Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц.
Рождество мы встретили невесело: я виделся с очень немногими — Роном Уолкером, Блейном Мак-Илвейном, Биллом Хэгмейером и еще одним агентом из Квонтико Джимом Хорном. Я встал с креслакаталки, но передвигался еще с трудом и не мог свободно поддерживать разговор. Заметил, что сделался плаксивым, да и память частенько меня подводила. Когда Пэм или отец возили меня по Фредериксбергу, я смотрел на какое-нибудь здание и не узнавал, словно его только что построили. Я очень походил на людей, у которых недавно случился удар, и меня не могло не беспокоить, сумею ли я снова работать.
А думая о Бюро, я неизменно испытывал горечь из-за того, в какое меня поставили положение. Ещё в феврале прошлого года я обратился к помощнику директора Джиму Мак-Кензи с жалобой на то, что один не справляюсь с работой, и просил кого-нибудь в помощь. Мак-Кензи посочувствовал, но проявил себя реалистом:
— Вы же знаете нашу организацию, — заявил он.
— Нужно работать до упаду, прежде чем тебя оценят.
Я не только не ощущал поддержки, но и не чувствовал никакого признания. Напротив, выложившись в Атланте в прошлом году во время расследования убийств детей, заработал официальный выговор за появившуюся сразу после ареста Уэйна Уильямса статью, которую опубликовала газета из города Ньюпорт-Ньюс, штат Виргиния. Когда репортер спросил, что я думаю о подозреваемом, я ответил, что считаю его «вполне подходящим» и не только для нынешнего, но и для ряда других дел. И хотя ФБР само просило дать корреспонденту интервью, впоследствии было заявлено, что я говорил о деле не должным образом. Тем более, напомнили мне, что пару месяцев назад меня уже предупреждали перед интервью журналу «Пипл». Это было типичным проявлением государственной бюрократии.
Меня потянули в Отдел профессиональной ответственности со штаб-квартирой в Вашингтоне и через полгода бюрократических вывертов объявили выговор. А через некоторое время я получил за это дело благодарность, и она стала признанием Бюро моей помощи в раскрытии преступления, которое пресса позже назовет «преступлением века».
То, чем занимается стоящий на страже закона офицер, вряд ли может явиться темой милых бесед даже с собственной женой. Если целыми днями видишь мертвые изуродованные, особенно детские, тела — это вовсе не то, что хочется нести с собой домой. И за обедом небрежно не бросишь: «У меня сегодня случилось такое интересное убийство на сексуальной почве. Сейчас я вам расскажу…» Вот почему копов нередко тянет к медицинским сестрам и наоборот: работа тех и других имеет в себе что-то общее.
И все же частенько, прогуливаясь с детьми в парке или по лесу, я останавливал на чем-то взгляд думал про себя: «Это место похоже на то, где мы нашли убитого восьмилетнего ребенка». Из-за всего того, что мне довелось увидеть, я, с одной стороны, беспокоился за безопасность своих маленьких дочурок, но, с другой, с трудом мог сочувствовать их мелким, но реальным обидам и горестям детства. Если я приходил домой и Пэм говорила, что одна из девочек упала с велосипеда и ей пришлось наложить шов, в мозгу моментально вспыхивала картина вскрытия, когда врачу приходилось зашивать раны ее ровеснице, чтобы приготовить тело к похоронам. У Пэм был свой круг друзей — людей, связанных с местной политикой, которые меня совершенно не интересовали. И из-за моих командировок жене пришлось взять на себя львиную долю заботы о детях, оплату счетов и ведение хозяйства. Это была одна из многих проблем в нашем браке, и, по крайней мере, старшая, Эрика, чувствовала трения в семье. Я так и не мог отделаться от обиды на Бюро за то, что со мной приключилось. Примерно через месяц после возвращения домой я жег листья на заднем дворе. Вдруг, повинуясь внезапному импульсу, бросился внутрь, собрал все психологические портреты преступников, которые обнаружил в доме, и все написанные мною статьи и бросил в костер. И, избавившись от всего этого, ощутил нечто вроде катарсиса.
А когда я начал вновь водить машину, то поехал на Национальное кладбище Квонтико посмотреть на могилу, где должен был лежать. На надгробиях помечались даты смерти и, умри я 1 или 2 декабря, то получил бы незавидное место — рядом с заколотой прямо на улице недалеко от моего дома молоденькой девушкой. Я работал над этим делом, но убийство до сих пор оставалось нераскрытым. Стоя у могилы, я припомнил, сколько раз советовал полиции устанавливать наблюдение за местами захоронений жертв, считая, что убийца может появиться рядом. Было бы смешно, если бы меня засекли и внесли в список подозреваемых.
Четыре месяца спустя после приступа в Сиэтле я все еще находился в отпуске по болезни. Из-за долгого неподвижного лежания в постели появились осложнения — в ногах и легких образовались тромбы и каждый день давался мне с трудом. Я по-прежнему не знал, смогу ли достаточно окрепнуть, чтобы вернуться на службу, и хватит ли мне для этого уверенности в себе. Тем временем Рой Хэйзелвуд из инструкторской службы Научного психологического подразделения взял на себя двойную нагрузку и принял мои дела.
Впервые после болезни я наведался в Квонтико в апреле 1984 года — прочитать лекцию пятидесяти офицерам ФБР, которые занимались разработкой психологического портрета преступника на местах. Я вошел в аудиторию в тапочках, потому что в распухших ступнях еще не рассосались тромбы, и агенты со всей страны встретили меня бурной овацией. Реакция была непроизвольной и искренней: эти люди лучше других понимали, чем я занимался и что хотел создать в Бюро. И впервые за долгое время я почувствовал, что меня ценят. И еще я ощутил, что вернулся домой.
Через месяц я вышел на работу.
1. Изнутри сознания убийцы
Ставь себя на место охотника.
Именно это я должен делать. Точно как в фильме о жизни природы: лев на равнине Серенгети в Африке замечает огромное стадо антилоп на водопое. Но каким-то образом — мы прекрасно это видим по его глазам — он высматривает из тысяч одно-единственное животное. Лев воспитывает в себе чутье к слабости, уязвимости, необычности, отличающей какую-то антилопу от всего остального стада и делающей ее желанной добычей.
Так и с некоторыми людьми. Если бы я был одним из них, то целыми днями занимался бы охотой, высматривая потенциальную жертву. Скажем, забрел бы в торговые ряды, куда приходят за по-купками тысячи людей. Там зашел бы в салон видеоигр, где развлекаются с полсотни детей. Я должен быть охотником. Я должен быть психологом, чтобы представить портрет своей будущей жертвы. Понять, какой ребенок из пятидесяти уязвим. Замечать, как он одет. Учиться расшифровывать бессловесные сигналы, которые он мне посылает. И все это за долю секунды. Я должен быть прекрасно натренирован. Как только я сделал свой выбор, нужно решить, каким образом вывести потихоньку ребенка из магазина — не вызвав подозрений и, не дай бог, шума, — ведь родители могут оказаться в двух секциях отсюда. Ошибки я позволить себе не могу. Азарт охоты подхлестывает этих людей. Если бы и критический момент снять с их кожи гальванический показатель реакции, думаю, он оказался бы таким же, как у льва в саванне. И неважно, говорим ли мы о тех, кто охотится за детьми, молоденькими девушками, стариками или проститутками или не имеет особых пристрастий, — в каких-то отношениях все они одинаковы.
Но именно то, чем они друг от друга отличаются, ключи к их неповторимой индивидуальности дают нам в руки новое оружие, с помощью которого мы можем объяснить некоторые виды тяжких преступлений, выследить, арестовать и наказать совершивших их людей. Большую часть своей профессиональной карьеры в качестве специального агента ФБР я занимался разработкой такого оружия. И именно об этом настоящая книга. От начала цивилизации каждый раз, когда совершались особенно ужасные преступления, люди задавались важным и жгучим вопросом: кто на такое способен? Ответ на него пытается дать Исследовательское подразделение поддержки ФБР, где проводится анализ места преступления и создается психологический портрет убийцы.
Поведение отражает личность. Не всегда просто и совсем неприятно ставить себя на место преступника и влезать в его мозги. Но именно это должны делать я и мои люди. Стараться почувствовать, каков он на самом деле. Все, что мы видим на месте преступления, несёт информацию о «неизвестном субъекте» — НЕСУБ на полицейском жаргоне, — который его совершил. Изучая обстоятельства множества преступлений, обсуждая их с экспертами и самими преступниками, мы научились объяснять малейшие ключи таким же образом, как врач на основании симптомов ставит диагноз заболевания или оценивает состояние организма. Он узнает симптомы, потому что они встречались и прежде. Так и мы начинаем делать выводы, когда проявляется определенная схема.
В начале 80-х годов я много опрашивал для наших исследований заключенных преступников. И как-то сидел среди осужденных в старинной каменной готической государственной Мерилендской тюрьме в Балтиморе. Каждый из них представлял собой интересный в своем роде случай: убийца полицейского, убийца ребенка, торговцы наркотиками, вымогатели, но мне требовалось выяснить modus operandi (МО- Способ действия (лат.)) насильника-убийцы, и. Я спросил, нет ли такого в тюрьме, с кем я мог бы поговорить.
