Дэвид Марк - Сумерки зимы
Хелен вернула телефон Макэвою:
– Кто-то из клиентов болтал с нею в «Уилсоне» где-то с час назад. Верхний конец Фримен-стрит. Там подают «Басс».
– Нет ли у нее способа связаться с…
– Фримен! – объявила Тремберг, сворачивая направо за зданием «Гримсби Телеграф» на видавшую лучшие времена улицу с витринами в уныло-старомодных рождественских гирляндах. – Место, где рождаются мечты.
В набухающих сумерках пунктиры неоновых вывесок и мигающих цветных огоньков, заколоченные витрины и покрытые граффити ставни показались Макэвою перенесенными сюда из какой-то страны Варшавского договора. К убогости Гулля он уже привык, а этот городишко видел впервые. Новые картины упадка и бедности, апатии и болезненного смирения язвили его в самое сердце.
– В конце улицы, – сказала Тремберг.
Миновали разверстый зев рыбного рынка, качающиеся вывески и облупившиеся фасады трех пабов. Макэвой принюхивался, ожидая уловить запахи трески, пикши, может, палтуса… Ничего. В воздухе не было даже привкуса морской соли. Только тяжелый дух жареной картошки и автомобильных выхлопов. И вокруг лишь снег, тьма да запертые двери магазинов, прячущиеся в черных тенях.
– Вот заведение Шарон. – Тремберг ткнула пальцем в белое здание с черной дверью, у которой толпились куряки, пританцовывая от холода, сплевывая да выпуская струи дыма. – А там «Уилсоне». Свет есть. – Она смотрела на здание чуть впереди, зажатое между магазинчиком поношенной одежды и булочной. – Добрый знак.
Сбросив скорость, Тремберг свернула в парковочный закуток у паба. На миг прикрыла глаза, прежде чем вырубить зажигание. Затем открыла и медленно повернула голову. Макэвой смотрел на закрытую входную дверь.
– Энжелы здесь может и не быть, – пробормотал он.
– Верно.
– Она может быть где угодно. Выпивает. Встретилась с мужчиной. Отправилась за покупками к Рождеству…
– Да.
– Шансы на то, что она здесь…
– Невысокие?
– Почти нулевые.
– Раз уж мы тут, можно и пропустить по стаканчику…
– Пинту «Басса»?
– Пинту «Басса», точно.
Они переглянулись, убеждая себя, что верят в эту ложь.
Макэвой открыл дверцу, и в нее тут же с силой вцепился ветер, обжег лицо холодом. К тому времени, когда Макэвой с трудом выкарабкался из крошечной машины, Тремберг уже дергала за липкую латунную дверную ручку и носком ботинка колотила в дверь паба.
– Закрыто, – процедила Хелен. Нащупала в темноте прорезь для писем, наклонилась к щели, откуда вытекала тонкая полоска желтого света. – Полиция! Мы из полиции!
Приложила к щели ухо.
– Есть что-нибудь? – спросил Макэвой.
Скривившись, Тремберг обернулась к нему:
– Непонятно. – Раздраженно взмахнула рукой, словно призывая ветер стихнуть. – Ничего не слышу. Сам попробуй.
Хелен отодвинулась, и Макэвой прижался к прорези ухом, затем губами и крикнул:
– Энжел Мартиндейл! Вы здесь? Откройте, полиция!
Этот звук ни с чем не спутаешь. Человеческий голос. Полный ужаса. Гортанный, животный стон бескрайнего, безликого ужаса.
Тремберг тоже его услышала, но тут же отвлеклась, оглянувшись на курильщиков, прежде топтавшихся у «Медведя». Теперь они брели в их сторону, привлеченные надвигающимся скандалом.
Хелен хотела предложить Макэвою выбить дверь, но тот уже разбегался для удара. Сорвавшись с петель, дверь упала внутрь, точно выбитая боевым тараном, и Макэвой полетел на пол. Плечо взорвалось болью, во рту разлился вкус крови – похоже, прикусил щеку, – но Макэвою было сейчас не до своих ощущений.
Он приподнялся, опираясь на рухнувшую дверь, зазубренная щепка вошла в ладонь.
– Сержант!
Тремберг дернула его за локоть вверх. Они стояли на дощатом полу, в лужице снежной слякоти, моргали, привыкая к свету. В пабе было пусто. Какие-то пакеты с логотипами магазинов привалились к барному табурету, на стойке грязные бокалы. Макэвой машинально взял один.
– Есть кто?
И тут снова раздался стон.
Макэвой огляделся. Рванулся вдоль барной стойки, цепляясь за начищенный медный поручень, и замер, увидев на полу за стойкой неподвижное тело.
– Хелен! – Взгляд его наткнулся на нишу с дверями, ведущими в туалеты. – За стойкой!
Сам же, так и не поставив пивной бокал, бросился к нише. Справа – женский, слева – мужской. Макэвой пинком распахнул дверь женского туалета.
Полоса неонового света под потолком заливала помещение сумеречной синевой. Напротив двери – треснутое зеркало, дверцы обеих кабинок приоткрыты.
В центре на полу лежала Энжи Мартиндейл, судорожно извиваясь. Юбка задрана до пояса, легинсы скатаны вниз по щиколотки. В неестественном освещении кровавое месиво лобка казалось смолисточерным провалом. Лицо закрыто ладонями, сдавленные всхлипы прорывались сквозь пальцы.
Макэвой окаменел. Картина была абсолютно ирреальной, точно все происходило не с ним, а с кем-то другим. Лицо заливал холодный и липкий пот, будто он внезапно пробудился от ночного кошмара.
– Т-там…
Окровавленным пальцем Энжи Мартиндейл слабо шевельнула в сторону кабинок.
Макэвой наклонился к ней, пытаясь уловить ее призрачный шепот.
И тут с перегородки между кабинками спрыгнул человек, с ног до головы затянутый в черное, на голове – маска с прорезями. Корпус наклонен вперед, одна нога чуть согнута в колене, другая приподнята, будто он изготовился к следующему прыжку. Макэвой завороженно смотрел на него. Время точно замерло, мир съежился до одного мига. До подошвы ботинка, медленно и неумолимо надвигавшейся на него.
В последнюю долю секунды Макэвой успел податься назад. Ботинок пролетел мимо его лица, но увернуться совсем не удалось. Человек врезался в Макэвоя, припечатал к стене, вышибая воздух из легких.
От удара о кирпичную стену в глазах Макэвоя все поплыло, он заскользил в черную патоку забытья. Бокал выскользнул из ослабевшей руки, со звоном упал на каменный пол. Звон эхом отозвался в голове, возвращая сознание. Из носа хлестала кровь. Перед глазами кружилось разноцветье всполохов.
Он не сразу понял, что держит кого-то. Что в его руках отчаянно извивается человек, вновь и вновь вонзает локти в его ребра, со всей мочи молотя тяжелыми ботинками по его ногам. Человек в маске судорожно пытался вырваться из объятий, в которых Макэвой сжал его, теряя сознание.
В миг возвращения в мир реальности Макэвой чуть ослабил хватку и тут же получил сильный удар в лицо, голова дернулась, снова ударяясь о стену. Макэвой разжал руки, боль автоматной очередью прошила позвоночник, финальным фейерверком взорвавшись в голове. Он едва успел перехватить следующий сокрушительный удар.
Для настоящей драки здесь попросту не хватало места. Макэвой не мог даже размахнуться как следует. Не мог броситься вперед, опасаясь наступить на Энжи Мартиндейл.
Он принял еще один удар, в грудь.
Лягнул. Промазал. Ударил правой рукой, но кулак пропорол лишь пустоту там, где миг назад находилась голова нападавшего.
Господи, подумалось Макэвою сквозь туман, парень-то не промах!
И тут его захлестнула ярость. Истинное, на хрен, бешенство. Тело пронзила электрическая судорога ярости, неукротимой, разрушительной.
Оттолкнувшись ногой от стены, он метнул корпус вперед, перехватил стремительно мелькающие руки противника. Перелетев в прыжке тесноту, где уже ничего невозможно было разобрать, заскользил, приземлившись по залитому кровью полу, и с наслаждением услышал глухой удар, с которым враг врезался в туалетную кабинку. С диким ревом Макэвой навалился на него. И ощутил, как тот обмяк. Обеими руками, как тисками, он зажал голову, обтянутую шерстью, и ударил о дверь кабинки. Раз, другой. Затем вцепился в горло, а второй рукой принялся наносить удары в живот. С удовлетворением уловил судорогу, скрутившую тело мерзавца. Замахнулся, собираясь нанести завершающий сокрушительный удар.
Дверь туалета распахнулась.
В проеме стояла Хелен Тремберг, занеся над головой складную полицейскую дубинку. Точно регулировщик на перекрестке.
Хелен открыла рот. Объявить человеку в черном, что он арестован? Сказать Энжи Мартиндейл, что она будет жить? Она не успела сказать ни слова.
Стремительным движением человек в черном выхватил нож. Откуда тот появился, из кармана или рукава, Макэвой не видел, но только что противник, скрючившись, валялся на полу, и вот уже его рука, сжимающая нож, описывает широкую дугу, которая упирается в руку Хелен Тремберг.
Вопль Макэвоя раздался раньше крика Тремберг, а уже через мгновение теснота уборной зазвенела от боли и отчаяния.
Человек в черном, непостижимым образом оказавшийся на ногах, схватил Тремберг и в балетном па швырнул ее на Макэвоя, который пытался сохранить равновесие на скользком полу. Хелен врезалась в него всем телом, и полицейские рухнули подле распростертой Энжи Мартиндейл.
