Эндрю Клейвен - Час зверя
— Нэнси, — медленно начал доктор Шенфельд. — Я буду говорить с вами откровенно. Хорошо? Я не считаю вас каким-нибудь обычным, заурядным пациентом, каких у нас много. Вы, надеюсь, понимаете меня. Мне кажется, вы человек весьма разумный и ответственный. Поэтому я не могу вас обманывать и не буду даже пытаться подсластить пилюлю или что-нибудь в этом роде.
Нэнси кивнула. Что-то он скажет?
Доктор Шенфельд трижды тихонько хлопнул в ладоши: хлоп-хлоп-хлоп. Собрался с мыслями. Дал Нэнси минутку подготовиться. И выложил все:
— Я не могу поставить окончательный диагноз после одного разговора. Мы должны еще провести различные тесты и разобраться с другими вопросами, и так далее. Однако я могу с достаточной уверенностью сказать уже сейчас, что вы пережили приступ шизофрении.
Он подождал ответа, но Нэнси не реагировала. Она словно бы ничего не почувствовала, только смутилась слегка: ей-то казалось, он скажет что-нибудь новое.
— Шизофрения? — повторила она, понимая, что нужно как-то поддержать беседу. — Вы имеете в виду — раздвоение личности?
Доктор Шенфельд слегка улыбнулся.
— Нет-нет. То, что вы говорите — я знаю, этот термин используют и в таком смысле, — это заблуждение. Речь идет совсем о других вещах. Шизофрения — самый общий термин, настолько общий, что мы стараемся применять его пореже. Это единое название целого ряда душевных расстройств, сопровождающихся… э-э-э… слуховыми галлюцинациями, голосами, которые что-то приказывают, и устойчивыми представлениями — как вы говорите — «кто-то должен умереть в восемь часов». Имеют место провалы памяти. А также некоторые другие явления, подобные тем, что вы уже испытали. Вы меня понимаете?
Честно говоря, нет. Целый ряд душевных расстройств. Ничего не могла понять. Уставилась на доктора. Когда же он объяснит, что с ней случилось, что такое вторглось в ее жизнь?
И вдруг Нэн осенило.
Шизофрения. Ну да, она ведь уже слыхала про такое. Шизофрения — вот что, бывает с этими бродягами, с бездомными. Они шатаются по улицам и разговаривают сами с собой. Так и есть, она сошла с ума. Нэнси попыталась улыбнуться.
— Да, но… — «Только не я, — хотела возразить она. — Вы же не думаете, что я могу заболеть этим». — Ведь это значит… это значит… это значит, что я душевно больна, сошла с ума, совсем свихнулась, — с трудом выговорила она. — Не могу же я заболеть шизофренией? Я ведь живая. Я настоящая. У меня полно друзей. У меня родители, своя комната…
И все же доктор Шенфельд вел разговор именно о ней. Нэнси уже разбиралась в выражении его глаз. Сплошное сострадание. О да, он ее жалеет. Смотрит на нее ласково, мысленно приговаривая: «Сошла с ума, бедная девочка. Слава Богу, такое случилось не со мной».
Господи Иисусе! Нэнси утратила дар речи. Ни слова не могла произнести. Просто смотрела на доктора и качала головой.
— Понимаю, понимаю, — заворковал он, — конечно, вас это пугает. Но теперь у нас все иначе, чем раньше, честное слово. У нас много новых лекарств, новые методики лечения этого заболевания.
Заболевание! Иисусе Христе! Нэнси продолжала качать головой. Новые методы лечения! Только послушайте! Этот доктор рассуждает так бодро, старается внушить больной надежду. Но она видела, видела в темных зрачках карих глаз: сам он ни на что не надеется. Безнадежный случай.
— Разве это… разве это может произойти вот так? — спросила она. — То есть идешь себе по улице, и вдруг — раз-два — и ты уже шизофреник. То есть получается как-то… как-то странно…
Доктор кивнул.
— И тем не менее это может произойти так, вдруг. К несчастью, такое бывает в вашем возрасте. С самыми обычными людьми, ох, черт! — «Бииииип!» — взревел телефон. Из доктора точно воздух выпустили. Осел в кресле. Устало приподнял трубку. — Да, здравствуйте. У меня прием. Угу. Угу! О’кей. Сейчас я не могу заняться этим. У меня прием. — Он повесил трубку, в очередной раз буркнув: — Извините.
Нэнси с минуту помолчала, разум ее метался, точно взбесившаяся лошадь, бросался во все переулки, во все лазейки, ища какой-то выход:
— Вы ведь имеете в виду, это… это нельзя вылечить. Нельзя! — прошептала она. — Вы ведь это хотите мне сказать? Я останусь такой уже навсегда.
Доктор больше не глядел на нее, он уставился в стол, потом жестом указал на бумаги, сваленные на дешевой, имитирующей дерево столешнице.
— Иногда… понимаете, иногда… все сводится к одному приступу. Бывает и так, что болезнь не развивается, ухудшения не наступает. Происходит что-то типа того, что случилось с вами, — а потом ничего. Все это крайне загадочно. Мы не можем предугадать.
— Ох! — вырвалось из полуоткрытых губ Нэнси. Девушка покачала головой, вновь глядя на сигаретное пятно на полу, старое милое сигаретное пятно. — О-ох! — Он сказал, что иногда ухудшения не наступает. То есть — обычно оно наступает. Ведь так? Голоса становятся все громче, вот что это значит. Галлюцинации появляются все чаще. Хорошие периоды, ясные периоды сокращаются. Пройдет немного времени и… «Бедняжка, она уже не может сама о себе позаботиться» — вот что скажет мамочка, сморкаясь в свой платочек, и все приятели, качая головами, будут твердить: «Такая милочка. Как это ужасно!» Нэнси отчетливо видела, что ее ждет в будущем. Она будет таскаться по проулкам под их окнами. Взгляд блуждает. Волосы спутаны, одежда в лохмотьях. Красавцы в элегантных костюмах сворачивают в сторону, лишь бы не столкнуться с ней. Женщины в туалетах от Бергдорфа морщатся и глядят в сторону. Нэнси будет выползать на улицу по ночам, будет так считать дни — от полуночи до полуночи. Будет спать на чужом крыльце. Бормотать во тьме, разговаривать с тьмой, а то вдруг как заорет: «Час зверя! Он умрет! В восемь часов! В восемь часов».
— Но это же правда, — прошептала Нэн, сжимая ку лаки и стискивая зубы. — Это правда, клянусь. Это должно произойти.
Доктор Шенфельд смотрел на нее с жалостью, даже голову набок наклонил, скривил губы. Жалость пронзала Нэнси, точно раскаленный нож. Что за пытка!
— Полно, Нэнси, — произнес он секунду спустя. Нэн услышала, как скрипнуло кресло. Не поднимая головы, она догадалась, что доктор уже стоит над ней. Твидовый пиджак с модными заплатками, черный вязаный галстук. Здоровый человек, свободный человек. Наклонившись, он ласково коснулся ее руки. Нэнси, насупившись, отдернула руку: чужой, ничего не понимает.
— Все в порядке, — тихо увещевал доктор. — Надо провести тесты. Это займет три дня. Договорились?
Он вновь коснулся руки Нэн. Помог ей подняться. Девушка жалобно взглянула на него. «Это же правда. Честное слово. Клянусь. Помогите мне. Пожалуйста».
— Мы свяжемся с вашей семьей, — пообещал доктор Шенфельд, — а пока подберем вам хорошенькую комнатку, даже с видом на Эмпайр стейт билдинг. Разумеется, для новичка это слишком жирно, но я тут пользуюсь кое-каким влиянием.
Доктор улыбнулся своей пациентке, а Нэнси все смотрела на него, пытаясь, точно за соломинку, ухватиться за мелькнувшую в этой улыбке ласку. Она послушно кивнула.
— Ну, вот и хорошо! — обрадовался доктор, похлопывая ее по плечу. — Пойдемте, познакомлю вас со всей компанией.
Нэнси вновь кивнула и со всей силы врезала ему коленом промеж ног.
Она даже не догадывалась, что собирается это сделать, — до той самой секунды, когда все произошло. Понятия не имела. А совершив свой странный поступок, осталась стоять на месте, чего-то ожидая, может быть, еще каких-то слов врача.
Потянулась странная, неловкая минута, когда казалось, будто ничего не случилось. Доктор по-прежнему улыбался, глядя на Нэнси сверху вниз, поддерживая ее рукой за локоток; от уголков глаз разбежались ласковые лучики. Медленно-медленно лучики начали исчезать, глаза расширились, все лицо как-то постепенно расползлось, рот распахнулся, глаза выпучились, точно надувные баллончики. Он начал издавать какие-то странные звуки:
— Уф… уф…
Просто выпускал клубы воздуха. Медленно, очень медленно, он отвернулся от Нэнси, потом ухватился одной рукой за стол, а другой сжал ушибленное место. Бумаги посыпались со стола, запорхали в воздухе, кружа, опустились на пол. Ладонь доктора врезалась в подставку для карандашей — карандаши и ручки, щелкая, разлетелись во все стороны.
— Уф… уф… — размеренно выдыхал он.
Нэнси, едва дыша, испуганно смотрела на него. «Простите, простите, но я должна, должна идти туда», — мысленно повторяла она. Доктор, держась рукой за пострадавшее место, рухнул на стол.
И тут Нэнси поняла, что другой рукой он тянется к телефону.
«Не смей!» В одно мгновение она оказалась у него за спиной, остановилась, глядя ему в затылок, уверенно расставила ноги, сцепила вместе ладони, отвела их высоко за голову — точно секиру — и обрушила удар на затылок доктора Шенфельда.
Нэнси даже хрюкнула, когда сцепленные в замок руки с силой врезались в череп врача. Доктор Шенфельд ткнулся лицом в стол, столешница искусственного дерева разбила ему нос, и кровь хлынула по обеим щекам, узенькие красные струйки расползлись по устилавшим стол белым листам бумаги. Ноги врача подкосились, он распростерся на столе, поехал по нему и упал, сбив при этом стул. Улегся на полу у ног Нэнси. Стул перевернулся и накрыл его.
