Алистер Маклин - Прощай, Калифорния!
– Эта бумага первоначально быта совершенно чистой, но существуют химические составы, которые делают видимым любой текст, чем бы он ни был написан. Конечно, даже самая предусмотрительная жена полицейского не станет носить с собой симпатические чернила. Это небольшое пятнышко оставлено уксусной кислотой, которая входит в состав аспирина и в некоторые виды лака для ногтей. Насколько я заметил, вы пользуетесь бесцветным лаком. Ваш муж очень опытный, я бы даже сказал, блестящий детектив. Наверняка и жена у него достаточно умна. Как только он получит письмо, естественно, сразу же отнесет его в полицейскую лабораторию. Вы, я вижу, воспользовались стенографией. И что же тут написано, миссис Райдер?
– Адлерхейм, – тусклым голосом произнесла она.
– Очень, очень дерзко, миссис Райдер. Предприимчиво, умно, изобретательно, называйте как хотите, но дерзко.
Сьюзен уставилась взглядом в стол.
– Что вы собираетесь сделать со мной?
– Сделать с вами? Посадить на две недели на хлеб и воду? Нет, конечно. Я не воюю с женщинами. Ваше разочарование будет достаточным наказанием. – Он огляделся по сторонам. – Профессор Барнетт, доктор Шмидт, доктор Хили, доктор Брамуэлл, буду рад, если вы составите мне компанию.
Моро провел всех четверых в большую комнату, расположенную рядом с его кабинетом. Она отличалась тем, что в ней отсутствовали окна и вдоль трех стен вплотную стояли шкафы с документами. На оставшейся свободной стене висели совершенно неуместные здесь картины эпохи барокко в золоченых рамах, по всей видимости некогда бывшие ядром знаменитой художественной коллекции фон Штрайхера. Тут же висело зеркало в позолоченной раме. В центре комнаты стоял большой стол, вокруг него – с полдюжины стульев. На столе лежала стопка больших листов бумаги, на самом верхнем из которых был какой-то чертеж. Рядом со столом стоял сервировочный столик с разнообразными напитками.
– Так вот, господа, – сказал Моро. – Я буду рад, если вы окажете мне одну любезность. Уверяю вас, это никоим образом не затронет вашу честь. Будьте любезны, просмотрите эти бумаги и скажите, что вы об этом думаете.
– Будь я проклят, если мы станем хоть что-нибудь делать, – заявил Барнетт своим обычным язвительным тоном. – Конечно, я говорю только за себя.
Моро улыбнулся:
– Вот именно.
– И что вы будете делать? Применять силу? Пытать нас?
– Перестаньте ребячиться. Вы обязательно просмотрите все эти бумаги, по двум причинам: во-первых, из-за вполне естественного научного любопытства, а во-вторых, господа, разве вам не хочется узнать, почему вы здесь находитесь?
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Не было слышно, чтобы в замке повернулся ключ, и это само по себе утешало. Впрочем, кнопочные замки с гидравлическим управлением никогда не производят шума.
Моро прошел в свой кабинет, освещенный только двумя красными лампами. Дюбуа сидел перед большим стеклянным экраном в стене. В сантиметре от экрана была задняя сторона зеркала, естественно одностороннего, которое висело в соседней комнате, где находились четверо ученых. Из зазора между зеркалом и экраном был выкачан воздух, чтобы обеспечить звукоизоляцию и не дать возможности ученым услышать то, что говорится за стеной. Те же, кто сидели в кабинете, прекрасно слышали разговор ученых благодаря четырем удачно расположенным скрытым микрофонам, подключенным к громкоговорителю над головой Дюбуа и стоявшему рядом с ним магнитофону.
– Только не записывай все подряд, – сказал Моро. – Большая часть их речей будет состоять из непечатных выражений.
– Понимаю. Но лучше все-таки подстраховаться. В конце концов, потом можно будет убрать лишнее.
Они стали наблюдать. Сначала ученые неуверенно осматривались по сторонам. Затем Барнетт и Шмидт переглянулись и решительно направились к сервировочному столику. Барнетт, как всегда, выбрал себе «Гленфиддиш», а Шмидт удовольствовался гордоновским джином. Последовало короткое молчание, во время которого эти двое привычным способом помогали себе обрести необходимое спокойствие и восстановить расшатанную нервную систему.
Хили, кисло наблюдая за ними, сделал в адрес Моро несколько весьма нелестных замечаний, которые пришлось бы вычеркнуть из окончательной расшифровки звукозаписи. Затем Хили продолжил:
– А ведь он прав, черт побери. Я только бросил взгляд на верхний чертеж, и, должен заметить, он меня заинтересовал, как это ни неприятно. Мне действительно захотелось знать, какого черта мы здесь делаем.
Барнетт молча изучал верхний чертеж в течение тридцати секунд и, несмотря на головную боль, на этот раз впитал большую часть информации. Ведущий физик оглядел своих собратьев, с легким удивлением заметил, что его стакан пуст, вернулся к заветному столику и, пополнив свои запасы солодового, вновь присоединился к остальным. Он поднял стакан на уровень глаз и, глядя сквозь него, сказал:
– Только не подумайте, господа, что это из-за похмелья, хотя оно все еще меня не отпускает. Просто я подбадриваю себя, чтобы набраться храбрости и посмотреть, что же мы здесь обнаружим или, вернее, что мы боимся здесь обнаружить. Ну так что, господа, рискнем?
В соседнем кабинете Моро похлопал Дюбуа по плечу и вышел из комнаты.
* * *Своим круглым добродушно-умильным лицом и голубыми детскими глазами Барроу напоминал пастора, а точнее, епископа в мирской одежде. Он возглавлял ФБР, поэтому его опасались не только собственные агенты, но и преступники, охоту за которыми он считал целью всей своей жизни. Барроу старался засадить их за решетку на максимально возможный по закону срок, а если удастся, и того больше. Сассун, глава калифорнийского отделения ФБР, высокий, аскетического вида рассеянный человек, внешне был очень похож на вечного студента. В нужных случаях он еще играл эту роль, причем настолько убедительно, что немалое количество калифорнийских заключенных глубоко сожалели, что попались на эту удочку. И только внешность Кричтона, огромного, нескладного, с плотно сжатыми губами, орлиным носом и холодными серыми глазами, соответствовала занимаемой им должности заместителя директора ЦРУ. Ни он, ни Барроу не слишком симпатизировали друг другу, что достаточно хорошо символизировало характер отношений между двумя организациями, которые они представляли.
Алек Бенсон, возле которого сидел профессор Хардвик, обратил свой беззаботный и даже равнодушный взгляд на этих трех мужчин, затем перевел его на Данна и Райдеров и сказал, обращаясь к Хардвику:
– Вы только посмотрите, Артур, какая нам сегодня оказана честь. Целых три важных господина из ФБР и даже один важный господин из ЦРУ. Можно сказать, устроили настоящий праздник для нашего факультета. Ну, их присутствие здесь я еще могу объяснить, не очень хорошо, но могу. – Он посмотрел на Райдера и Джеффа. – Уж не обижайтесь, но, похоже, вам не место в этой почтенной компании. Вы, извините за выражение, самые обыкновенные полицейские, если, конечно, таковые вообще имеются.
– Никаких обид, профессор, – отозвался Райдер. – Обыкновенные полицейские есть, причем в своей основной массе чересчур обыкновенные. Но мы даже и не обыкновенные полицейские – мы просто-напросто бывшие полицейские.
Бенсон поднял брови. Данн посмотрел на Барроу, тот утвердительно кивнул:
– Сержант Райдер и его сын, патрульный полицейский Райдер, со вчерашнего дня ушли в отставку. По чрезвычайным и личным обстоятельствам. Что же касается данного дела, то они знают о нем больше любого из присутствующих. И они достигли гораздо большего, чем любой из нас. По правде говоря, мы не достигли почти ничего, что и неудивительно, поскольку дело, в сущности, началось только вчера вечером. Кроме того, жена сержанта Райдера и его дочь похищены и удерживаются в качестве заложников этим самым Моро.
– Господи Иисусе! – Бенсон больше не выглядел беззаботным. – Ради бога, простите меня. Искренне вам сочувствую. Скорее, это нам здесь не место. – Он посмотрел на Барроу, считая его старшим из присутствующих. – Как я понимаю, вы находитесь здесь, чтобы выяснить, является ли Калифорнийский технологический институт как представитель других государственных учреждений, и в особенности я как представитель этого представителя, если можно так выразиться, виновным в том, что ввел публику в заблуждение. Или, если говорить прямо, попросту обманул ее.
Даже Барроу не знал, что сказать. Как солидный человек, который всегда узнает при встрече другого солидного человека, он взглянул на Бенсона, чья репутация была ему хорошо известна.
– Могли ли эти сотрясения почвы быть вызваны ядерным взрывом?
– Конечно, могли, но точно сказать нельзя. Сейсмограф не в состоянии определить природу источника землетрясения. Как правило, у нас нет сомнений в характере источника. Мы, а также британцы и французы сообщаем о своих ядерных испытаниях. Что же касается других членов так называемого «ядерного клуба», они не столь общительны. Тем не менее существуют некоторые способы определения источника. Когда китайцы взорвали ядерное устройство мощностью в одну мегатонну – как вам наверняка известно, мегатонна эквивалентна миллиону тонн тринитротолуола, – радиоактивное облако достигло Соединенных Штатов. Это облако было незначительным, прошло на большой высоте и ущерба не нанесло, но засечь его не представляло особого труда. Было это в ноябре семьдесят шестого года. Кроме того, при землетрясении за главным толчком почти всегда следуют толчки меньшей силы. Есть, правда, одно классическое исключение. Как ни странно, все произошло тоже в ноябре семьдесят шестого года. Сейсмологические станции Швеции и Финляндии зарегистрировали толчок – небольшой, силой всего лишь четыре балла по шкале Рихтера – у берегов Эстонии. Ученые высказывали различные предположения, в частности, что в этом виноват Советский Союз, что толчок является результатом подземного ядерного взрыва на дне Балтийского моря. Вопрос дискутируется до сих пор. Советы, естественно, никакой ясности так и не внесли.
