Джеймс Грейди - Бешеные псы
— Но это могло значить все, что угодно! — заспорила Йэрроу. — Это могут быть совершенно посторонние люди!
— Они припарковались у пожарного гидранта, — сказал Эрик.
— Облава. Копы. Киллеры, — подытожил Рассел.
— Или самонадеянные кретины, — возразил Жюль. — Вы можете ошибаться.
— Вы пытаетесь спастись бегством от незримых врагов, — сказала Йэрроу.
— Добро пожаловать в реальный мир, — ответил я ей.
Мы двигались по крыше перебежками, как пять мышей. Будь мы голубями, мы могли бы ворковать, раздувая зобы и хлопая крыльями, срываться в безопасность ночной воздушной пустыни, превращаясь в тени на фоне полной луны вроде Питера Пэна, Венди и Пропавших Мальчишек.
— Вик, — спросила Хейли, когда мы карабкались по брандмауэру между домом Жюля и другим многоквартирным левиафаном, — как думаешь, долго они пролежат там вместе — Жюль и Йэрроу?
— Довольно долго.
Улыбка Хейли блеснула в лунном свете.
— Вот здорово!
— Думаю, ты сделал правильно, уговорив Жюля не давать ей звонить по девять-один-один, как только дверь квартиры захлопнулась за нами, — сказал Зейн.
Мы съежились, спрятавшись в тенях, падавших на крышу от пропахшего смолой склада.
— Если команда там, внизу, состоит из круглосуточных привратников… — начал Рассел.
— Тогда пусть Жюль и док лежат и ни о чем не беспокоятся.
Где-то на одной из ночных улиц прогудело такси.
— Непреднамеренные последствия, — сказал я. — Приблизительные потери.
— Мы должны были пойти туда, — вздохнул Зейн. — Это было необходимо.
— Да. Теперь посмотри, до чего дошло.
При свете полной луны мы сливались с темно-синими очертаниями Нью-Йорка. Мы видели огни Крайслер-билдинга. Контуры Эмпайр-стейт. Но без Кинг-Конга. Без башен Всемирного торгового центра.
— Не тревожься за них, — сказал Рассел. — Ничего страшного не случится. Им нужны мы.
— И не важно — кому, — кивнул Зейн.
— Нет, важно, — не согласился я. — Это может быть ЦРУ или наши смотрители из Замка, копы, которые слепо работают на ЦРУ или даже отвечают на звонки девять-один-один, посторонние агенты, заговорщики или внутренние предатели, которые перехватили законное преследование, а может быть, и сочетание всего этого.
— Как ни крути, — подвела итог Хейли, — быть пойманным — это одно, а мертвым — другое.
Эрик молотком сбил дверной замок. Мы спустились на лифте и вышли уже через другую дверь, оказавшись на улице всего через один дом от дома Жюля, надеясь, что наши преследователи еще не успели нагнать людей, чтобы перекрыть весь квартал.
Первый гараж закрывался электронным ключом и был слишком близко от Жюля. Вход во второй оказался попроще, но место было чересчур оживленное. Зейн углядел сторожа в будке третьего гаража:
— Он, похоже, не того. Спит пьяный в стельку.
Рассел с Эриком проскользнули мимо, охранник даже не открыл глаза. Когда через двадцать минут они с ревом промчались мимо него на синем «додже», охранник по-прежнему пребывал в спячке.
— Полный порядок, — сказал Рассел, когда мы всей гурьбой ввалились внутрь. — Си-ди-плеер, никакого спутникового устройства, через которое нас могли бы отследить, пять мест, пыль на капоте, так что, я полагаю, им пользуются далеко не каждый день, и, если повезет, никакой противоугонной системы.
Мы припарковались недалеко от нашего отеля в Челси, оставив Хейли за баранкой, а Эрика при ней — с пистолетом, пока мы, трое крутых парней, умудрились пробраться в номер, сгрести в кучу все наши манатки и матрицы и выйти через пожарную дверь, аварийный звонок в которую Рассел так закоротил, что мы вернулись в «додж» целые и невредимые. И даже, возможно, никем не замеченные. Хейли распахнула дверцу, уступая мне место за рулем.
— Ты поведешь. В таком ките, как этот, три человека на заднем сиденье уже покажутся толпой.
— Вывези нас из города, дружище, — сказал Рассел, устроившийся на заднем сиденье. — Давай, поехали.
— Нет! — ответил я. — Мы не можем просто так уехать.
— А я клянусь дерьмом, что мы не можем оставаться! — воскликнул Зейн.
— Подумай! — возразил я. — Они проследили нас до этой квартиры. Какая разница, прикажут ли они по радио патрульному выяснить, зачем звонил скорбящий отец, или нам удалось ускользнуть каким-то другим путем. Они расскажут Жюлю и Йэрроу, что мы специально приехали в округ. Они заложат эту информацию, и не важно как.
— Да, — сказала Хейли, — но важно когда.
— «Когда» значит «сейчас», — пояснил я. — Нам надо отвыкнуть от того, что для нас существуют неперегороженные дороги. Оплата пошлины, контроль за всеми узкими участками, разного рода ловушки — и все это они расставляют прямо сейчас, и они опережают нас. А главное — им известно направление нашего движения, они знают, что мы едем на юг.
— Лучше бы поскорее отсюда выбраться, — сказал Рассел.
— Но не так, как мы планировали, — пробормотал я, подстраиваясь к потоку движения. — Или не так, как им думается.
Мы выехали из горячей зоны. Наш бортовой наблюдатель Рассел следил за всеми машинами, проезжавшими с одной стороны, Зейн взял на себя другую. Хейли протиснулась в багажник между красными задними фарами и вела тыловое наблюдение. Сидевший рядом со мной на переднем сиденье Эрик контролировал все машины, проезжавшие навстречу по противоположной полосе, на случай если они организуют тотальное слежение и вместе с остальными машинами, ведущими нас, попытаются взять «додж» в кольцо, выверяя все наши маневры по рации. Как человек за рулем, я сконцентрировался на том, чтобы мы и впредь представляли собой движущуюся мишень.
Мы въехали в Нью-Йорк по мосту.
Теперь рискнули выбираться через туннель.
Мы с грохотом мчали по этой длинной и ярко освещенной трубе, отраженные и преломленные, как свет, пойманный импровизированным телескопом Эрика. Если бы кому-нибудь из наших преследователей пришло в голову устроить нам засаду в этом туннеле, то мы все попали бы на передовицы газет, а такого рода инцидент с массовым столкновением был бы невозможен уже хотя бы по соображениям секретности проводимой операции. Мы платили пошлину, зная, что камеры ведут нас на юг, как того и ожидали наши преследователи.
Но как только через полминуты мы выехали из туннеля, я резко свернул на плавную линию выездной рампы.
— Зря ты это. К добру не приведет, — сказал Зейн.
— А вот посмотрим, чья правда, — отозвался я, укрываясь в разреженном потоке воздуха за ревущим впереди грузовиком.
Единственное, что теперь было видно нам сквозь лобовое стекло, — это концы ящиков, которыми он был нагружен. Если повезет, то все камеры — какого бы они ни были слежения — не обнаружили бы ничего, кроме фар несущегося впереди грузовика.
Десять минут спустя Хейли доложила, что настырные желтые фары, светившие нам вслед, исчезли. Я отстал от грузовика, предоставив его водителю нестись по полуночному шоссе без нас.
И снова дорога. Темный, пустынный хайвей. Повсюду царила ночь. Поскрипывали на поворотах покрышки. От сидений пахло чем-то незнакомым, детским соком, нашим потом.
— Что с нами происходит? — прошептал Рассел.
— Все на свете, — само собой вырвалось у меня.
— Нет, дружище, — ответил Рассел. — Я серьезно. Зейн… Его ничем не пробьешь, невозмутимый как черт. Я… Я сделал это. Я этого добился. Все те годы в больнице… Я чувствую…
— Пустоту, — сказал Зейн. — Свет.
— Да-а, — протянул Рассел, — думаешь, наши контрабандные пилюли действуют?
— Доктор Ф. говорил, что любой врач — это всего лишь инструмент. Что мы должны делать всю работу сами.
— Или пусть ее проделывают с нами, — сказала Хейли.
— Вот именно.
Знаки, которые наше сознание не успело зарегистрировать, промелькнули за лобовым стеклом.
— Ты думаешь, мы все еще психи? — уточнил Рассел.
— Да, — кивнул я. — Некоторые вещи не меняются.
— А я-то думала, ты считаешь, перемена — единственное настоящее в жизни, — хмыкнула Хейли.
— Какие глупости! — сказал я. — Если я прав, то я на неверном пути.
— Но куда мы едем? — спросил Рассел.
— В Вашингтон, округ Колумбия, — ответил Эрик.
— Короче, — попросил я.
— К Кайлу Руссо, — вступила Хейли. — К голосу по телефону. К черным буквам на белой карточке.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Рассел. — Вы с Эриком?
Хейли вздохнула:
— Чувства скоро перестанут меня волновать.
— Значит, ты такая же и осталась, — сказал Зейн. — И Эрик… Такие же, как вы были у Жюля… Вы такие же, как были. Но Виктор понемногу становится забавным.
— Я всегда был забавным!
— Не-а, — покачал головой Рассел. — Тебе просто казалось. За тобой слишком долго охотились, ты слишком много воевал, но теперь… Даешь слабину, дружище.
