Михаил Ахманов - Крысолов
— Брат во Христ! — молвил незнакомец по-русски, но с сильным заокеанским акцентом. — Май принэсть ви блэск истина!
— Объективной, субъективной или трансцендентной? — спросил я, чтобы не оставалось сомнений в моей компетентности в данном вопросе. — Истина — один! — торжественно возгласил молодой человек. — Господь довэрить истина Иосиф Смит, энд эсли ви позволит май кам ин, май рассказа… — Мормон? — Пришлось прервать его на полуслове, так как от русского пополам с английским в ушах началось какое-то невнятное жужжание. — О, йес, мормон! Зе бук оф мормон! — Его пальцы бережно погладили книгу. — Это есть новие свидэтелтва про Исус Христ!
— Заходи! — произнес я со вздохом и закрыл дверь в кабинет, чтоб гость не смутился при виде чугунного Сатаны. Затем перешел на язык Шекспира:
— Кто ты такой, великомученик?
Услышав родную речь, парень порозовел, оживился и проследовал за мной на кухню. Имя свое он произнес невнятно — что-то вроде Джек-Джон-Джим; во всяком случае, там доминировало “дж” с каким-то неопределенным окончанием. За кружкой кофе выяснилось, что гость мой — студент теологического колледжа в Прово, штат Юта: их, истинных христиан, рассылают повсюду, от Соломоновых островов до карельских рощ, для миссионерской практики и с целью обращения прозелитов. Два прозелита — зачет, три — экзамен, четыре — благодарность от ректора в приказе, а ежели один, зато погрязший перед тем в грехах закоренелый нечестивец, то полагается диплом с отличием. Моему мормонышу пока что ничего подобного не светило, но надежды он не терял и действовал с похвальным усердием. Я глядел, как он глотает кофе, не выпуская “Книгу Мормона” из рук, слушал, как он разглагольствует о евангельских истинах, и думал: истина, где ты, ау! Истина в данном случае была трансцендентной — иными словами, завуалированной и скрытой, и заключалась она в том, что мой мормоныш был фальшив, как авизо — то самое авизо, о котором давеча толковал остроносый.
Обидно, что за морями-океанами нас числят по разряду дикарей. Будто не знаем мы, что мормонам — в отличие от свидетелей Иеговы — запрещено вербовать в свою конфессию, таскаясь по домам и приставая к прохожим. Мормон — настоящий мормон — стоит навытяжку с книгой в руках и ждет, когда к нему обратятся заинтересованные лица. Вот когда обратятся, тогда он и расскажет о “нових свидэтелтвах про Исус Христ”! А до того — молчание, скромность и никакой агитации. К тому же мормоны не пьют горячего, а если и пьют, то не чай и кофе, напитки дьявольские и греховные. Такой вот у них порядок, и всякому читателю энциклопедий и словарей о том доподлинно известно.
Вывод напрашивался сам собой, и я раздумывал, не принести ли топор и не прижать ли гостя в щели меж холодильником и кухонным пеналом. Я не сторонник насилия, но этот Джек-Джон-Джим мог оказаться в лучшем случае коммивояжером-хитрецом, а в худшем — наводчиком или воришкой. Язык? И что с того? Жулики нынче пошли образованные: надо — так китайский выучат. Я уж совсем собрался сбегать за топором, но тут наша беседа перетекла в иное, весьма любопытное русло.
— Мир погряз в грехе и дьявольских кознях, — вещал мормоныш, размахивая кружкой. — Одни стяжают богатств и сокровищ, другие — славу, власть и почести, иные же Полны высокомерия, жестокосердны и не внемлют стонам голодных, убогих и сирых, иные же жаждут крови и веселятся на пепелищах, иные торгуют словом божьим, требуя мзду за всякое священное деяние — даже за то, чтоб проводить усопшего в последний путь. Воистину, они грешны! Забыты ими слова господни, а ведь он повелел, чтоб люди не убивали, чтобы не лгали, чтобы не крали, чтобы не произносили всуе имя господа бога их, чтобы не завидовали, чтобы не имели злобы, чтобы не ссорились один с другим, чтобы не совершали прелюбодеяний, ибо преступивший через законы господа погибнет! Спасибо, брат… да будет с вами милость Всевышнего… — (Я подлил ему кофе.) — Но самый мерзкий грех свершают те, кто предан Люциферу не по неведению или по слабости своей, не ради богатства или славы, но алчет дьявольского могущества и пособничает ему в улавливании душ, творя колдовство и чародейство. Вот вы, мой добрый мастер, кто вы такой? — Крысолов, — отрекомендовался я, — скромный крысолов-токсидермист. Ловлю крыс и набиваю чучела — для музеев и кунсткамер. Разумеется, во славу господа, ибо крыса — тоже дьявольский пособник.
— Вполне достойное занятие, — кивнул Джек-Джон-Джим, — хотя, я полагаю, не очень приятное. Но всякий смертный несет свой крест, и всякий труд почетен перед господом, если свершается во славу и во имя его… — Аминь, — молвил я, предложив мормонышу сигарету. Он не отказался. — Но те нечестивцы, маги и колдуны, о коих я упомянул, трудятся не на бога, на дьявола, за что гореть им в геенне огненной! Ибо сказано, — он потряс книгой, — сказано так: если пытались вы делать зло во дни вашего испытания, то будете признаны нечистыми пред судилищем божиим, а ничто нечистое не может существовать при боге, и потому вы должны быть отвергнуты навек. Но сказано также: если праведная душа, жертвенная и не запятнанная грехом, — тут он ударил себя в грудь, — спасет нечестивца и выведет его на верную дорогу, то обретут они оба благоволение господа и рай в его объятиях. И вот я… — Погоди-ка, парень. — Мне пришлось дернуть его за рукав, чтобы остановить этот поток красноречия. — Кто тут у нас нечестивец? Ты на кого намекаешь? На меня?
Мормоныш перекрестился.
— Ни сном, ни духом, добрый мастер! Ваше занятие, как сказано мною выше, почетно и полезно. Я же говорю о колдунах, об истинных нечестивцах, предавшихся Люциферу. Не думают они про Страшный суд и кару господню, а лишь плодятся и увеличиваются в числе — и у нас, и у вас, и в иных странах, и даже в Святой земле, политой кровью Спасителя нашего. Повсюду видны их злые лики, а богомерзкие слова звучат в эфире и… Не понимая, к чему он ведет, я привстал и выглянул в окно. — Не вижу злых ликов. Оголодавшие, правда, попадаются.
Джек-Джон-Джим сокрушенно покачал головой:
— Здесь не видны. Но если вы пройдете дальше, к супермаркету и доске с рекламой, то узрите, брат мой, обличье колдуна и прочтете имя его и призыв, исполненный дьявольской гордыни. И это лишь один из многих! Серж Орнати, нечестивец, пособник Сатаны!
В самом деле, был у нашего универсама щит, а на нем — плакаты и листовки с объявлениями, и среди них встречалось и такое: мой бывший сосед с горящим магнетическим взором, в кольце самонадеянной надписи: “Серж Орнати: Бог предначертал, а я исправлю!” Перебор, конечно, но в рекламных агентствах служат сплошь одни атеисты.
Я поскреб в затылке, выдавил наивную улыбку и произнес:
— По странному совпадению, Джек, этот самый нечестивец был моим соседом. Из квартиры сто двадцать два.
Зрачки мормоныша вспыхнули, он вздрогнул, прижал святую книгу к сердцу и приподнялся, готовый бежать, обращать и спасать. Пришлось хлопнуть его по плечу, дабы привести в чувство.
— Спокойней, парень. Был сосед, да сплыл.
— Это как понять, брат мой? — Он перешел на русский. — Это есть ваша рашен идиом?
— Она самая. Русская идиома, и сосед мой тоже был русским, а потом сделался “новым русским” и переехал. Дом у нас, видишь ли, старый, в нем “новые русские” не живут.
Глаза у Джека-Джона-Джима округлились.
— А где они живут, сэр?
Я пожал плечами:
— На Кипре, Крите или Мальорке… Не знаю! И никто не знает. Ни УБОП, ни Интерпол.
— Что есть УБОП? Также рашен идиом?
— Не идиом, а аббревиатура, — ответил я и объяснил ему ситуацию. Почему бы и нет? Подписки о неразглашении остроносый с меня не потребовал. Осознав, что грешник исчез в неопределенном направлении и избавить его от геенны не удастся, мормоныш погрустнел. Нашлось у него еще несколько вопросов — все о том, как нечестивец Орнати дошел до жизни такой и нельзя ли спасти его супругу, его чад или хотя бы соседку, что обитает сейчас в сто двадцать второй квартире. Пришлось сказать, что жена у него мусульманка и проходит по другому ведомству, а чадо имеется одно, пятилетнее, и значит, юное и безгрешное. Оставалась соседка, и мой мормоныш желал познакомиться с ней с упорством, свойственным религиозным фанатикам и придуркам.
Правда, на мой вкус, он чуть-чуть переигрывал.
В конце концов это мне надоело, и я сказал:
— Ждать соседку бесполезно, она на гастролях в Туруханске. Очень далекий город в сибирской тайге. Вокруг одни концлагеря, еще со сталинских времен. Сталин, кстати, тоже был Иосифом, как ваш преподобный Смит. Проигнорировав мою последнюю реплику, Джек-Джон-Джим приподнял белесые брови и с заметным разочарованием воскликнул:
— На гастролях!
— Вот именно. Моя соседка в цирке служит, дрессировщицей. Тигры, львы, медведи, крокодил и два мастифа… Есть и третий, говорящий, но его она дома оставила. Злой, как Сатана!
