Джон Катценбах - Что будет дальше?
Примерно через полчаса Адриан Томас был уже на вершине. Все как всегда. Последние лучи солнца уже не без труда перебирались через гребни холмов на западной стороне горизонта. Адриан присел на выступ известняковой скалы, обнажившейся, видимо, в эпоху последнего оледенения. Внимательно осмотрев долину, которая раскинулась перед ним, Адриан пришел к выводу, что скромная и неяркая весна Новой Англии за последние дни значительно укрепила свои позиции в поединке с отступающей зимой. Тут и там виднелись первые весенние цветы, в основном желтые и лиловые крокусы. На деревьях набухали почки: они придавали ветвям легкий зеленый оттенок. Чем-то этот зеленоватый налет напоминал первые признаки щетины на щеках мужчины, не брившегося день-другой. С юга на север над головой Адриана пронесся клин канадских гусей. Их хриплые голоса еще долго отзывались эхом в бледно-голубом небе. Все было настолько привычно и обыкновенно, что профессор почти по-детски обиделся, словно его обманули, одурачили: все, что происходило с ним, категорически не совпадало по тональности и ритму с тем, что творилось в окружающем мире.
Вдалеке виднелся шпиль церкви, построенной в самом центре университетского кампуса. Ребята из бейсбольной команды наверняка сейчас тренируются на улице, причем не на основной площадке, все еще закрытой от снега и непогоды брезентом, а в небольших секторах для отработки ударов. Долгие годы окна профессорского кабинета выходили на эту вспомогательную бейсбольную площадку, и, открывая окна погожим весенним днем, он неизменно слышал барабанную дробь ударов битами по мячам. Этот звук, наряду с суетливой походкой дрозда, методично осматривающего клумбы между университетскими зданиями в поисках червей, всегда был для Адриана знаком приближающейся весны.
Он тяжело вздохнул.
— Ладно, иди домой, — сказал он себе вслух. — Застрелись прямо сейчас, пока все это не потеряло своего очарования, пока ты по-прежнему способен радоваться наступающей весне. Очень скоро болезнь отберет у тебя все.
Он привык считать себя человеком решительным: умирать так умирать. Для очистки совести он попытался найти хоть какие-то аргументы в пользу отсрочки, но в голову ничего не приходило.
«А может быть, — подумал он, — стоит просто остаться здесь? По-моему, место — лучше не придумаешь. Одно из моих любимых. Где еще умирать, как не здесь?» Он мысленно прикинул, будет ли ночью достаточно холодно, чтобы замерзнуть до смерти. По всему получалось, что это крайне маловероятно. Адриан вдруг представил себе, как, вместо того чтобы умереть, он проведет на редкость неприятную ночь, дрожа от холода и кашляя, а наутро, простуженный, но жив-живехонек, встретит рассвет, который станет для него (кто бы мог подумать, что такое вообще возможно) символом поражения и собственной несостоятельности.
Адриан энергично покачал головой.
«Оглянись вокруг, — приказал он себе, — постарайся запомнить все то, что действительно достойно остаться в памяти, а на остальное наплюй».
Он опустил взгляд себе под ноги. Туфли действительно промокли насквозь, и оставалось лишь удивляться, как он до сих пор не почувствовал, что носки отсырели.
«Все, никаких больше отсрочек», — твердо решил Адриан. С этой мыслью он встал и отряхнул брюки от налипшей на них влажной каменной крошки. Начинало темнеть. Тени кустов и деревьев сливались с вечерними сумерками.
Он снова оглядел долину. «Вот здесь я учил студентов, а вон там мы жили». В этот момент ему захотелось увидеть не только ближайшие окрестности, но и все места, где ему довелось побывать в этой жизни. Например, вновь оказаться в том лофте в Нью-Йорке, где он впервые встретил свою будущую жену и впервые в жизни по-настоящему влюбился. «Как жаль, что отсюда не видно Нью-Йорка!» Он пожалел, что с холма не виден и город, где он родился и вырос, не видна улица Мадлен в Париже и то самое бистро на углу, где они с женой каждое утро пили кофе, когда, взяв творческий отпуск, приезжали во Францию. Не виден был с этой вершины, почти погрузившейся в темноту, и отель «Савой» в Берлине, где его вместе с женой поселили в люкс Марлен Дитрих — как почетного гостя и лектора Берлинского института психологии. Именно там, в том шикарном номере, был зачат их единственный ребенок. Адриан даже вытянулся и едва не приподнялся на цыпочки, словно надеясь увидеть на востоке тот самый дачный домик на берегу залива, где с юности проводил летние каникулы, где научился ловить окуней и форель, где целыми днями пропадал среди прибрежных скал, у подножия которых плескалась яркая, лучистая, словно живая, вода.
— Да, мне многого будет не хватать, — сказал он себе. И добавил: — Ничего не поделаешь.
Адриан Томас повернулся спиной ко всему, что смог и не смог увидеть, и пошел вниз по тропинке. В темноте приходилось идти осторожно, и обратный путь занял больше времени, чем подъем на вершину.
До дому оставалось каких-нибудь полквартала. Он шел знакомыми улицами по кратчайшей траектории, пересекая одну за другой шеренги самых обыкновенных, довольно скромных, обитых вагонкой коттеджей среднего класса. Население окрестных кварталов было достаточно пестрым: помимо преподавателей и других сотрудников университета, здесь жили страховые агенты, зубные врачи, деловые обозреватели, инструкторы по йоге и консультанты по профессиональному росту. Все вокруг выглядело как обычно. Вдруг Адриан заметил девочку-подростка: она шла по противоположному тротуару.
При других обстоятельствах он не обратил бы на нее особого внимания, но было в этой девочке что-то такое, что заставило его присмотреться попристальнее: уж слишком решительно она шла куда-то, по каким-то своим, неведомым ему, делам. Светлые и, похоже, несколько запылившиеся волосы девочки были подобраны под светло-розовую бейсболку с эмблемой бостонской команды «Ред Сокс». Адриан непроизвольно обратил внимание на то, что темная куртка девочки порвана в нескольких местах, как, впрочем, и джинсы. Еще больше заинтересовал его до отказа набитый рюкзак. В первый момент Адриан подумал, что девочка возвращается домой с автобусной остановки, где ее высадил последний школьный автобус, который развозит обычно по домам детей, задержанных в наказание после уроков. Впрочем, одна деталь в ее облике сразу же привлекла внимание профессора и заставила его насторожиться: к рюкзаку девочки был пристегнут маленьким карабинчиком довольно большой плюшевый мишка. Вот это было уже непонятно. В таком возрасте подросток ни за что не возьмет с собой в школу детскую игрушку. Поступить так означало бы неминуемо стать объектом бесконечных насмешек со стороны одноклассников.
Проезжая мимо девочки, он посмотрел ей в лицо. Она была совсем юной, как говорят, «почти ребенок». При этом, несмотря на столь нежный возраст, ее уже смело можно было назвать красивой. Подобная красота встречается у некоторых детей именно на пороге переходного возраста. Адриан даже удивился себе, когда понял, что обратил внимание на внешние данные этой малютки. Господи, сколько же лет минуло с тех пор, как ему в последний раз захотелось поближе познакомиться с молоденькой девочкой! Общение в университетской аудитории, разумеется, не в счет.
Она смотрела вперед, прямо перед собой.
Похоже, она даже не заметила проехавшую мимо машину.
Адриан свернул на подъездную дорожку к своему дому, но почему-то не стал выходить из машины. Он вдруг понял, что эта девочка — сколько, кстати, ей лет? пятнадцать? шестнадцать? (уже давно он испытывал трудности с определением возраста у детей и подростков), — так вот, эта девочка выглядела настолько целеустремленной и сосредоточенной, что за этим явно крылась какая-то тайна. Столь несвойственная подросткам серьезность показалась Адриану странной и расшевелила его любопытство.
Сидя в машине, он через зеркало заднего вида наблюдал, как девочка решительно подошла к угловому дому на перекрестке с соседней улицей.
Затем он увидел нечто такое, что никак не вписывалось в привычную картину тихого и спокойного пригородного квартала.
На улицу въехал белый фургон, из тех, что обычно используются для развозки или доставки, вот только на бортах его почему-то не было никакой рекламы — скажем, службы ремонта квартир или вызова электрика на дом. Бросив взгляд в кабину фургона, Адриан увидел за рулем женщину, а на пассажирском сиденье — мужчину. Это его тоже удивило. Он подумал, что должно быть наоборот, но тотчас же обозвал себя старым брюзгой, обывателем и узколобым сексистом. «В конце концов, почему женщина не может водить грузовую машину?» — сказал он себе. И вообще, хоть уже и стемнело, не было никаких реальных причин полагать, будто с фургоном что-то не так.
Тем не менее Адриан продолжал внимательно наблюдать за машиной и увидел, как фургон притормаживает и его тень словно накрывает сосредоточенно идущую куда-то девочку. Затем уже не тень, а сам корпус машины скрыл ее от глаз наблюдателя.
