Рустем Сабиров - Снегопад
— А куда второй патрон подевал? — снова перебил его сосед по столику. — У тебя же их два было.
— Второй? — Виктор Сергеевич запнулся. — Н-не помню. Выбросил, наверное. Когда мимо КП проезжали, все кричат «ура», обнимаются — дембель! И я как все. А там после КП дорога резко вправо берет, оттуда то место хорошо видать. Ну — то… И мне тут показалось… Не помню что, только стал я рваться из автобуса, еле удержали. Но три года прожил, как в горячке. От каждого звонка потом покрывался, как обмылок. Никто, однако, не пришел, не спросил. Будто не было ничего.
— Так вы, значит, решили, что я — это он? — сосед по столику затрясся от смеха.
— Не то чтобы… Но вообще — потрясающее сходство. Я в этом городе случайно, в командировке. Увидел вас сегодня утром в автобусе, ходил за вами полдня. Как тень. Бред какой-то… Но с другой стороны…
— Что с другой стороны? — лицо соседа по столику внезапно преобразилось, надвинулось. Виктор Сергеевич в ужасе отшатнулся, прижался затылком к сырой известке. — Дурак ты, капрал, точно дурак. Что с другой стороны, если ты убил наповал. Ты же аккуратно в затылок выстрелил. И лопаты никакой не было. Он повернулся, чтобы уйти, ты выстрелил. А потом, уже в яме, добил его вторым патроном. Зачем стрелял-то? Со страху? Или убить захотелось?
— Не знаю, — сипло выдавил из себя Виктор Сергеевич, — не помню, давно было… Снег, не видать ничего… Уйди отсюда! Не знаю я ничего…
И вновь показалось Виктору Сергеевичу, что из подвала вытек воздух. Он вновь увидел себя со стороны, одинокого, вжавшегося в стену, окруженного безмолвными тенями. Когда он снова открыл глаза, рядом с ним не было соседа по столику, лишь недопитый стакан, недоеденный винегрет, его же мокрые шапка и перчатки. Перед ним, мелко переминаясь, стоял вышибала.
— Что, отец, крыша съехала? — сказал он отрывисто и недобро. — Дуй теперь отсюда, закрываемся.
— А где — этот, в полу… — Виктор Сергеевич с трудом ворочал отекшим языком, ощущая неожиданно набухшую волну хмеля. — В полупальто, — выговорил он наконец.
— Какое полупальто, — лицо вышибалы исказилось. — Что ты бормочешь! Стоишь тут целый час, губами шлепаешь, чудо-юдо. Вали, говорю, отсюда, — он резко схватил Виктора Сергеевича за локоть.
— Не трожь, ты! — выкрикнул он в неизъяснимом бешенстве, не зная, куда деваться от душившей его боли. — Не трожь, пацан, сопля!
Удара в лицо он не почувствовал, лишь многопудовый, ослепляющий удар затылком о стену. Потом какое-то железное, многопалое существо схватило его за шею, грудь, причиняя сильную, но какую-то размытую боль, поволокло зигзагами куда-то в сторону, на мгновенье послышался из тьмы удивительно знакомый голос, он окликнул его по имени, коротко и приветливо, Виктор Сергеевич хотел было попросить его о помощи, или хотя бы сказать что-то в ответ, нечто очень важное, спасительное, но не успел, так как оказался втянутым в ровно пульсирующую волну холода, тогда он снова открыл глаза, увидел совсем близко холодный, темно-синий мир, намертво исполосанный снегом, но этот мир был добр к нему, ему стало легко, холод и снег выветрили из него колючую болевую накипь, снег, как огромное, рыхлое, но живое существо, подхватил его, он снова услышал голос, на сей раз совсем близко, и понял, что отвечать ничего не надобно, с изумлением ощутив, что сознание полностью послушно ему, он может сделать с ним все, что пожелает, и он пожелал позабыть наконец все, что с ним было, и позабыл, пожелал забыть названия, имена, предназначение всего, что его окружает, и забыл, и мир вновь, как когда-то давно, превратился в хаотическое скопище предметов, теней и звуков, но он был свободен от них, свободен, потом он забыл себя, в конце концов он пожелал исчезнуть, и он исчез, бесследно пропал в сумасшедшем кипении снегопада.
