плющит тебе мозги, отсекает раздражители. И ты становишься одним сплошным действием. Понял? Если примешь один разик, ничего с тобой не случится. Только я понятия не имею, поможет ли это.
— Малгося тоже была под наркотиками.
— Другими.
— Неважно, — Томаш поглядел на Михала, — искать дочку под кайфом я не отправлюсь. — Он сказал это настолько серьезно, что Михал не протестовал. Воцарилось молчание, один лишь Томаш что-то шептал. И тут лицо его прояснилось.
— Знаю! — чуть громче шепнул он.
После этого он пересел на заднее сидение и начал говорить. Продолжалось это долго, а поскольку Михал не желал соглашаться, повторил свои аргументы, они поспорили, Томаш пояснил еще раз, и снова они поссорились. Томаш говорил, что другого выхода они не найдут, и Михал просто обязан согласиться, разве что он трусит, а если ссыт, то будет лучше, если он останется и не станет морочить голову. Появлялись и другие предложения, но Томаш все время возвращался к этому, первому. Ценное время уходило.
— Ладно, черт с тобой, — сказал наконец-то Михал. — В таком случае, можешь ли ты сказать, где мы в это время найдем работающий секс-шоп?
Они искали, пока не нашли.
* * *Так что я жду. Жду даже вдвойне, ибо мне хотелось бы знать, что удастся Михалу с Томашем, и, хотя мне и известно, что их история уже исполнилась, той ночью, когда они ездят от одного порнушного магазинчика до другого, я снова с ними: сейчас, именно в этом ударе часов моего одиночества, ничто еще не свершилось. Иногда мне кажется, будто бы я пишу о них и за них же выбираю: их жизнь, их смерть, их обнаружение. Четко вижу я сквозь очки слова, как они протискиваются сквозь толпы альфонсов в поддельной коже, как выскальзывают из объятий проституток, и как один помогает другому. Я знаю, зачем это.
Со мною что-то деется. Знаки распада, словно я был ничем более, как частицей окружающего мира; мира, что выцветает, будто старый слайд. Чем сильнее призываю я то, что случилось когда-то, тем сильнее съеживаюсь. Сейчас, возможно, я мал будто палец.
Я обманываю себя, потому что жду кабана. Без него тишина невыносима, хотя раньше он меня так раздражал, что я его просто ненавидел. И вообще, все мое здесь пребывание — это скатывание в тишину. Я бы и встал, и куда-нибудь пошел, но раз всюду находится «здесь», то никуда я не пойду. Я мог бы закрыть глаза, заснуть, позабыть про кабана, но тогда бы не смог ехать с Михалом и Томашем под стены Святого Вроцлава.
* * *Туда они добрались, когда ночь постепенно переваливалась в рассвет. На заднем сидении у них имелась сумка из секс-шопа, ножи, бинты, противоболевые средства и другие лекарства, которые Томаш забрал из кабинета или купил в ночной аптеке. Михал же взял с собой жердь, хотя и знал, что не хватит рук, чтобы ее удержать, а еще — веревку, ведь без веревки идти кого-нибудь спасать просто невозможно.
Они не добрались даже до Балтицкой; выскочив с перекрестка, Томаш резко затормозил, съехал на обочину, погасил фары. От удивления глаза у них полезли на лоб. Михал даже застонал. После волны жаркой деятельности пришли холод и отчаяние.
Вокруг Святого Вроцлава мигали десятки красных и синих маячков; полицейские расставляли барьеры; через каждые несколько десятков метров стоял бронетранспортер. Здесь же разворачивались водные пушки, омоновцы, уже со щитами и в шлемах, спихнули толпу на другую сторону улицы. Кто-то орал в мегафон, кто-то дергался в руках полицейских, автозаки отвозили первых арестованных.
Решение коменданта Роберта Януша Цеглы стало реальностью. Полиция окружила Святой Вроцлав сплошным кордоном.
