Доминик Менар - Небо лошадей
— Когда нам было десять, это было в апреле, когда тринадцать — в июне, когда пятнадцать — в августе.
Но больше я рассказывала о нас, рассказывала о тебе, что в конечном счете не сильно отличалось от того, что я делала все эти прошедшие годы, ведь это были только слова, слетавшие с моих губ, вместо того чтобы крутиться у меня в голове. Я описывала тебе солнечные дни и пропускала все остальные — дни холода и тоски, не зависящие от времени года. Они внезапно обрушивались на нас, и мир замерзал, становясь серым и мертвым. Но я напрасно старалась умолчать о них, они всплывали в памяти, и в эти моменты мой голос дрожал, а ты опускал глаза, слегка встревоженный, но я улыбалась, зубами перекусывала нитку и продолжала свой рассказ.
Я рассказывала о наших домиках на деревьях, рассказывала, как ты любил прятаться даже совсем маленьким, как мы находили тебя в поле, в лесу, иногда очень далеко, и, слыша это, ты смеялся и качал головой, думая о том, что так и не изменился с тех пор. Я рассказывала, как папа брал нас за руки и кружил, пока мы не переставали понимать, где мы и что мы, и тогда мы думали, что точно знаем, что испытывают птицы, перелетающие через моря и горы.
Я говорила о том, как хорошо ты умел рассказывать истории, придумывая дворцы, города и океаны из воздуха: вот почему только услышав, как ты рассказываешь детям в парке истории, я сразу узнала тебя. Я назвала тебе несколько имен, из тех, которые были у тебя тогда, по одному на каждую историю, и даже пересказала тебе некоторые из них, и мне казалось, что я прячу тебя в них, как в сумку, прежде чем бросить в море, но не для того, чтобы утопить, а чтобы спасти — перенести на безопасный берег.
И в первый раз ты сам стал рассказывать мне что-то. Сосредоточив взгляд на расплывчатых контурах в зеркале, ты рассказывал мне о своем прошлом, о своих многочисленных жизнях — обо всем, что случилось после того, как в тот день тебя забрала машина скорой помощи. Ты описывал мне желтые стены больничных палат, виды из их бесчисленных окон, школы, где ты так и не успевал завести друзей, а, может быть, это они чувствовали в тебе что-то, что отталкивало их, угадывая в тебе чужака. Ты рассказывал мне о своем безымянном одиночестве. Подшивая твой рукав, я взяла тебя за руку, потому что понимала тебя, как хорошо я понимала тебя. Ты рассказывал о своих бесчисленных побегах, о том, что тебя всегда находили и возвращали обратно через несколько дней, и, хотя, по твоим словам, тогда ты был еще маленьким, ты снова и снова пытался сбежать, зная, что в один прекрасный день удастся ускользнуть, для этого нужно лишь преодолеть ту невидимую границу, где никто не достанет тебя. Этой границей и стала кромка леса.
Я слушала эту историю, происходившую где-то параллельно с моей, и в ней, конечно, были и прорехи, и невероятные ответвления, и звенья, связывающие одну с другой. Потом, позже, осматривая твой костюм, я заметила, насколько подшитый край был неровным, стежки были пропущены, в некоторых местах ткань была подшита в три слоя, а где-то я не ухватила ни одного, где-то я ровно подшила рукав или штанину, а где-то распорола уже существующий шов. Такими же были и наши истории — мы пытались совместить их, но это было невозможно из-за нашего молчания, слепоты, чудовищных и болезненных усилий, и мы силились убедиться в том, что ответ все-таки существовал, наши искалеченные воспоминания пока еще мало совпадали, но это был лишь вопрос времени — нужно было только подобрать ключ, и все прояснится.
Ты рассказывал мне о месте, где каждый вечер подавали один и тот же суп, прозрачный овощной бульон с макаронами в форме букв, и, прежде чем начать есть, вас просили составить слово из этих букв, и нужно было, чтобы это было доброе, счастливое слово, но ты упорно отказывался, ты не хотел соглашаться с этой жизнью, которую не любил, которая не была твоей. И на этих словах — что эта жизнь не была твоей — что-то случилось. Ты продолжал говорить, но я заметила, что твои мысли были где-то не здесь, ты был далеко, а в моих руках был только пустой костюм. Ты бессвязно бормотал что-то — историю без начала и конца, и я вспомнила о том дне, когда ты назвался сыном короля, а я почти поверила, что вижу корону на твоей голове, но кто еще кроме меня мог увидеть ее? Ты продолжал говорить, и тогда я осторожно вынула нитку из иголки и сунула ее в щель в полу, словно прятала оружие. Я взяла твою руку — она была мягкой и безвольной, твой взгляд по-прежнему был устремлен на твое отражение, и я читала в нем растущий страх. Внезапно, не знаю в какой момент своего рассказа, ты вскрикнул, резко оттолкнул меня и выбежал из домика. Ты скатился по ступеням и устремился между деревьями, наступая на длинные отвороты штанов и беспорядочно размахивая руками, словно пытаясь оттолкнуть кого-то или что-то. Мгновение спустя ты исчез, как будто лес поглотил тебя, и мне был слышен только легкий хруст, звук твоих удаляющихся шагов, эхом отражающихся от листвы.
Я, конечно же, пошла за тобой. Мне хотелось побежать, но я не осмеливалась, и, хотя было еще светло, зеленый сумрак ослеплял меня. В страхе заблудиться я вглядывалась в узкую тропинку, но вскоре трава и мох скрыли ее, и она вовсе пропала. Я продолжала идти прямо, перешагивая через сухие ветки и раздвигая заросли. Стояла такая плотная тишина, что я не решалась крикнуть твое имя.
Так я шла очень долго. Я и не представляла, что лес окажется таким большим, — как эта ограда могла вместить такой огромный парк? Я заходила все глубже и глубже, деревья вокруг становились все старше, с толстыми стволами, серой и морщинистой корой, словно я углублялась в прошлое. Неожиданно я замерла. Недалеко виднелся старый столетний дуб, в стволе которого была черная дыра, как будто в него когда-то ударила молния, это был странный ожог, имевший форму глаза и придававший дереву вид циклопа, который смотрел на меня с бесконечной мудростью. Я узнала его — никогда бы я не смогла его забыть. Внутри меня все похолодело. Опустив глаза, я увидела, что трава у подножья дерева уступила место ковру из зеленого плотного мха, похожего на огромную языческую могилу. Повсюду были маленькие каменные изваяния, некоторые лежали повсюду на мху, другие чудесным образом остались стоять нетронутыми.
Именно здесь закончилась моя прежняя жизнь. Здесь я потеряла тебя.
Подняв глаза, я увидела чуть дальше странный пейзаж в серых тонах, словно лес внезапно обрывался, открывая мрачное и низкое небо. Мое сердце неистово забилось: что было теперь там, по ту сторону лесной опушки? Однако небо над ней было светлым, и, приглядевшись внимательно, я увидела стену. Значит, теперь здесь заканчивался лес, возле этой каменной стены, протянувшейся, насколько хватало глаз.
Я не осмелилась подойти к ней совсем близко — хватило одного шага, чтобы передо мной открылось это таинственное, запретное место — и неожиданно я заметила тебя, распростертого на земле у подножья стены. Но даже теперь мне понадобилось все мое мужество, чтобы продолжить путь, пройти под дубом, опустив голову, избегая мрачного взгляда глаза, выжженного в стволе, и наконец добраться до тебя.
Ты лежал на животе, уткнувшись лицом в мох, и, казалось, спал. Я села рядом с тобой, отвела волосы, скрывавшие твое лицо, и прошептала твое имя. Ты не ответил, и я терпеливо ждала, тихонько гладя тебя пальцем по щеке.
— Ты знаешь, где мы? — прошептала я. — В лошадином раю. Это ты назвал так это место, ты помнишь? Я не была здесь уже…
Мой голос задрожал, и я замолчала. Время медленно тянулось, и наконец ты прищурил глаза и медленно повернулся на спину. Твой костюм был в пятнах от травы, этот костюм, который так нравился тебе, и слезы навернулись мне на глаза. Ты поднял руки и ощупал себя и, найдя дыру на локте, закрыл глаза.
— Это не страшно, — прошептала я. — Я зашью ее. Я все почищу. Вставай, пойдем.
Я помогла тебе подняться. Твое лицо было безучастным и заспанным, как будто ты очень долго спал, струйка слюны стекала по подбородку, и ты вытер ее ладонью.
Мы долго искали обратную дорогу. Казалось, ты не понимал, где находишься, ты наугад шел между деревьями, спотыкаясь о пни, останавливаясь, как только я отпускала твою руку. Я искала сломанные ветки, примятую траву, которая помогла бы нам найти дорогу, наконец сквозь заросли я заметила зеленые стены бытовки и шотландский плед, расстеленный возле огорода. Войдя внутрь, я усадила тебя на матрас, разогрела молоко на жаровне в металлической кружке, и ты молча его выпил. Я подождала, пока ты допьешь, а потом мягко сказала, что мне пора идти. Тогда ты наконец очнулся и прошептал:
— Подожди. У меня есть одна вещь для тебя.
Приподняв матрас, ты вынул что-то спрятанное между планками деревянного ящика и протянул мне. Это был тот самый золотой браслет, который я украла для тебя из квартиры в старом городе.
— Я обшарил весь лес, чтобы его найти, — произнес ты, вглядываясь в мое лицо, чтобы убедиться, что я довольна. — Я сам не могу купить тебе ничего нового, — добавил ты, и твое лицо озарила жалкая улыбка.
