Михаил Март - Сломанные побеги
Предчувствие ее не подвело. Через четыре года ее убили. Мне об этом даже не написали. Я приехала слишком поздно. Меня встретила старая повитуха, которой в ту пору исполнилось девяносто. Все считали ее колдуньей, а я называла ее бабушкой. Старуха передала мне дневники матери, где она описала все схемы преступных сообществ Урала. Тогда же умные люди мне предложили сменить фамилию и объяснили, почему не вызвали на похороны. Бандиты очень боялись, что мать могла кому-то рассказать о схеме. Она слишком много знала. Даже дом ее спалили. И если бы им стало известно о взрослой дочери Анны, то и ее не пощадили бы.
Я вернулась в Питер, выскочила замуж за своего сокурсника, взяла его фамилию, а после получения диплома развелась с ним. У парня были богатые родители, и он снимал шикарную квартиру в центре города. Все лучше, чем общежитие.
Вернувшись на Урал, я решила отомстить убийцам своей матери. Но это уже другая история. История Фаины Шмель, которая жалила всякую нечисть. Многое мне удалось, но еще не все. Где-то я переступила черту и засветилась. Пришлось делать ноги и на какое-то время затаиться. Вот тут мне и попалась на глаза заметка об умирающем композиторе.
А как же наследство? Ведь я и так позволила Аркаше одному попользоваться всеми благами, оставленными нашим папочкой. Половина принадлежит мне по закону. Но Аркашка сам помер. Значит, мне принадлежит все! И я получила долю из своего наследства. Но большую часть забрал ты, Пашенька.
Ладно, забудем. Считай, что ты получил гонорар не от Акишина, а от меня и моего брата. Половина золота принадлежит мне. А о камнях мы поговорим в другой раз. Ты же в них ни черта не смыслишь. Не будь дураком и не пытайся их продать. Изумруды весом более пяти карат ценятся дороже аналогичных алмазов. А все известные в мире камни весом больше пятидесяти карат имеют свои имена. Те, что находятся у тебя, неизвестны. Можешь сам придумать им названия. Они бесценны. Их нет в реестрах и каталогах. С Луны свалились.
— Лунный камень. Помню. Читал Коллинза.
— И чем кончилось, помнишь? Ни отец, ни брат, так и не решились достать их на свет божий. Показать такие шедевры людям, значит подписать себе смертный приговор.
— Выходит, что ты на золото не претендуешь? — спросил Слепцов.
— Ты его получил за работу. Так работай. Мою долю тебе не просто будет отработать. И не лезь в мои дела, Паша. Я делаю то, что считаю нужным. Твои истерики делу не помогут. Ты мой раб. Я приношу материал, а ты пишешь книгу. Грязное белье танцора Угрюмова соберет больше миллиона читателей. Наших сообщников, обожающих смотреть, как звезд макают мордой в грязь.
— Хочешь поставить меня на колени? Ничего не выйдет. Не родилась еще такая женщина, рабом которой я мог бы стать.
— А мужем?
У Слепцова встал ком в горле.
— Что, обалдел, бедняга? Мужем моим будешь?
— Надо подумать.
— Думай. Я тебя не тороплю.
Слепцов встал с кровати и побрел на кухню. За шкафом имелось местечко, где он прятал коньяк.
5.
Молодой человек появился из темноты, но Угрюмов не испугался. Его осаждали поклонники повсюду. Правда, никто не знал его домашнего адреса. Даже свою машину он ставил в подземном гараже другого дома, а потом выезжал из него на мотоцикле в шлеме с тонированным забралом. Одним словом, маскировался, как мог.
— Послушай, приятель, отвали, не то я вызову охрану.
Угрюмов вытянул руку вперед, как предупредительный
жест. Молодой человек остановился в двух шагах.
— Я не ваш поклонник. У меня дело.
— Знаю я все эти дела.
— Знаете? И где сейчас находится Боря Стоцкий?
Угрюмов опустил руку.
— Вам что-нибудь известно о Борисе?
— Не очень много, но больше, чем вам. Нам надо поговорить. Точнее, посоветоваться.
Угрюмов подозрительно глянул на странного типа. Вполне респектабельно выглядит. Не мальчишка, лет тридцати пяти. Дорогие ботинки, часы сверкают стразами, красивое умное лицо. Знакомство может быть приятным. Вот только глаза почему-то напуганные. Кто кого должен бояться.
Он глянул по сторонам. Территория дома огорожена, на воротах и в подъезде охрана. Ночь, посторонних глаз нигде нет.
— Домой я вас звать не буду. Тут у всех языки слишком длинные. Идемте в беседку.
Беседки стояли вдоль газона, чередуясь с цветочными клумбами.
В одной из беседок они устроились.
— Так что вам известно о Борисе?
— То же самое, что о моей дочери. Их похитили. Мне уже звонили. Потребовали миллион евро. Дали двое суток. Велели встретиться с вами и передать вам те же условия, если вы хотите заполучить своего любовника назад.
— Что за тон?! — возмутился знаменитый танцовщик.
— Мне плевать на вас, Виталий! Я передаю слова похитителей. Меня интересует только моя дочь. Ей одиннадцать лет. Они обещали изнасиловать ее и вашего приятеля, потом отрезать им уши и прислать почтой, если через двое суток не будет денег или мы обратимся в милицию. Я думаю, что мы столкнулись с профессионалами, и они не шутят. На сегодняшний день похищение людей — это хорошо отработанный бизнес. Вряд ли милиция нам поможет. Лично я заявлять не собираюсь.
— У вас есть миллион?
— За двое суток найду. Заложу свои магазины.
— А кредит в банке?
— За двое суток оформить невозможно. Завтра утром одни сутки уже истекут. Вас непросто достать. Я был в театре, но меня не пропустили. Телефон ваш не отвечает.
— Кто же вам дал мой адрес?
— И адрес, и все ваши телефоны мне дали преступники. Они знают ваше расписание и сказали мне, где и в какое время вас поджидать, и даже мотоцикл ваш описали.
— Мобильный у меня украли в тот день, когда исчез Боря.
В этот же день испортился домашний телефон. Я даже мастера не могу вызвать. Уезжаю из дома рано утром. Возвращаюсь ночью. И как мы должны передать им деньги?
— Не знаю. Деньги должны быть готовы к завтрашнему вечеру. Они будут звонить мне домой.
— Какие гарантии, что мы увидим наших родных живыми?
— Они дают гарантии, что мы увидим их мертвыми, если не выполним условия.
— Подонки! Мерзавцы!
Угрюмов вскочил на ноги и начал расхаживать по беседке. Два шага вправо, два влево.
— Надо идти к ментам! — предложил Угрюмов.
— Ваше дело. Но я не пойду. Не знаю, что вы им расскажете, дело ваше, но я точно знаю, какие у милиции возможности. Они только в кино находят похитителей. Мы не знаем, кого искать. Москва и Московская область занимают территорию некоторых европейских государств. Черная дыра. Здесь можно полк спрятать, и его никогда не найдут. С угонами автомобилей, оснащенных спутниковыми радарами, не справляются, а тут человек.
— Их проследят при передаче денег.
— Не считайте похитителей глупее милиции. Мне звонили из телефона-автомата со станции метро. Я ведь тоже не дурак и кое в чем разбираюсь.
— Ладно, ладно, все понятно. Но я не соберу такую сумму денег за сутки. У меня есть ценная вещь, и она стоит дороже миллиона. Заложить ее в банк?
— Попробуйте. Если это произведение искусства, то с вас потребуют сертификат подлинности.
— С этим все в порядке. Гностическое евангелие сто шестидесятого года, прошедшее все возможные экспертизы. Его продавал один лютеранский священник. Мне он согласился продать, так как я православный, а не католик. Он боялся, что раритет попадет в руки Ватикана и будет сожжен и утерян. Мне надо было вкладывать во что-то деньги. Боялся нового дефолта. Оформили сделку через аукцион. Вся беда в том, что я храню бесценную реликвию в сейфе лондонского банка. В Россию я не стал везти такое сокровище. Таможня, налоги, проблема с вывозом. У меня есть квартирка в столице Великобритании. Как выставят на пенсию, думаю переехать туда.
— Это из тех евангелий, что в семьдесят пятом были найдены в египетских пещерах?
— Совершенно верно. А вы эрудированный человек.
— Так, кое-что знаю. Верхний слой. И сколько оно стоит?
— Сейчас? Примерно около трех миллионов фунтов. Египтяне продали находки европейцам за бесценок. Большая часть попала в руки ученых, небольшое количество в частные руки. По сути, была найдена целая библиотека.
— Документация в Москве?
— Ее недостаточно для кредита.
— Гарантии нужны мне. Под них я могу взять не один, а два миллиона. Но я вас незнаю. Нас связало общее горе. Сейчас мы должны друг другу помогать.
— Свидетельства экспертов, код от сейфа, пропуск в банк, список содержимого. Я же все это не для показухи держу у себя.
— Глянуть можно?
Угрюмов подумал, потом махнул рукой.
— А, ладно, пойдем ко мне. Черт с ними, со сплетнями. Охранники в подъезде с нескрываемым любопытством наблюдали за знаменитым жильцом и его гостем.
— Теперь они вас запомнили, — сказал Угрюмов в лифте.
— Плевать на них. Я не преступник, чтобы прятать свое лицо.
— И то верно. Человек с темными мыслями не стал бы светиться перед видеокамерами. Я начинаю вам доверять.
