Николай Усков - Семь ангелов
– Все врут, – Алехин замялся, не зная как обратиться к хозяйке дома, которая была его младше, но потенциально могла стать «мамой». В конце концов Кен решил назвать ее по имени-отчеству. – Все врут, Полина Станиславовна. – Главный редактор сделал опять паузу и продолжил с улыбкой: – Не в Турции, а в Сочи.
– Правильный выбор, между прочим, – не к месту поддержал Алехина известный спортивный функционер с ямочкой на массивном подбородке.
Лиза с притворной обидой отпихнула Алехина, а компания рассмеялась.
– И все-таки, – продолжила Полина, – что с этой поп-исполнительницей? Не помню ее имени, то ли Хлорок, то ли Морок.
– Хохлушка, – весело вступил в беседу молодой человек в узком френче, туго сидевшем на его полнеющем теле. – «Ты ж менэ пидманула, ты ж менэ пидвела», – пропел он сочным тенором.
– Заткнись, дурак, – в голосе Лизы чувствовалось раздражение на сводного брата Ивана, который был приемным сыном Климова от второй жены. Он работал, точнее, получал высокую зарплату в одной из компаний Федора Алексеевича, но главным образом занимался своей последней дорогой игрушкой – футбольным клубом «Красный комбайнер».
– Господи, это светская сплетня полугодовой давности, – вступил наконец Алехин.
– И много за вами таких сплетен? – не унималась Полина Станиславовна.
– Полечка, да дай ты человеку присесть, выпить, закусить, – примирительно начал Климов-старший, – садитесь, молодежь, – распорядился он, – у нас сегодня за кухню старик Жерве отвечает.
– Жервушечка, – воскликнула Лиза, – здорово! – Молодые барышни из богатых новомосковских семей вдруг все стали напоминать Наташу Ростову. В них появилась та беззаботная веселость, которой напрочь были лишены их зашуганные советские бабушки и хищные новорусские мамы.
– Трехзвездный мишленовский повар Жерве де Бриссак, – важно пояснил Климов Алехину, – люблю я его, насилу уговорил на вечерок вырваться для дорогих гостей. – Повара доставили на климовском джете прямо из Лондона. Только на один ужин.
Алехин был равнодушен к еде и совсем не знал гастрономических звезд, но счел своим долгом понимающе кивнуть.
– Кто это справа от Бориса Ефимовича? – спросил он шепотом Лизу.
– Это моя сестра Лена, хмурая такая.
– Господи, сколько же вас?
– Папа был женат трижды. До По-д-лины, – голосок Лизы стал металлическим, а тонкие пальцы сжали вилку, – была еще Светлана Петровна – это от нее жирдяй Иван, – но он не папин сын, а приемный. Зато Лена папина.
– Стало быть, ты старшая и унаследуешь миллиарды? – в глазах Алехина появились игривые искорки. – Десять миллиардов – это неплохо. Кстати, я давно хотел признаться, Лиза, что влюблен в тебя без памяти. Не могу жить и все такое. Давай поженимся. – Алехин придвинулся к самому уху девушки.
– Иди в жопу.
– Прямо здесь, при всех? – он осторожно обнял ее.
– Дурак, – рассмеялась Лиза, – во-первых, никто здесь ничего не унаследует. Она ждет мальчика.
– Полина?
– Да! Хватит, на нас смотрят, – отрезала Лиза. В продолжение всего разговора за ними действительно наблюдала Полина Станиславовна, пытаясь по губам прочесть, о чем шепчется ее самая опасная соперница в борьбе за бабье счастье в «Малом Трианоне».
Разговор за столом курсировал вокруг строительного бизнеса, металлургии и золота. Алехин смертельно боялся показать свою некомпетентность – ему было лень следить за трудной судьбой каких-то активов, некогда принадлежавших Климову. Накануне кризиса удача или звериное чутье позволили Федору Алексеевичу продать их своему многолетнему партнеру по самой невероятной цене. Климов вышел в кэш, а его партнер оказался на грани банкротства. Алехин услышал непонятное ему словосочетание «маржин-колл» и подумал, что надо бы выпустить кризисный напиток «маржин-кола». «Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит. Все будет маржин-кола», – пропел он про себя.
– Да шут с ним, с этим Навахолюпинским УГМК, – неожиданно громко провозгласил Климов. – Завтра лечу в Авиньон.
Услышав знакомое всякому историку имя, Алехин встрепенулся.
– Папский дворец покупаете? – с улыбкой спросил он.
В XIV веке римские папы выстроили в Авиньоне грандиозный дворец, который в течение 70 лет был средоточием всего западнохристианского мира.
– Уже купил, только не папский, а кардинальский, – поправил Климов.
– Ливрею какого-нибудь непота[1]? – иронично продолжил Алехин. Все посмотрели на него как на сумасшедшего. Все, кроме Климова:
– Совершенно верно, – с удовольствием подтвердил Федор Алексеевич, – это дом племянника папы Климента VI, Хуго де Бофора. Злые языки говорили, что он был его сыном. – Климов явно не ожидал, что кто-то из его гостей сможет поддержать разговор об Авиньоне. Еще меньше он ожидал этого от редактора глянцевого журнала. Федор Алексеевич не знал, что Алехин был кандидатом исторических наук и среди прочего когда-то занимался историей средневекового папства.
– Дело в том, что сначала ко мне попал один интересный документ – собственноручная духовная Климента. – Климов хотел продолжить, но Алехин перебил его:
– Поздравляю, это фальшивка. Все, что написано рукой Климента, известно и хранится в Секретном архиве Ватикана.
– Это духовная не папы, а человека, носившего имя Пьер Роже.
– Федя, ну хватит об этой рухляди, – перебила мужа Полина Одоевская, – я уж не знаю, чем тебя привлек этот, с позволения сказать, дом. Тесный, стены кривые, вида нет. На лестнице можно шею свернуть.
С лица Климова сбежала снисходительная улыбка, на мгновение оно стало неподвижным, глаза уперлись в хорошенькое личико Полины словно двуствольный обрез. Жене сразу показалось, что прическа у нее поехала, губы поплыли, а ресницы отклеились. Она смолкла, заерзала и принялась осторожно поправлять волосы. Климов продолжал смотреть на нее, и за этим взглядом стояла вся непростая история русского капитализма. Неизвестно, что бы сталось с бедной Полиной через какую-нибудь минуту – может, расплавилась бы как шоколадный заяц или вспыхнула и унеслась в небо сизым дымком (скорее, второе), но двери в столовую отворились. Явилось горячее. И компания облегченно переключилась на обсуждение судака со спаржей под апельсиновым соусом с эстрагоном.
После ужина в гостиную подали дижестив и сигары. Гости медленно переместились туда, занимая кресла и обширные диваны, обтянутые белой кожей, какие стоят обычно в бизнес-лоунжах арабских аэропортов. На выходе из столовой Климов поравнялся с Алехиным и спросил:
– Кстати, не хотите взглянуть на духовную папы Климента? Там есть одна шарада.
– Конечно, хочу, – в глазах Алехина читалось вежливое снисхождение к простецу, которого фатум вознес на вершину жизни, но не научил отличать подлинники от липы. – Дорого дали, наверное? – глумливо спросил он.
– Дорого, но этот документ может принести в разы больше, – в голосе Климова чувствовался пионерский задор, свойственный всем строителям российского капитализма.
– Неужели там про тамплиеров и чашу Грааля? – Алехин давно понял, что из всей мировой истории только это могло представлять какую-либо ценность в глазах обывателя.
Климов улыбнулся:
– Почти. Сейчас увидите.
* * *Кабинет олигарха находился во втором этаже. Ореховые панели, стеллажи с золочеными переплетами, бронза – здесь все было так, как дизайнеры интерьеров обычно представляют себе кабинеты важных людей, оттого все эти кабинеты мало чем друг от друга отличаются. Фотографии Климова с Путиным, покойным и здравствующим патриархами, Сечиным и Шойгу стояли киотом на маленьком столике.
– А где же у нас Дмитрий Анатольевич? – спросил Алехин, который давно заметил, что серьезные люди как-то обходились без фотографии с новым президентом. Временами это производило впечатление дерзкого поступка, а временами нет, то есть вообще не производило никакого впечатления. Ну, неудачные вышли фотографии. Вот и все. В иных кабинетах Путин был запечатлен многократно в разнообразных мгновениях своего общения с хозяином дома: Путин смеющийся, Путин внимательно слушающий, Путин пристально смотрящий, Путин идущий, Путин говорящий, Путин жестикулирующий. И чем больше было таких мгновений c Путиным, тем ярче, богаче, красочнее казалась жизнь обладателя киота. А с Медведевым почему-то так не было.
– Ха, – хмыкнул олигарх. – Действительно, нет Дмитрия Анатольевича… На столе не поместился. Надо будет стол побольше заказать, – голос Климова звучал добродушно.
– Да уж, социально безответственный у вас стол, Федор Алексеевич, – пожурил Алехин. Впрочем, безответственным выглядел не только он. Его старший брат – огромный лоснящийся дорогой древесиной письменный стол, казалось, выполнял исключительно декоративные функции. На нем даже не было компьютера. На удивленный вопрос Алехина Климов самодовольно ответил:
