Дело медведя-оборотня - Персиков Георгий
– Что?! Ксюша! Что за личина?! – Муромцев встрепенулся и жадно смотрел на перекошенное болью любимое лицо, ожидая продолжения разгадки, но Ксения лишь отрывисто дышала, словно роженица, и повторяла хриплым чужим голосом:
– Звезда, звезда, звезда! У-у-у-уууууу! Личина! Уууууу!
Через минуту странный припадок завершился, и женщина обессиленно вытянулась и вновь впала в оцепенение. Муромцев, совершенно пораженный, отпустил ее руку и принялся расхаживать туда-обратно по палате, растирая глаза кулаками. Личина-звезда, звезда-личина. Очевидно, преступник был в маске. Но при чем тут звезда? Может, орден? Чушь. Из кухни до его носа долетел запах праздничных пирогов, которыми не обделяли пациентов госпиталя, и сыщик немедля вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра. Пироги, судя по запаху, были с капустой и еще с курятиной… Муромцев остановился и шлепнул себя по лбу, от бессонной ночи и тревог совсем ум отшибло! Пироги на праздник испекли – вчера же сочельник был, Святки на дворе! Святки-колядки! Нападавшему ничего не стоило напялить личину, например, козла или черта, а потом неузнанным затеряться в праздничной толпе. А звезда – это звезда-коляда которую носят на шесте, когда ряженые отправляются христославить и колядовать. Что это дает расследованию? Ровным счетом ничего… Тем не менее необходимо было действовать, он решил немедленно отправиться в управление сыска и посоветоваться с Будылиным, вдруг что-то прояснилось за ночь.
Муромцев торопливо поднимался по лестнице, ведущей к кабинету начальника сыска, когда услышал самодовольный голос Бекасского, раздававшийся из-за двери. Сыщик чертыхнулся – нужно было поговорить с Будылиным первым, пока этот напомаженный хлыщ до него не добрался. Он решительно постучал и вошел в кабинет. Будылин, мрачнее тучи, с обвисшими бакенбардами сидел за своим столом и, очевидно, выслушивал доклад Бекасского о произошедшем. Сам Яков Карлович, заметив входящего, буквально просиял торжествующей улыбкой:
– Аааа… А вот и наш защитник курсисток! Что же, здравствуйте. Думаю, вам будет интересно знать, что доцент Греков уже освобожден из-под стражи и с нетерпением ждет ваших извинений у себя на кафедре! До сих пор диву даюсь, как вам только пришло в голову упечь за решетку такого уважаемого человека, ученого! Обвинить его в этом ужасном кровопролитии и вместе с ним все наше достойное общество, которое не выжило из ума и выступает против всех этих ужасных суфражистких и либеральных ересей! – Бекасский был явно на кураже, глазки его сияли, психопатическая застывшая улыбка не сходила с лица.
– Яков Карлович! – неожиданно оборвал его победную сентенцию Будылин. – Наш товарищ только что пережил ужасную трагедию. Роман Мирославович, выражаю вам глубокое соболезнование в связи со случившимся. Мы с вами – сыщики и привыкли рисковать своей жизнью и здоровьем, но каждый раз, когда это касается семьи… Такое просто подло и неправильно.
Муромцев поблагодарил начальника и уселся на стул так, чтобы его и Бекасского разделял напряженный и бледный Ларсен. Тот одними глазами задал Муромцеву вопрос и, получив в ответ печальный взгляд, прошептал: «Мужайтесь».
– Сочувствую вашему горю, – Бекасский глумливо поклонился, – но если бы так называемые «образованные дамы» больше занимались семейным очагом, а не шлондрали по аудиториям, им бы не угрожали подобные неприятности. Жаль, господин Муромцев, но вы сами пали жертвой собственных чрезмерно либеральных взглядов. Надеюсь, это послужит вам хорошим уроком и вы больше не будете преследовать патриотов отечества!
– Мне удалось поговорить с Ксенией. – У Муромцева не было ни сил, ни желания отвечать на грязные издевки оппонента, он с трудом выдавливал из себя слова. – И мне удалось выяснить кое-что по поводу убийцы. Она все время повторяла про «личину» и «звезду», и я решил, что…
– Да-да-да! – Бекасский насмешливо отмахнулся от него, указывая на пухлый отчет, лежащий у Будылина на столе. – Не утруждайте себя. Тут все подробно описано, в том числе и про то, что убийца наряжался колядующим и носил маску. Эти факты очередной раз подтверждают мою теорию о том, что убийства – дело рук психопата из разночинцев. Он один из тех, кто, заложив за воротник, шляется по дворам уважаемых людей со своими колядками. Они наряжены в вывернутые тулупы, носят личины бесов и козлов, а с собой они носят рождественские звезды на палках. Все верно? – Он, расплываясь от самодовольства, заглянул Муромцеву в глаза, и тот был вынужден медленно кивнуть. – Это извозчик, мясник или дворник, которого одурачила женщина, и он от ревности впал в маниакальное состояние. Возможно даже, это была девушка благородных кровей, как ваша жена… Так что, наверно, вам стоит проверить, не жмет ли вам чего-нибудь под фуражкой!
Бекасский, чуть ли не подскакивая от остроумной выдумки, наклонился и изобразил маленькие рожки из пальцев на своем гладком проборе. Муромцев мгновенно вскочил с безумными от гнева глазами и готов был уже кинуться на улыбающегося негодяя, когда Ларсен, сухопарый, но при том словно сделанный из железа, схватил его за руку и силой усадил на место.
– Он только этого и добивается! Сохраняйте достоинство, прошу вас! – напряженно прошипел он в ухо сыщику.
– Роман Мирославович! Попрошу вас воздержаться от подобных вещей в моем кабинете! – Будылин встал и, нависая над столом, сверлил взглядом своих подчиненных. – А вы, господин Бекасский, забываетесь! Немедленно принесите извинения! Иначе за ваше недостойное поведение вы будете подлежать суду чести!
– Суд чести?! Не будьте смешным! Не вам меня судить! Ваше бездарное расследование провалилось, и будьте уверены, о вашем фиаско уже во всех подробностях доложено губернатору! – Бекасский скинул привычную маску медового дружелюбия и теперь орал, перекошенный ненавистью. Начальник сыска слушал молча, с потемневшим лицом, вперив в негодяя взгляд из-под густых бровей. – А я, я уже близок к разоблачению настоящего убийцы! И когда это случится, в петербургском сыске начнутся бо-о-ольшие перемены! Всего хорошего, господа!
Он схватил пачку бумаг со стола и вышел из кабинета, не оборачиваясь.
– Я вызову этого подлеца на дуэль! – Муромцев освободился наконец из хватки Ларсена и принялся в бешенстве метаться по коридору. Будылин мрачно следил за его движениями со своего места.
– Увы, Роман Мирославович, не могу вас поддержать в этом благородном порыве. У Бекасского большая протекция в министерстве, все, чего вы добьетесь попыткой дуэли, – это арест и погубленная жизнь. И я даже не смогу вмешаться и помочь вам. Теперь я и сам тут на птичьих правах. Благодаря доносам этого хлыща губернатор и министр – оба в полном негодовании, и угадайте, кого они во всем винят? Что же… Видимо, и мне пришло время собираться на покой… А вы… Вам нужно поспать. Ваша жизнь не кончена, и стоит подумать о будущем.
Муромцев под воздействием этих слов прекратил свои метания по кабинету и внимательно слушал. Никогда раньше он не видел Будылина таким старым и усталым. Он и сам чувствовал себя стариком. Но правда в этих словах была – жизнь не кончена, еще оставалось за что бороться.
С того дня прошла уже пара недель, но время не приносило Муромцеву никакого облегчения. Ксения по-прежнему лежала в госпитале. Повязку сняли, и стало видно, как волосы на обритой голове отросли ежиком, через них просвечивал уродливый розовый шрам. Роман проводил с ней по многу часов каждый день, но эти визиты только умножали его боль. Улучшения все не было, его жена лежала или сидела как сомнамбула, вперив взгляд в одну точку, и молчала. Когда же он в отчаянии пытался растормошить ее, то получал в ответ только припадок с гудением, уханьем и криками «Звезда, звезда, личина!», после чего вновь наступал период апатии.
Лечение и уход за Ксенией стоили больших денег, и счета только росли. Первое время, раздавленный горем, он не обращал внимания на финансовую часть вопроса, но после неизбежно оказался вынужден с ней столкнуться. Жалованье в управлении ему платить перестали, Муромцев был отстранен от всех дел и находился в опале, у Будылина дела шли не лучше – он готовился к бесславной отставке даже без пенсии, о чем ясно заявили в верхах, так что помочь своему бывшему протеже он уже не мог. Муромцеву можно было попытать судьбу и перевестись в какое-нибудь уездное управление сыска, где никто не знал про него и про его неудачу. Но что в таком случае делать с Ксенией? Ей нельзя покидать госпиталь, и бросить ее в таком состоянии он не мог… Оставалось одно – какая-нибудь маленькая и пыльная адвокатская контора, скромный чин и тусклая надежда построить карьеру на новом поприще.
