Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1
& we’ll erect a different steeple.
This little game is fun to do.
Just close your eyes, no way to lose.
& I’m right there, I’m going too.
Release control, we’re breaking through.
J. Morrison. «Celebration of the Lizard» [3].I
Свет задрожал и начал медленно гаснуть, погружая в торжественный полумрак зал со старинными, украшенными причудливыми витыми орнаментами балкончиками и ложами, задрапированными напитанным пылью десятилетий или веков бархатом, увитым толстыми мягкими шнурами с золотыми кистями на концах.
Натянулся канат на видавшем виды вороте, и, сдаваясь под упорством покрытой мозолями ладони старика — хранителя сцены, вздрогнув, неспешно, с шуршанием (будто добрый сказочный великан распахнул полы длинной, до пят, мантии) поползли в стороны толстые пурпурные крылья древнего занавеса. Свет, скупым лучиком протянувшийся из ложи, выхватил у темноты небольшой кусочек дощатой авансцены у самого края пропасти — налитой чернотой оркестровой ямы.
Раздались аплодисменты — зал был полон ожидавшими начала спектакля зрителями.
Внезапно, словно бы из ниоткуда, в освещенном пятачке появилась высокая фигура в темном плаще. Человек поднял руку, и зрители, унимая биение сердец, послушно, как дети, сложили на коленях не успевшие еще потрудиться ладони.
— Все ли собрались? — очень низким баритоном спросил чародей (последнее не оставляло сомнений, — уже само то, как неизвестный появился на сцене, и его костюм — все выдавало в обладателе приятного голоса фокусника). — Ну что ж, — продолжил он, не дожидаясь ответа, — тогда… представление начинается!
Последнее слово артист произнес с особенным подъемом, наполнившим радостью сердца людей в зале. Всё они были в сером, кроме двоих — мужчины и женщины, облаченных в свободные простые белые рубахи.
Кем были эти двое? Врачующимися язычниками или жертвами, приготовленными для заклания? И что за представление обещал зрителям фокусник?
Свет на авансцене сделался ярче, и вот сначала только те, кто занял места в первых рядах партера и в ложах, в три яруса нависавших слева и справа перед оркестровой ямой, а потом и все прочие смогли лучше рассмотреть как черты лица, так и детали одежды мага. Сделались видными орлиный нос, тонкогубый рот, черные волосы, бледная, под влиянием освещения постоянно менявшая оттенки кожа.
Последнее добавляло артисту загадочности, придавало его лицу особое благородство. И уже приходило на ум, просилось на язык слово «магистр». Хотя ничего экстраординарного, ничего значительного и не произошло с момента появления на сцене человека, одетого в расшитый замысловатыми узорами камзол, короткие, заканчивавшиеся сразу под коленями штаны, светлые чулки и огромные тупоносые, так же как и весь прочий костюм, стилизованные под старину башмаки с огромными золотыми пряжками, усыпанными драгоценными камнями. Нет нужды говорить, что на голове у фокусника находился лихо заломленный набок бархатный берет с пером, свисала с плеч до самых скрипучих досок сцены тяжелая, расшитая загадочными символами мантия, полы которой чуть-чуть, едва заметно, подрагивали от сквознячка, неизменного обитателя любой сцены. На поясе у магистра висел короткий меч.
Молодая женщина — маленькая, изящная, светловолосая — прижалась к высокому, широкоплечему, очень мускулистому мужчине, обросшему длинной, жесткой рыжеватой бородой и длинными, спутанными, давно не чесанными темными волосами. Оба они чувствовали себя неуютно в зале, полном серых, безликих теней.
В глазах мужчины горел тревожный огонек. Человек повел носом, подобно зверю, обнюхивающему воздух, чтобы угадать, как можно скорее почуять в нем первые предвестники беды, и лицо его помрачнело. Эти двое чужаков в белом стояли вблизи скрывавшейся за бархатными шторками двустворчатой дубовой двери. Они, казалось, сомневались, не по ошибке ли попали сюда.
— Останемся, Cаша? — спросила женщина.
Мужчина взялся за бронзовую, замысловатого литья ручку и, повернув ее, толкнул дверь. Она оказалась запертой. Ни контролеров, ни билетеров (привычных с детства старушек с вкрадчивыми голосами) нигде видно не было. Между тем магистр сдержал слово, представление начиналось. Свет вновь начал гаснуть, оркестровая яма ожила, из нее холодным горным ручейком заструилась вкрадчивая мелодия.
— Хорошо бы убраться отсюда, Инга, — проговорил мужчина, чувствуя, как неудержимо манит подругу торжественная тишина зала и волшебная музыка, рождавшаяся в черной бездне. — Я никак не могу отделаться от чувства, что с нами случится нечто очень плохое.
Женщина встрепенулась, так как ощущала то же самое, однако она устала и ей не хотелось никуда уходить.
— Давай посидим чуть-чуть? — спросила Инга с надеждой. — Я вижу два свободных места… Мы все время бежим куда-то… Зачем?
Саша повернул голову туда, где виднелись две обитые темно-кирпичным бархатом спинки кресел, суливших столь необходимое и столь вожделенное отдохновение. Он заметил их раньше подруги и старался не смотреть туда, потому что тоже очень устал и тоже мечтал об отдыхе, зная, что останавливаться нельзя, ибо цель близка, а время на исходе. Но как же хотелось ему присесть, вытянуть ноги и хоть ненадолго заснуть.
«Не поддавайся, Климов! — отчаянно крикнул кто-то в Сашином мозгу. Это ловушка!»
— Давай отдохнем немного, — взмолилась Инга. — Я очень устала, и потом музыка… Это же Григ, Пер Гюнт, мне так хочется послушать.
Музыка убаюкивала Александра, ласкала, как нежные пальчики Инги, и сам он, слыша чудесные звуки, казалось, гладил шелковистые волосы подруги.
«Не поддавайся…» — вспыхнуло тревожно сознание, но было поздно…
Климов кивнул, и едва они с Ингой заняли места, в руках фокусника появился огромный стеклянный шар. Невозможно было представить, как он мог с такой легкостью удерживать столь громоздкий предмет лишь кончиками длинных тонких пальцев.
Шар ожил, наполнился зеленым светом, который, выплеснувшись в зал, утопил в себе зрителей, проник через нос и рот в легкие, а через глаза в сознание, и вот уже мозг вобрал в себя все, что еще секунду назад существовало вокруг. Свечение начало слабеть, казалось, будто кто-то не спеша подливал чистую воду в сосуд с зеленым напитком, все сильнее разжижая его.
Сияние истаяло, и вот уже исчезли и зрители, и кокетливые балкончики, и сцена, даже стены. До Сашиных ушей докатились звуки моря, шум ветра и волн, потянуло холодом, закружились, заплясали вокруг снежинки, ударила в лицо тысячей искристых брызг ледяная соленая волна.
II
И воитель ратей
Увлечен далече
Бурей, славно на море с вождями поспорил.
Там красноречиво
Бойни привечали
Дерзкие друга
Звоном льдин кольчуги.[4]
Снорри Стурлусон.«Круг Земной». Из саги о Харольде Прекрасноволосом.Осеннее море неспокойно: струи холодного ветра бросают ледяные брызги в оскаленную деревянную пасть драконьей головы на длинной, изогнутой, как у лебедя, шее. Дюжие косматые воины, мозолистые ладони которых равно привычны и к труду гребца, и к делу ратника, налегают на весла, неутомимо сражаясь с взволнованной стихией. Нелегок удел морских бродяг, тяжела их доля, но тревожна радость в их сердцах, ибо путь овеянного славой битв, потрепанного бурями оленя моря [5] лежит вдоль родных берегов. Отсюда ушли они в поход много, много лун назад, чтобы прославить имя Одина в схватках с людьми далеких стран.
Тогда их было почти три сотни, надевших боевые доспехи, на четырех драккарах, — грозная дружина, заставлявшая трепетать врагов, войско, способное бросить вызов чужеземным конунгам и ярлам. Рядом, наполненные попутным ветром, белели паруса ладей товарищей (всего собралось их до тысячи), и молодых, и не единожды побывавших в битвах.
Каждый взмах весел приближает драккар к дому, где ждут скитальцев жены и дети. Есть чем обрадовать их: трюмы полны гостинцев. Тут и дорогие ткани, и украшения из золота и серебра — изделия искусных заморских мастеров, — и кули зерна, и солонина, и бочонки с неведомыми прежде дома виноградными питиями (духи, прячущиеся в них, оставляют ясной голову, но хватают за ноги так, что иной с непривычки, поднявшись из-за стола, и на ногах не устоит. То-то смеху, когда могучий воин вдруг без видимых причин падает на землю!).
Впрочем, грозному владыке драккара не весело. Не радостен гордый воин в предвкушении близкой встречи с родными; другие мысли заполняют голову, волнуют душу славного ярла Бьёрна Плетенобородого, прозванного так от обыкновения заплетать длинную рыжеватую бороду в косу. Также поступает он и с соломенными локонами, длинными струями вырывающимися из-под стального шлема и ниспадающими на плечи, убранными толстой кожей одежд Одина. (Обычай этот подхватили многие соратники ярла. Воины поговаривают, что заплетенные так волосы угодны богам Асгора[6], которые предохраняют корабли от бурь и штормов.)
