Николай Усков - Семь ангелов
– А зачем он мне? У меня и мобильного нет. Зато есть ассистенты. Все, что нужно, здесь. – Он ткнул пальцем в свой широкий уколотый ботоксом лоб. Алехин хотел было возразить, но Климов уже протянул ему папку из мягкой телячьей кожи цвета спелого апельсина. Кен открыл ее и мгновенно забыл про мобильники и компьютеры. Наметанный глаз сразу оценил, что перед ним не фальшивка.
– Позвольте, – не дожидаясь ответа, Алехин бесцеремонно опустился за стол и стал разглядывать слегка пожелтевший, но все еще достаточно белый и гладкий пергамент, плотно исписанный угловатыми заостренными буковками. Климов приподнял брови и осведомился:
– Вы читаете по-латыни?
Вместо ответа Алехин сообщил:
– Французский vе€lin – пергамент из нежнейшей телячьей кожи. Стиль письма – фрактура, ну то есть готика, заметно влияние канцелярского курсива. Автор – скорее не профессиональный переписчик, а бюрократ, причем высокого ранга. С одной стороны, он пользуется явно недешевым пергаментом, с другой – у него не слишком дисциплинированная рука. Видите, – Кен ткнул пальцем в середину пергамента, – какая нехорошая лигатура. Профессионал такого себе бы не позволил.
– Что такое лигатура?
– Это слияние любых закруглений в одну закорючку. Здесь o и d, но выведены очень неряшливо. Парень разучился самостоятельно писать. У него, как и у вас, определенно были ассистенты, причем давно были… М-да, – глаза Алехина оторвались от пергамента и уставились в бронзовые часы с пастушками, которые стояли на камине. Климов проследил за взглядом главного редактора и самодовольно сообщил:
– Между прочим, Людовик XVI. Эти часы были сделаны в двух экземплярах. Второй находится в Версале. А тот, что вы видите, король подарил генералу Лафайету… – Климов не успел закончить.
– Какой еще Людовик XVI?! – недоумевал Кен. Он даже не видел часов, а просто попытался сосредоточиться, отчего его серые глаза остановились на первом попавшемся предмете, стали огромными и бессодержательными. – Я не специалист, но могу уверенно сказать, что это либо XIII, либо XIV век. XV исключается: стиль письма не достаточно рубленый, еще слишком много округлостей, хотя это может объясняться южнофранцузским происхождением документа.
– Для редактора гламурного журнала вы неплохо разбираетесь в древностях.
– Я занимался Средними веками тринадцать лет.
– Похоже, вы-то мне и нужны. Я, естественно, заказал перевод этого текста, но не могу понять ни слова, – он протянул распечатку Алехину. Тот взглянул на нее и ухмыльнулся:
– Нет уж, я предпочитаю оригинал.
«Посмотрим, почему этот высокопоставленный бюрократ решил обойтись без помощи ассистентов. Вероятно, не хотел, чтобы содержание стало известно посторонним», – подумал Алехин.
Он стал читать, шевеля губами и по-школьному высовывая кончик языка, что в его возрасте выглядело трогательно.
Возлюбленному сыну нашему во Христе Хуго де Бофору, кардиналу Святой Римской церкви привет и т. д.
Благочестивый Создатель и податель всего направляет дела уповающих на него и рассеивает тьму разума нашего светом своих доблестей. И так удерживает нас от ложного пути греха. Тем не менее по бренности плоти и по наущению древнего врага не можем не оступиться, ибо даже дитя, всей жизни которого на земле один день, не избежит падения. Надлежит тебе знать, что мы, первейшие среди всех грешников, удостоились ярма апостольского служения незаслуженно, а только по великой милости Божьей. Многое совершили мы, о чем ныне, одолеваемые болезнями и немощью, просим прощения у Господа. Более же всего сожалеем о том, что является ныне единственной нашей отрадой и утешением, а именно о тебе, сын мой по плоти, воспитанию и призванию. Ведь сначала согрешил, презрев святые обеты и вступив в связь с женщиной, которая тебя родила, чтобы затем добавить к этому новое преступление, запятнав уста свои ложью. Ведь всем говорил я, что ты есть не сын, а племянник от сестры нашей Дельфинии. И тем также и ее принудил ко лжи, ибо родила тебя другая. Остается мне единственно уповать на милость Господа, чтобы сподобил пройти через очистительные испытания и так удостоил прощения, которого я, грешный, не заслуживаю. Хочу же, чтобы и ты присоединил свои молитвы к моим, ибо многие плачут о страданиях Сына, но кто подумал о страданиях Отца. Некогда сильный, лежу я, раздавленный немощью, и понимаю, что нет проку ни в имени моем, ни в славе. Вот уже хищные звери, чуя слабость мою, приблизились к постели, готовые к нападению. Едва Господь призовет меня, как сорвут они пурпур и золото и оставят нагого и растерзанного лежать со срамом, открытым чужим взорам.
– Климент рассказывает о древнем обычае ограбления покойного папы, – пояснил Алехин, поблескивая ошалевшими глазами.
– Ограбления? – недоумевал Климов.
– Видите ли, средневековые люди считали, что поскольку папа не может иметь детей, то с его смертью все имущество становится ничьим, то есть принадлежит народу. Грабить начинали уже слуги, забиравшие одежду, посуду, другие личные вещи, например, бритву и серебряную миску, в которой эту бритву полоскали. Но особенно ценились предметы, к которым папа прикоснулся в последний раз: его кубок, тарелка или приборы. Частенько народ врывался во дворец и разбирал все, что плохо лежало, включая драгоценные реликвии. Случалось, что и в церковь, где было выставлено тело папы, проникали воришки и оставляли викария Христа нагишом, «со срамом, открытым чужим взорам».
– Мудаки, – заметил Климов.
– Мрачное средневековье, – хмыкнул Алехин и вернулся к пергаменту:
Пока жив, хранит отец сына, а когда умрет, то сын хранит отца. Кому теперь буду нужен, мертвый, кроме тебя, знающего о рождении своем. Прошу же, не оставляй тела моего без присмотра, пока не упокоится оно в месте, нами определенном.
Таково служение великого понтифика, ибо является он всем отцом по духу и никому по плоти, разве, как я, втайне произведет потомство, но то будет потомство тела человеческого, не тела мистического, которое вечно, нетленно и непогрешимо.
Алехин поднял глаза на Климова и прокомментировал:
– Учение о двух телах понтифика впервые было сформулировано в XII веке: одно тело бренно, другое вечно, одно грешит, другое непогрешимо, одно ничтожно, другое владеет полнотой власти. Прямо как учение Путина об олигархах. Вы, конечно, бизнесмены, но, так сказать, по мистическому телу. Список Forbes у нас тоже по мистическому телу проходит. А по человеческому – вы управляющие недрами, пока нам это выгодно. Надоели – в Краснокаменск. Из грязи вышли, в грязь обратитесь. Нагими пришли, нагими и уйдете.
– Излишне схематично, – ухмыльнулся Климов, – но вы дальше читайте. Сейчас будет самое интересное. – Алехин уставился в пергамент и продолжил:
И ту полноту власти, которой наделил меня Господь по мистическому телу, не могу передать сыну своему по телу человеческому. Хотя ты кость от кости и плоть от плоти моей, наше деланье и творение, не смогут все богатства мои во временных и духовных вещах возвеличить тебя и других ближних, как это заведено среди мирян от века. Чтобы оставить тебе должное, когда только стал строить этот дворец, повелел спрятать в нем потайную камеру, куда надежно укрыл великие сокровища: золотые и серебряные сосуды, множество сапфиров, рубинов, изумрудов, 10 тысяч флоринов, и драгоценные реликвии: ребро святого Марциала Исповедника, волос святого Николая, епископа Мир Ликийских, чашу, в которую ангелы собрали кровь Спасителя нашего, рог единорога и гвоздь, которым была прибита на кресте правая рука Господа нашего Иисуса. Путь же в эту тайную камеру известен только мне и теперь будет открыт тебе, ибо, как сказано в Писании, ты есть мой сосуд избранный. Не раз водил тебя этой дорогой и рассказывал историю о надежде, которую все мы имеем. Чтобы помочь памяти твоей, составил я стихи, которые укажут верный путь. И если ноги твои не вспомнят, то тайные знаки приведут их к тому, сын мой, что принадлежит отныне тебе, ибо мой возлюбленный у меня ты, а я у тебя.
– Я не понял, – перебил Климов Алехина, – они что в кровосмесительной связи состояли?
– Нет, это известная цитата из Песни Песней царя Соломона. Ее обычно использовали для описания взаимоотношений папы и кардиналов или папы и церкви. Климент был набит подобными цитатами под завязку, вот они и выскакивали из него в самых патетических местах. – Далее в послании следовали стихи, написанные откровенно коряво и туманно. Алехин читал медленно, иногда поправляясь и возвращаясь к предыдущим строчкам:
Семь ангелов хранят секрет.
Когда найдешь из них ты четверых,
Идя дорогой пилигрима,
Увидишь остальных сначала в голове своей, потом в камнях. Внимательно прочти скрижали их.
И якорь обретешь, который погрузит тебя в глубины.
Там пятый ангел будет ждать тебя.
Так, розу сладкую вкусив,
В бутоне древо жизни угадаешь.
Слепца прозревшего возьми в проводники
И вниз спеши, налево и направо.
Надежды знак даруем мы тебе.
Его ты поверни навстречу свету.
И тьма разверзнется.
– Какая-то абракадабра, – задумчиво проговорил Кен и дочитал последние строки письма:
