Вильям Кобб - Клуб Мертвых
В особенности в эту ночь…
Прошло два часа с того времени, как Пьер Ламалу помог бегству маркиза де Котбеля.
Оллиульское ущелье, погруженное во мрак, было тихо и пустынно. Слышался только свист ветра.
Вдруг (было около двух часов ночи) горное эхо повторило глухой и равномерный шум.
Это были твердые и поспешные человеческие шаги.
Кто мог решиться проникнуть в такой час в это проклятое место?
Идущий, казалось, очень спешил. Очевидно, он был отлично знаком с местностью, потому что, пройдя два поворота, уверенно направился к левой стороне ущелья. Тут он вдруг наклонился и дотронулся руками до камня.
Без сомнения, он нашел то, что искал, потому что у него вырвалось радостное восклицание, затем он начал медленно подниматься вверх. Он шел по узкой тропинке, которую трудно было бы найти и при дневном свете.
Поднимаясь, незнакомец вынужден был держаться за голые стволы сосен.
Через несколько минут он остановился.
Пройдя еще метров десять, он снова осторожно ощупал камни. Затем наклонился и испустил странный крик.
Это был глухой и хриплый звук, напоминающий сдержанное рычание дикого зверя.
Прошло несколько мгновений. В ответ раздался другой такой же крик.
На этот раз он, казалось, выходил из глубин земли.
Этот крик, без сомнения, сигнал, был повторен дважды.
Затем на вершине скалы появилась тень. Она спустилась и подошла к пришедшему.
— Кто идет?
— Волк.
— Это ты, Бискар?
— Я.
Двое людей сошлись и вскоре скрылись вместе в круглом отверстии в скале. Через это отверстие они проникли в подземелье, где был разложен костер из хвороста, дым от которого увлекался каким-то подземным током воздуха.
— Дьюлуфе, зажги фонарь, — сказал пришедший, назвавшийся Бискаром.
Спутник его молча повиновался.
Хотя лица этих двух людей были совершенно разными, тем не менее их выражение было одинаково ужасно.
Но даже не глядя на их лица, всякий невольно дрогнул бы, неожиданно встретившись с ними, так как оба были одеты в платье каторжников.
Бискар был высокого роста и хорошо сложен. Даже несмотря на его позорный костюм, в нем было видно какое-то природное изящество, его худые и длинные руки не были руками простолюдина. Он снял зеленый колпак, обнажив рыжие, коротко стриженые волосы. При красноватом свете костра можно было ясно рассмотреть угловатые черты лица и чувственный рот.
У него был низкий лоб и мощные челюсти, придававшие ему большое сходство с хищным животным, с волком. Ироническая усмешка позволяла видеть острые белые зубы, а глаза с желтыми подвижными зрачками дополняли сходство этого человека с животным.
Что касается Дьюлуфе, то для его описания достаточно одного слова: это был колосс, огромный и дикий. С первого взгляда на него можно было сказать, что он служит воплощением животных инстинктов, доведенных до крайней степени развития.
— Черт возьми!— сказал Дьюлуфе. — Я уже перестал тебя ждать… Ты обещал быть здесь три часа тому назад…
При этом замечании молния гнева сверкнула в глазах Бискара, но он сдержал себя.
— Раз и навсегда запомни, Дьюлуфе, что ты должен только ждать меня и повиноваться…
— Я это знаю, — сказал гигант, — но все-таки есть границы…
— Нет, для тебя нет других границ, кроме моей воли!
Голос Бискара звучал так повелительно, что никакой деспот не мог бы лучше выразить таким образом всех оттенков безграничной власти.
И, без сомнения, каторжник имел право так говорить, потому что, сделав сначала движение, означавшее возмущение, Дьюлуфе наконец опустил глаза и замолчал.
— Я не мог бежать раньше полуночи, — продолжал Бискар, снисходя до этого объяснения. — Никто не заметил моего исчезновения, так как еще не было сигнальной пушки. Значит, эта ночь принадлежит мне…
— О! Пушка! — сказал, громко смеясь, Дьюлуфе. — Они немало стреляли из-за меня, а тем не менее я здесь, и притом в полной безопасности!
— А кому ты этим обязан?
— Кому? Конечно, тебе! О, ты хитер, с этим никто не спорит, и, понятно, они знали,что делали, когда выбрали тебя предводителем Волков! У тебя есть все: и воспитание, и манеры, и притом такая сила…
Глядя на геркулесовую фигуру Дьюлуфе, невольно можно было удивиться его последним словам. Возможно ли было,чтобы этот гигант мог восхищаться силой Бискара, который хотя и казался крепким, но далеко не настолько, как его товарищ!
Тем не менее, тон Дьюлуфе был совершенно искренен, очевидно, он лишь отдавал должную дань справедливости очевидной истине.
Как бы то ни было, Бискар поспешно перебил своего сообщника.
— Довольно, — сказал он, — мы здесь не для того, чтобы перечислять наши достоинства. Завтра рано утром мы должны оставить Францию.
— Ба! В таком случае отправимся сейчас же!
— Нет, потому что мне еще надо закончить здесь одно дело…
И он злобно засмеялся.
Никакие слова не в состоянии передать дикой жестокости, появившейся на лице этого человека!
— Дело! А я буду принимать в нем участие?
— Да.
— И надо будет…
Дьюлуфе сделал красноречивый жест.
— Я не думаю.
— И велика будет выгода?
— Теперь ничего, но позднее, о! Позднее, — прибавил он, — очень велика!
Он снова засмеялся.
— Ну, в таком случае это мне нравится!
— Теперь отвечай мне. Нашел ли ты то, что я приказал тебе отыскать?
— Что, маленькую даму? О, это было нетрудно!
— Она здесь, близко?
— В ста метрах. В маленьком домике при выходе из ущелья.
— Дом стоит уединенно?
— Там можно убить среди бела дня, и никто не узнает!
— Хорошо. С кем эта дама?
— С Бертрадой, одной старой крестьянкой…
— Да, я ее знаю, это хорошо. А больше никого нет?
— Днем у нее были гости.
— Другая дама?
— Да.
— Посмотри мне прямо в глаза, — сказал Бискар.
— К чему? — с глупым смехом возразил Дьюлуфе. — Я не люблю глядеть тебе в глаза. Они пугают меня.
— Вот потому-то и гляди. А теперь отвечай. Ты не пытался узнать, кто эти женщины?
— О! В этом я могу поклясться!
— Хорошо. Что ты заметил?
— Что это знатная дама, вот и все.
— Что ты думаешь о причине их пребывания в этом доме?
— О, на этот счет у меня есть одно соображение…
— Какое?
— Нечего глядеть на меня, будто собираешься меня убить! Ты спрашиваешь, я отвечаю, притом очень чистосердечно… Я думаю… всякий имеет право думать… что с младшей было несчастье, и чтобы скрыть последствия этого несчастья…
— Довольно! — перебил Бискар.
Он был страшен.
— Слушай, если когда-нибудь у тебя вырвется хоть одно слово, если ты сделаешь какую-нибудь глупость, если даже мне самому намекнешь на это происшествие, то так же верно, как то, что меня зовут Бискаром, королем Волков, ты умрешь!
Гигант, казалось, чувствовал себя скверно. Должно быть, эта угроза сильно подействовала на него.
— Хорошо, — пробормотал он, — я буду молчать.
— Я надеюсь. Теперь идем.
— Куда?
— В уединенный домик.
— Ба! Так вот где будет дело!
— Без вопросов!
— А между тем, я должен знать, что мне придется делать.
— Почти ничего. Ты уверен, что там только молодая дама с крестьянкой?
— О! Теперь они, наверно, спят, если только ребенок не кричит.
— По моему знаку ты бросишься на старуху.
— Что с ней делать? — сказал Дьюлуфе, жестом будто сворачивая шею цыпленку.
— Ты не дашь ей кричать и шевелиться.
— О, это легко, но надо ли идти до конца?
— Как хочешь.
— Хорошо.
— Мне надо остаться наедине с дамой, я должен говорить с ней без свидетелей.
— Никто не помещает тебе.
— Через час мы будем в бухте, где нас ожидает лодка. Когда же, на рассвете, выстрел из цитадели даст знать о бегстве Бискара, мы будем уже далеко!
Минуту спустя оба каторжника спускались с горы, направляясь в сторону Боссе.
4
МАТИЛЬДА И МАРИЯ
Дом, о котором говорили между собой каторжники, находился на восточном склоне Оллиульских скал.
Это строение скорее заслуживало названия хижины. Оно было крыто соломой, всего в два окна, с ветхой, едва затворявшейся дверью.
А между тем в этой хижине нашла себе приют младшая дочь графа Мовилье, того самого, который только что приговорил к смерти маркиза Жака де Котбеля.
Ее печальная история может быть рассказана в двух словах.
Господин Мовилье рано остался вдовцом с двумя дочерьми — Матильдой и Марией.
Погруженный в свои честолюбивые планы, он мало заботился о воспитании детей, полагая, что самое главное будет заключаться в том, чтобы удачно выдать их замуж, причем так, чтобы эти союзы были как можно более полезны для него.
