Евгений Сухов - Таежная месть
– Этот дождь ненадолго, горизонт уже проясняется.
Я подошел к окну и, не стесняясь своей нежности, приобнял жену за плечи. Податливо, будто бы березка в ненастную погоду, она подалась ко мне, прижавшись своим жарким телом. С Надеждой всегда было хорошо, вот даже в такую ненастную и стылую погоду. Ливень не помеха, когда от любви на душе тепло.
– Я вам не помешал? – подал голос со своего угла Аркадий. – А то вижу, что вы меня совсем позабыли. А ведь блины-то уже закончились, могли бы и подложить, – в его голосе прозвучали обиженные нотки.
– Ой, и в самом деле! – переполошилась хозяйка, мягко освобождаясь от мужниных объятий. – Я сейчас принесу!
Подоспела очередная порция блинов: жарких, горячих, душистых. С пылу с жару! Разговор пошел бойчее, и как-то совсем незаметно канул дождь, оставив после себя лишь устойчивую марь.
На горизонте разом просветлело, зародив в душе торжество. День продолжался хорошо. За окном тихо поскрипывала поломанная молнией береза. Еще вчера я хотел обрубить ее под корень, а теперь после прошедшей грозы понимал, насколько был неправ. Дереву нужно помочь жить дальше, завтра же выправлю ствол, закреплю его, как подобает, а там пусть себе растет! Где-то вдалеке, радуясь пробившемуся через кучевые облака солнцу, щебетала мелкая пичуга – звонко, задиристо. И тучи, перепуганные многоголосьем, длинной чередой потянулись на восток, оставляя после себя дымчатый след из рассеивающихся облаков.
– Самое время уходить, – снял я с крюка винтовку. – Ты готов?
– Конечно, – охотно отозвался Аркаша. И, подхватив мешок со шкурой, неряшливым комком лежавший подле двери, потопал за мной.
Вышли из леса, прошли мимо березы, тонко попискивающей, и тут Аркадий остановился.
– Посмотри, – показал он на надломленное дерево.
Согнувшись, я рассмотрел на коре дерева несколько длинных буроватых медвежьих волосков. Об эту березу терся медведь.
– Вижу.
– Он был здесь прошлой ночью, – заключил Аркадий. По дощечкам прошел, чтобы следов не было видно. Постоял, посмотрел в окошко, а потом сгинул!
Я невольно закрыл глаза, на мгновение представив ужасную картину, что могло бы произойти, если бы кто-нибудь из нас вышел вечером во двор.
Подметив в моем лице перемены, Аркадий неумело успокоил:
– Да чего ты так… Он уже отсюда за сотню верст. Его сейчас днем с огнем не сыщешь.
– А вот этого нам не нужно, – глухо отозвался я. – Мы должны его найти! Чего мы стоим? Потопали! Я знаю место, через которое он обязательно должен пройти.
Шли по влажному лесу, через сырую тишину, прямиком к возвышавшимся над кронами кремневым останцам. Прожигаемые солнечным огнем, они поблескивали, пуская короткие зайчики на воспрявшие от дождя лишайники. На вершине одного из останцов, стоящих немного в стороне, клочковатой нетронутой лавиной лежал плотный и тяжелый туман.
На востоке воздух становился все более прозрачным – туман уходил, оставляя после себя обласканную объятиями влажную траву, а в самой вышине нежно заголубел небосвод. Из-за елей, высоких, как корабельные мачты, вновь проглянуло солнце, отчего тени стали еще контрастнее, а предметы приобрели законченность линий.
Еще через полчаса вышли к небольшой сопушке, в основании которой были нагромождения камней, побитые вековыми черными лишайниками. Отсюда был виден перелесок, и на дне узкого отвержка искрился проворный узенький ручеек.
– Давай шкуру, – произнес я.
Аркадий протянул мне мешок.
– Держи. Что ты собираешься делать?
– Сейчас поймешь.
Вытащив медвежью шкуру из мешка, я повесил ее на небольшое деревце.
– Антошка находится где-то там, – махнул я в сторону почерневшего леса, – а ветер идет оттуда. Так что он наверняка почувствует запах своей подруги и обязательно явится. Он не может не прийти.
– Ты в этом уверен? – с сомнением спросил Аркадий.
– Абсолютно! За эти несколько лет я достаточно его изучил, знаю его привычки, он страдает без Машки! Можешь называть это, как хочешь, но я бы назвал любовью. Пусть медвежьей, но любовью!
– Хм… Ты слишком высокого мнения о медведях. Если медведь и придет, так только для того, чтобы сожрать эту шкуру. Это же зверь, не забывай об этом.
– Посмотрим, кто из нас окажется прав. Давай спрячемся за теми камнями, – показал я на нагромождение камней, находившихся метрах в ста от шкуры. Расстояние для зверя убойное, да и промахнуться в него будет затруднительно.
Спрятавшись за камни, мы стали дожидаться. Погода была неустойчивая – ветер то и дело менял свое направление и без конца трепал на ветру тяжелую медвежью шкуру.
Над болотом поднялся желтоватый туман. Уходить не стал, сначала завис над кочками средневековыми привидениями, после чего растаял, как если бы его не существовало вовсе. Подле нас то и дело прыгала какая-то белогрудая птаха, потом вдруг из-за камней появилась проворная ласка. Некоторое время зверек безбоязненно сверлил меня своими черными понимающими пронзительными глазенками, как если бы рассчитывал на угощение, а потом, не дождавшись такового, так же резво юркнул куда-то в узкую щель.
Вскоре из-за молодого ельника предстала горбатая, с высокими лопатками, темная тень, в которой легко угадывалась могучая фигура медведя. Некоторое время животное стояло, задрав морду кверху, принюхиваясь, а потом косолапо заторопилось прямиком к висевшей на дереве шкуре.
До медведя было метров сто пятьдесят – вполне достаточное расстояние, чтобы сразить его наповал одним выстрелом. Но ни я, ни Аркадий делать этого не спешили, обоим было любопытно посмотреть, как же медведь поведет себя дальше. Наконец Антошка приблизился к шкуре своей подруги, обнюхал ее со всех сторон и громко, от чего в жилах застыла кровь, зарычал. В его голосе было все: отчаяние, потерянные надежды, безнадежность, непереносимая боль. Никогда прежде я не думал, что зверь в одном своем рыке может вместить такую гамму чувств.
Вдруг медведь поднялся на задние лапы и, осторожно ухватив шкуру зубами, снял ее бережно с ветки и положил на землю. Некоторое время медведь просто ходил вокруг шкуры, принюхивался, урчал, а потом вдруг лег рядом, положив свою лобастую крупную голову на слежавшийся мех, как если бы хотел продолжить прерванный диалог с почившей подругой. И тонко, показывая свою невероятную тоску, почти по-собачьи заскулил. Раньше мне не доводилось слушать подобной тональности у медведей. Я даже не думал, что они способны издавать подобные звуки, а оно вот как бывает… По коже у меня прошел холод, и я невольно передернул плечами, стараясь освободиться от накатившего наваждения.
Ветер сменил направление, подняв голову, медведь почувствовал нас, однако не сделал даже попытки приподняться, просто вновь обессиленно склонил голову. Теперь мы понимали, что он специально пришел под выстрел, чтобы отправиться туда, где его давно дожидалась любимая подруга.
– Стреляй, – сказал Аркаша, – медведь твой!
Поймав голову медведя в оптический прицел, я вдруг осознал, что не могу нажать на спусковой крючок, как будто бы во мне что-то заклинило.
– Не могу, – признался я, отложив ружье.
– Что значит не могу? – удивился Аркадий, как если бы я произнес какую-то несуразность.
– Не могу и все… Это трудно объяснить.
– Тогда это придется сделать мне, – холодно произнес Аркадий. – У меня с ним свой счет!
Поймав голову медведя в перекрестье, Аркаша без колебания нажал на курок. Прозвучал выстрел, глухо отозвавшийся в ущелье. С каменного плато кверху взметнулись спугнутые белоголовые грифы. Покружив немного в небе, вернулись к прерванной трапезе.
– Ну что, пойдем. Он больше не поднимется.
Спустились с кручи. Медведь лежал неподвижно, вытянув передние и задние лапы, как будто бы пуля заставила его прервать полет. Не было никакого ликования. Ощущение победы тоже отсутствовало. Что-то из меня ушло, и я знал, что это уже навсегда. И вместе с тем я почувствовал невероятное облегчение, как будто бы, наконец, излечился от долгой и тяжелой болезни. Теперь ничто не омрачит моего счастья с Надеждой.
Сырой тяжелый туман уходил куда-то за северные горы, оставляя после себя тепло. Некоторое время мы рассматривали убитого медведя, а потом, не сговариваясь, повернули к дому.
На следующей неделе мне попала в руки областная газета, в которой я прочитал: «Патрулирование леса полицейскими и охотничьими группами дало значимые результаты. Близ поселка Каравайное удалось отследить медведя-людоеда, терроризировавшего долгие месяцы окрестности. Животное было уничтожено».
* * *Ружье с тех пор я более не брал. Из тайги мы уехали через месяц, Надежда как раз завершила какие-то свои изыскания и всерьез рассчитывала обобщить проделанную полевую работу. Я же устроился по специальности учителем в школе и более ни о чем не жалел.
Все худшее понемногу позабылось, вот только иногда невероятно пронзительно мне вспоминались Антошка и Машка. Не взрослые, ставшие настоящими чудовищами… А те милые мохнатые создания, каковыми были в вольере.
