Жак Мазо - Орлиный мост
— И что же это?
— Определенное восприятие жизни, общие вкусы и интересы, типичные для нашего светского общества.
— То есть?
— Мы происходим из старинного рода протестантов этой провинции, и нас объединяет сама история.
— Интересно, ведь именно Эмиль…
— Кто это?
— Эмиль Массар, жертва…
— Ах да, я забыл!
— Он мне много рассказывал о тайном протестантском обществе, целые века существовавшем в этой провинции.
— Ничего не знаю об этом, но расскажите мне! — с иронией воскликнул Полен. — Мне интересно, куда может завести людей воображение.
— Эмиль говорил, что оно возникло в эпоху религиозных войн. Протестанты тогда боялись католиков и, чтобы защитить себя, якобы создали здесь тайное общество, причем его члены были в каждой деревне. По его словам, тайное общество брало на себя ответственность за исчезновения людей, убийства, доносы во время войн, в особенности во время последней. Он говорил о том, что после периода бездействия оно вновь появилось в восьмидесятых годах по неизвестной причине, и если в округе начинали твориться странные вещи, все приписывалось ему.
— Какая забавная история! А у тайного общества не было названия?
— Нет!
— Очевидно… Послушайте, инспектор! — сказал доктор, раздвинув ноги и облокотившись на ручки кресла. — Я думаю, мы уклонились от вашего дела. У этой истории нет ни конца, ни начала. Если бы такое общество существовало, я бы непременно об этом знал. — После этой реплики он встал. — Разрешите мне закончить наш разговор, полагаю, мы все сказали друг другу. Меня ждет работа.
Мишель тоже встал.
— А вы разве не на пенсии?
— Вы правы. Но я занимаюсь имением, а это требует очень много времени.
— Понимаю.
Полен проводил Мишеля до крыльца и пожал руку.
— Если вам будут необходимы другие сведения, я к вашим услугам.
— Спасибо, доктор. Кстати, забыл спросить у вас кое-что еще…
— Пожалуйста…
— А от чего умер Бернар Дюваль?
— От сердечного приступа.
— У себя дома?
— Да.
— Вас вызвала Элен?
— Верно, но, к сожалению, я приехал слишком поздно.
— Жаль…
— Да… Это был чудесный человек, — заключил Полен с напускной грустью.
Когда собеседник Мишеля скрылся в доме, он невольно залюбовался ротондой из гравия, которую окаймлял газон, а также платановой аллеей, расположенной как раз напротив. Весь ансамбль состоял из строгих геометрических форм. Все было ясно, четко, как ответы доктора на его вопросы. Но Мишель считал, что они были не совсем искренни и начисто лишены воображения.
Окинув взглядом в последний раз входную дверь дома, он сел в машину.
В 12 часов 30 минут Мюрьель уже стучала в дверь к Ноэми Майар. Ноэми открыла ей и пригласила войти. Судя по озабоченному виду и суетливым движениям, мадам Майар нервничала. Женщины расположились в гостиной. Сложив руки на коленях, Ноэми попыталась улыбнуться, но ее взгляд выражал одновременно недоверие и страх.
— Вы хотели меня видеть?
— Да. Прежде я хотела бы сообщить вам хорошую новость. Вероника… то есть Тома сегодня утром заговорил…
— И что она… то есть он сказал?
— Минуту, я все записала. — Она вынула небольшой блокнот из кармана. — «Бежать… Мост… Дьявол… Завтра на рассвете… Шарль… Козыри — пики… Люблю… Люблю… Но…».
— Боже мой! — воскликнула Ноэми.
— Что такое?
— Ничего, ничего! Просто я крайне удивлена, что кто-то говорит посредством моей дочери…
— И правда, это удивительно, — согласилась Мюрьель. — Пожалуй, даже страшновато. Признаюсь, когда я услышала этот голос, мне стало жутко…
Ноэми явно было не по себе, она то и дело смыкала и размыкала руки. Мюрьель продолжала:
— Интересно и то, что можно сравнить эти слова духа с тем, что он сказал несколько дней назад…
— Вот как? — удивилась Ноэми. — А разве он… она уже говорила?
— Да. Я об этом не упоминала, чтобы не беспокоить. — Она снова посмотрела в свои записи. — Он сказал: «Козыри — пики… Я — пас… Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь… Только не мост! Нет! Нет! Только не мост! Только не это…»
Ноэми вдруг резко поднялась.
— Извините, я сейчас приду.
Она исчезла в другой комнате.
Ее волнение не ускользнуло от Мюрьель. Это показалось ей любопытным.
Ожидая возвращения Ноэми, она стала рассматривать комнату. Тут было уютно, светло и чисто. Тем не менее почти полное отсутствие картин, ваз и прочих милых вещиц указывало на некую отстраненность от реальной жизни. Внезапно внимание Мюрьель привлекла мандала, висевшая на стене. Появилось странное ощущение, словно какая-то сила притягивала ее к центру картины. Мюрьель пыталась сопротивляться — напрасно! Чем больше она смотрела на рисунок, тем отчетливее становилось впечатление, что она теряет контроль над собой. Ее охватила смутная тревога, в сознании вдруг стали возникать бессвязные сцены насилия, будто она приняла вещество, вызывающее галлюцинации.
В то же время она почувствовала, как на нее накатила волна ненависти, неведомая ей прежде. Сердце учащенно забилось, и ее охватил панический страх.
Мюрьель старалась вернуть себе душевное равновесие, но поняла, что находится под воздействием кого-то или чего-то. Словно околдованная невидимой силой, она стала терять свое «я», но все-таки смогла поднести руку к глазам и перевести взгляд на букет сухих цветов, стоявших на камине.
Ей стало легче, хотя сердце по-прежнему неистово колотилось в груди. Мюрьель с трудом поднялась, подошла к балконной двери и приоткрыла ее. Свежий воздух пошел ей на пользу.
Едва она пришла в себя, как появилась Ноэми.
— Простите, что задержалась…
— Ничего страшного, — сказала Мюрьель, решив не упоминать о том, что с ней произошло. — Мы остановились на словах вашей дочери, то есть на словах Тома. Как вы думаете, что они означают?
Ноэми отвела взгляд. Мюрьель украдкой наблюдала за ней. Казалось, Ноэми была здесь и одновременно далеко отсюда.
— Ничего! — в конце концов ответила она. — Они мне ни о чем не напоминают.
— И даже имя Шарль?
— Нет. Я не знаю никакого Шарля.
— Извините мою настойчивость, но я бы хотела, чтобы мы поговорили о вашей семье, в частности, об отце Вероники.
Ноэми повернулась к Мюрьель. Ее взгляд был так печален, будто она вот-вот могла расплакаться. Тем не менее очень быстро женщина пришла в себя, ей почти удалось улыбнуться.
— Поговорить об отце? Но я не знаю, что с ним стало. Это было так давно… Я встретилась с ним, когда была студенткой. Но он мгновенно исчез, узнав, что я жду ребенка.
— Вы никогда не пытались его разыскать?
Ноэми заколебалась:
— Нет. Ну конечно, нет! Зачем? Мужчину, который уходит при таких обстоятельствах, удержать невозможно.
— А Вероника страдала от отсутствия отца?
— Думаю, да. Все страдают от этого.
— Вы правы, — согласилась Мюрьель, думая об Эндрю. — Вы с ней никогда об этом не говорили?
— Нет. Вероника слишком целомудренна и не могла на это согласиться…
Мюрьель молчала, удивившись, что мать и дочь, настолько близкие друг другу, никогда не говорили на эту тему. У нее с сыном все было наоборот: каждый день Эндрю вспоминал об отце и задавал вопросы, ответа на которые не существовало.
Понимая, что молчание затянулось, Мюрьель продолжила:
— Я полагаю, это событие обострило повышенную чувствительность Вероники. Вот чем можно объяснить тот факт, что она стала медиумом и вошла в контакт с умершим…
— Возможно, вы и правы, но все это выше моего понимания. В то же время мне хотелось бы лучше понять, чем вы занимаетесь.
Обрадованная неожиданным интересом Ноэми к своей работе, Мюрьель принялась рассказывать о новом проекте и делах, которые она уже распутала. Затем она упомянула о наблюдениях, сделанных на мосту, и злоключениях, которые за этим последовали.
Легкая тень омрачила лицо Ноэми:
— Сожалею, что так получилось…
— О, не беспокойтесь. Я умею защищаться.
— Надеюсь, но меня это так пугает…
— Почему?
— Не знаю, — сказала Ноэми, как если бы говорила сама с собой. — Колдовство… Темные силы… Оккультизм. Это может причинить очень много зла…
— Я знаю. Вплоть до смерти. Несколько дней назад это случилось с Эмилем Массаром…
Ноэми выпрямилась.
— Вы знали Эмиля Массара? — спросила Мюрьель.
— Нет! Нет! Честно, я не…
Такой ответ удивил Мюрьель. Она стала рассказывать о предполагаемых обстоятельствах преступления, внимательно наблюдая за собеседницей. С каждой минутой Ноэми волновалась все сильнее. Однако и на этот раз ей удалось овладеть собой.
— Но это все же не объясняет вашего интереса к моей дочери, — заметила Ноэми с некоторой досадой, когда Мюрьель замолчала.
— Меня пригласил доктор Моруа…
— Это он вас вызвал?
— Да, а что?
— Ничего, просто я этого не знала.
