Юрий Черняков - Чудо в перьях
— А чем она плохая? — удивился добродушный Сережа Парфенов. — Мне она не мешает.
— У вас прекрасная фамилия, — согласился Радимов, — но не для вратаря. Я не знаю, в чем тут дело, сам многого еще не понимаю, но чувствую, что это так. Скажем, моя фамилия совсем не годится для высшего поста в этой стране. Я никому не в силах объяснить, но это так. Вынужден подчиниться и буду стараться как-то компенсировать эту каббалистику упорным трудом. Точно так же не годятся для вратаря фамилии Николюк и Турандотов. Возможно, тут все дело в особенностях их звучания, накладываемых на нашу детскую психику. Я-то думаю, что ты, Сережа, с такой фамилией мог бы неплохо справиться с ролью полузащитника. Или заведующего пунктом «Скорой помощи». Советую попробовать. Или хотя бы взять псевдоним. Лучше всего для наших вратарей подходят фамилии, где минимум шипящих и окончание на «ин»… Ну как, готовы?
Номер шестой, уже переодетый в футболку с номером одиннадцать, посмотрел на бывшего одиннадцатого, и оба кивнули.
— Попробуем, — пожал плечами Радимов. — Я тоже могу ошибиться, но ведь попытка не пытка?
— Тонна четыреста десять! — провозгласили алкаши и сняли наконец свои грязные телогрейки.
Тренер плюнул, перекрестился и пошел прочь от склада, размахивая руками и матерно ругаясь. Игроки все еще стояли на весах и смотрели на хозяина с суеверным ужасом. Он по-прежнему прохаживался, скрестив руки на груди и что-то бормоча под нос. Наконец остановился, поманил к себе вратаря. Обнял его за плечи и стал прохаживаться с ним по складу.
— Не обижайся, Сережа, я хочу как лучше… Просто вспомнил, как в известные времена было принято у нас менять фамилии и брать псевдонимы. В результате чего пигмеи становились колоссами, а колоссы превращались в гномов. Причем некоторые драматурги, приняв псевдонимы, стали писать на удивление свежо и талантливо, так что завистники стали от них требовать, чтобы они их раскрыли… Ах, как я тебе завидую, что ты это еще сможешь! А мне уже поздно — меня слишком хорошо знают во всем мире, ты ведь слушаешь вражеские радиоголоса?
— Нет, — покраснел Сережа.
— Так вот, чтобы сделать это вполне безболезненно, тебе следует жениться на девушке с подходящей девичьей фамилией, скажем, Степина, зовут Вера, я сам смотрел ее данные в адресном бюро, прежде чем ехать к вам на встречу… Ну это ладно, это я сказал… — Он туманно посмотрел на футболистов, не смеющих сойти с весов. — А вам пора! У вас сегодня еще урок чечетки, если не ошибаюсь, а потом сауна. Кстати, до моего отъезда вам предстоит еще одна игра, и, если опять проиграете, я просто не знаю, что с вами делать.
И пошел со склада, не оглядываясь, только в воротах оглянулся на меня: ты идешь?
20
Конкурс красоты, первый в истории страны, было решено провести на нашем стадионе, ввиду ожидаемого наплыва желающих, любопытствующих, а также зарубежных делегаций, не говоря уже о проверочных комиссиях из Центра. Причем после футбольного матча, о котором хозяин предупредил наших игроков, в предвкушении блестящей победы над обладателем Кубка страны, что послужило бы весьма уместной прелюдией к конкурсу.
За несколько дней до матча, совмещенного с конкурсом, он узнал, что на всем пути от аэропорта ломают старые строения, засыпают канавы и ограждают все это крашеными заборами, а сами заборы закрываются рекламными щитами иноземных фирм-спонсоров, что для всех было в диковинку. А неумолимый Цаплин уже отписал в центральной газете о ревизии результатов Второй мировой войны и вторжении иностранного капитала на фанерных танках рекламы.
— Какой слог! — стонал Радимов во время ночного бдения. — Или уже знает, что беру его с собой?
Я пожал плечами. Значит, придется опять ехать за Романом Романовичем. Хотя дико хотелось спать после вчерашнего…
Хозяин между тем снял трубку, набрал номер.
— Вы читали последнюю статью Цаплина?.. Напрасно. Он очень точно указал по поводу потемкинских деревень! Так что немедленно прекратите! Неужели нельзя потерпеть, пока я не стану во главе страны и не превращу ее в цветущий оазис, каковой являлся только пророку Магомету в виде миража на пути из Медины в Мекку?
Он положил трубку.
— Я знаю, филармонию ты так и не посетил, а раз уж пришел на ум Магомет, то придется филармонии прийти к тебе. Полагаю, что будет правильно предварить конкурс какой-нибудь торжественной ораторией хора с оркестром под твоим руководством… Но для этого мы с тобой должны сходить на репетицию, завтра же. Что скажешь?
— Я? Руководить? — прижал я руки к груди. — Я даже нот не знаю!
— Но я-то руковожу, — сказал он. — Хотя многого не понимаю… — Он вздохнул. — И это с моим-то опытом! А вот берусь, не всегда представляя последствия. И если бы не Рома… Хотя он стал мне действовать на нервы, ибо начал повторяться. Если так будет продолжаться в Центре, как было на местах… Но мне он пока что нужен. Как единственный на сегодня лидер оппозиции, если не считать уволенного тренера… Надо с ним посоветоваться. Кто будет Мисс Края, а кто займет третье и второе место. Поезжай, Паша. Пока он не спит…
— Мне надо поиграть хотя бы полчасика, — сказал я.
— Опять? — Он сочувственно посмотрел на меня. — Ну что с тобой делать, таким талантливым! Иди, разряжайся. А то ведь с ума сойдешь, если не сыграешь…
Я пошел в свой кабинет, сопровождаемый печальным взглядом хозяина. Вчера точно так же сел играть, и позвонила Мария. Ночью матери стало плохо, дежурная секретарша, из новеньких, знавшая обо мне почти все, кроме игры по ночам на рояле, растерялась, стала что-то лепетать в оправдание, а Мария наорала на нее, примчалась среди ночи на попутке, где еле отбилась от водителя и его напарника, предъявив им живот на пятом месяце… Потом ворвалась, орала, самой стало плохо, а когда затихла, услышала откуда-то доносящуюся музыку. Я-то ничего при этом не слышу, хоть режь меня на куски, полный кайф, ничего не надо, и обо всем забываю…
Музыка мне теперь требовалась как наркотик. Если я отлучался далеко от рояля, начиналась настоящая ломка. Пришлось купить рояль в дом. Играл по вечерам либо рано утром после пробежки и гантелей. Мария сначала фыркала, уходила к себе, включала что-нибудь современное. Но потом спускалась к нам. Мать при этом что-нибудь вязала и слушала, кивая головой. Отец выставлял в мою сторону ухо, цокал языком, спрашивал: а знаю ли я такую-то песню? Но я ничего больше не знал. Мог играть самые сложные, как говорили специалисты, вещи. А простенькие мелодии не мог разучить. Хотя об этом просили родители…
Часто ночью хозяин просил исполнить Рахманинова или Скрябина… «Это? — спрашивал я, играя вступление. — Или это?» Он вздыхал, садился рядом, что-то наигрывал, и если я улавливал, то играл ему все, что сохранила моя генетическая память.
Но сейчас хотелось побыть одному. Такое бывало часто, и он всегда это понимал, отпуская и ни о чем не спрашивая. Так было и на этот раз. Обычно я играл, пока не чувствовал полного облегчения и просветления. После этого откидывался, пару минут сидел не шевелясь. Но сегодня опять надо было ехать за Цаплиным… Поэтому игра получилась скомканной, не принеся большого удовлетворения.
Я привез Романа Романовича под утро. В машине он клевал носом, а потом я никак не мог его добудиться. Думал даже, что он умер. И испытал по этому случаю облегчение. А он открыл глаза, посмотрел на меня с усмешкой, погрозил пальцем.
— Нет уж, Паша, погоди. Я дождусь своего выигрыша у Радимова. А уж потом видно будет. Ишь, обрадовался! Рано.
Хозяин встретил нас, слушая иностранное радио, перед ним на столе лежал очередной перлюстрированный пакет гостя. Только рукой махнул: садитесь. Теперь он не считал нужным это скрывать.
— Какое там радио, чей голос, Андрейка? — вытянул шею Цаплин, готовясь записать. Его глаза хищно блестели. Такого даже он еще не знал.
— «Голос Америки»! — сказал хозяин. — Как раз твою вчерашнюю статью комментируют. Будешь слушать?
— А кто им позволил?
— «А кто им заплатил?» — передразнил Радимов. — У них свои правила игры. Это мы их не принимаем. Так нечего, Рома, в позу вставать. На-ка, послушай. — И передал гостю свои наушники.
Тот взял не сразу, взял осторожно, словно боясь оставить на них отпечатки пальцев. Радимов же вернулся к перлюстрированному материалу и стал снова перечитывать.
Цаплин слушал, окаменев. Поджав губы и покрываясь красной сыпью. Похоже, прав был хозяин, говоря, что у Романа Романовича аллергия на все нам чуждое и наносное.
— Ну что? — спросил хозяин, когда гость отшвырнул наушники.
— Клевета и грязь! — сказал с возмущением тот. — Ты меня за этим звал?
— Клевета и грязь, — согласился Радимов, листая очередной труд лидера своей оппозиции. — А что делать? Хоть так, раз ничего конструктивного.
