Роберт Стоун - Перейти грань
Их жажда развлечений так и осталась нереализованной за пределами училища. Как ни тянуло Брауна и его друзей к более крепким напиткам и сумасшедшей музыке, молодой гражданской Америке не удалось в 1968 году заполучить в свои объятия ни одного из них. Курсанты в то время были заняты тем, что счищали плевки со своих форменных фуражек.
После выпуска все они отправились во Вьетнам и убедились, что Америка не способна одержать там победу. На расстоянии моряки зачастую не могли со всей очевидностью наблюдать эту неспособность, но Браун и его друзья работали почти в эпицентре событий. Каждый из них выполнил свой долг, но преуспел только Уорд. На какое-то время.
В бледно-желтом свете Пенн-Стейшн на пути Брауна то и дело появлялись бродяги и бездомные "Интересно, что они видят, когда смотрят на меня? — думал он. — Хорошо одетого добропорядочного человека? Врага, но слишком крупного и еще достаточно молодого, чтобы не стать их добычей?" Наблюдая за обстановкой, он пришел к выводу, что и здесь он чужой. Отсюда летним утром 1964-го он уезжал в училище. То было радостное событие.
Поднимаясь на эскалаторе, он обнаружил, что раздумывает над тем, каким в утро своего отъезда он мог бы представить себя через двадцать лет. Этот образ должен был быть романтическим, но с налетом послевоенного модернизма. Его героический характер наверняка был сдобрен стоицизмом и облагорожен некоторой отстраненностью. Будучи восторженным поклонником Хемингуэя, он должен был видеть себя достаточно разочарованным и уставшим от жизни. Но в то утро у него вряд ли было хоть малейшее представление о том, чем чревато подобное мироощущение. Свое грядущее отношение к миру он должен был представлять всего лишь как пропуск в высшее сословие со всеми присущими ему радостями жизни. Не удивительно, что все обернулось иначе. Ведь даже Хемингуэй так и не вкусил этих радостей до конца своей жизни.
Наверху он обнаружил еще одно скопление бездельников. Надев на всякий случай очки, он уверенно и благополучно миновал их нестройные шеренги. "И, конечно же, боевые действия", — продолжал размышлять Браун. Он должен был представлять себя через двадцать лет вспоминающим былые бои. Они должны были видеться ему на манер тех, что нашли отражение в кинофильме "Победа на море".
В пустом переходе, выводившем к Седьмой авеню, он вспомнил Пенн-Стейшн такой, какой он впервые увидел ее в детстве. Тогда он даже пытался обхватить руками массивные колонны, подавлявшие своим величием все живое вокруг. Они все еще стояли, когда он в первый раз отправлялся в Аннаполис. Исчезнувший солнечный свет вновь заструился в его памяти сильными потоками и волнами, льющимися с небес через необъятные окна вокзала.
Прислушиваясь к своим шагам, эхом отдающимся в ночи, он посмотрел через плечо. В стороне, по Седьмой авеню, шествовала с угрожающим видом растрепанная толпа подростков, вывалившихся из концертного зала. Браун повернул за угол к стоянке пригородных автобусов и, дождавшись своего, отправился домой.
Его старый и слишком большой дом, напоминавший нечто среднее между особняком и трущобой, находился в непрестижном дальнем пригороде. Звук открываемых замков разбудил жену. Когда он вошел в спальню, она улыбнулась и протянула к нему руки. На деревянном подносе рядом с ее кроватью он увидел пустую бутылку из-под белого вина, стакан и кувшин с водой.
— О-о, ты в приподнятом настроении, не так ли?
Она засмеялась.
— Да, я весь день писала. И слушала музыку, и ждала тебя.
— Неплохо. — Он присел на край ее кровати. — А у меня эти два дня были ужасными. То лодка, то курс акций.
— Росс говорит, что они смогут справиться с этим, — сказала Энн.
— Ты говорила с ним?
— Я звонила, чтобы высказать ему все, что я думаю. Ведь ты же мог пойти ко дну.
— Бедный он, бедный, — заметил Браун.
— Наверное, я нагнала на него страху. Он подумал, что я звоню, чтобы написать об этом в журнал.
— Росс вообще боится тебя, — засмеялся Браун. — Ты слишком утонченная леди для него.
Им овладело вдруг неистовое желание, подобное тому, которое испытывает измученный жаждой путник, завидев рядом источник. Он удивил их обоих своей страстью.
— О, мой дорогой, — выдохнула она.
Потом он лежал и прислушивался к завываниям полицейских сирен на шоссе за болотом. И чувствовал, что готов примириться со всеми невзгодами, как со своими собственными, так и с мировыми.
2
В вестибюле отеля играл местный маримба-бэнд, когда Стрикланд спустился туда, чтобы расплатиться со своей бригадой. Братья по фамилии Серрано, работавшие у него операторами, как полагал Стрикланд, получали плату еще и от правительства за то, что докладывали о его деятельности. Братья распрощались с ним с официальной серьезностью. Стрикланд заплатил им в долларах. Направляясь на садовую террасу, он услышал, как один из них передразнивает его заикание. Оборачиваться он не стал.
Перед входом на террасу он задержался на несколько мгновений, чтобы поглядеть, как вечернее солнце скрывается за горами. У бассейна он заметил своего коллегу Бьяджио, который размахивал обеими руками, подзывая его к себе, словно руководил посадкой самолета на авианосец. Он подошел к столику Бьяджио и сел.
— А-а, — пропел он, — Бьяджио. — Ему нравилось произносить эту фамилию.
Его приятель Бьяджио был несколько возбужден. Обычно он пребывал в состоянии апатии, так что казалось, каждый жест ему дается с трудом.
— Я влюблен, — сообщил он Стрикланду.
— Ты н… н… не знаешь, что такое любовь, Бьяджио.
— Ха, — усмехнулся Бьяджио, — это ты не знаешь.
Стрикланд покачал головой, словно пытаясь скрыть отвращение.
— Тебе что, надо вонзать свое жало во все, что бы ни попалось на твоем пути? Ты прямо как ненасытный комар.
Флегматичный швейцарский журналист всем своим видом выражал оскорбленное достоинство.
— Жизнь возрождается на новых основах, — объяснял он Стрикланду. — В воздухе — оживление. Новые начинания. Одно это заставляет сердце размягчаться…
— А сосиску подниматься, — продолжил Стрикланд и поискал взглядом официанта. Ни одного из них поблизости не было. — И кто эта счастливая леди, интересно?
— Да ты знаешь ее, Стрикланд. Ее зовут Шарлотта. Шарлотта… как-то там еще.
— Ну конечно, знаю, — подтвердил Стрикланд. — Шарлотта Как-то там еще. Маленькая венгерочка, промышлявшая в роли домработницы в Штатах.
Бьяджио пожал плечами и мечтательно вздохнул.
— У нее такие чистые глаза.
— Правда? Никогда не замечал. — Стрикланд встал, чтобы пройти к бару за пивом. В баре было кубинское «сервеза», по десять долларов за банку.
— Ты разве не знаешь, — объяснял он Бьяджио, — что чистоглазая Шарлоттка не вылазит из постели госминистра?
— Они друзья, — уверенно произнес Бьяджио.
Стрикланд покатился со смеху. Смех у него был громкий, похожий на автоматные очереди. Стрикланд знал, что раздражает многих, и находил в этом удовольствие.
— Они друзья! — радостно выкрикивал он. — Они друзья!
Бьяджио попытался его урезонить:
— Ты переполнен злобой. Своим темпераментом ты напоминаешь "контрас".
— Они больше не заслуживают моего внимания. — Стрикланд сделался серьезным.
— Нет, ты сродни "контрас".
— Ну уж дудки, — бросил Стрикланд. — Я человек «левых». Подожди, вот выйдет мой фильм, и ты увидишь.
— Он готов?
— Нет, черт возьми. Его еще должны обкорнать. Но я отснял все, что хотел. Так что я «наснимался», как мы говорили во Вьетнаме, по самые уши.
— Стрикланд, — проникновенно произнес Бьяджио, — я вынужден позаимствовать твой джип на завтра. Вместе с твоим шофером. Повезу Шарлотту на фронт.
Стрикланд опять разразился взрывами хохота. Бьяджио поморщился. Маримба-бэнд больше не играл, и вызывающий смех Стрикланда привлекал внимание сидевших за соседними столиками.
— Лично я, — заявил Бьяджио, — не разделяю навязчивого стремления всюду выискивать абсурдность. Поднимать на смех честный импульс, который…
— Не седлай своего конька, Бьяджио. Что ты имел в виду, когда говорил про фронт?
Бьяджио смутился.
— Я собирался… собирался поехать в Ратон. — Увидев, что Стрикланд опять готов покатиться со смеху, он умоляюще поднял руку. — Пожалуйста, только не смейся.
— В Ратоне стоит штаб бригады, — сказал Стрикланд. — Еще там есть армейский аэродром. Если Ратон представляется тебе фронтом, то тогда мне понятно, как тебе удалось пройти через столько войн. За п… полсотни долларов я, пожалуй, дам тебе джип. Правда, вести его тебе придется самому, потому что я уже рассчитал шофера.
Бьяджио шлепнул себя по лбу.
— Ты же знаешь, что я не вожу машину.
