Дэн Симмонс - Бритва Дарвина
Сид взяла его и повертела в руках.
– Калибр 410… Это что-то означает?
– У меня когда-то был 410-й "сэведж", – тихо ответил он, пожав плечами. – Отец подарил, незадолго до смерти. Антиквариат. Я оставил его в Колорадо.
Сидни перевернула патрон и внимательно осмотрела латунный капсюль.
– Он не выстрелил, но ударник бил по нему.
– Это случилось в последний раз, когда я пробовал стрелять из ружья, – ещё тише произнес Дарвин. – Единственный раз, когда оно дало осечку.
С минуту Сид стояла с патроном в руках и пристально глядела на Дара, а потом поставила патрон на подоконник.
– Он до сих пор опасен.
Дарвин вскинул брови.
– Я знаю, что ты был в корпусе морской пехоты… во Вьетнаме. Должно быть, ты был тогда совсем юным.
– Не таким уж и юным, – возразил Дар. – К тому времени как я поступил на службу, я уже закончил колледж. А во Вьетнам попал в 1974 году. Кроме того, в последний год нам особо нечем было заняться. Разве что слушать по армейскому радио отголоски скандала в "Уотергейте"* и бродить по округе, подбирая "М-16" и прочее оружие, которое побросала армия Республики Вьетнам, когда драпала от северо-вьетнамских регулярных войск.
– Ты закончил колледж, когда тебе исполнилось восемнадцать, – сказала Сид. – Ты что, был… вундеркиндом?
– Просто успевающим учеником, – ответил Дар.
– А почему морская пехота?
– Ты не поверишь, но из-за родственных чувств, – сказал Дар. – Потому что отец служил в корпусе морской пехоты во время настоящей войны… Второй мировой.
– Я верю, что он был в морской пехоте, – сказала Сид. – Но я не верю, что по этой причине ты записался в армию.
"Правильно", – подумал Дарвин. А вслух сказал:
– На самом деле отчасти из-за того, чтобы потом было легче поступить в аспирантуру, отчасти из-за дурацкой прихоти.
– Это как? – удивилась Сидни.
Она допила свой бокал. Дар налил ей виски ещё на два пальца. Потом помолчал и понял, что ему хочется рассказать ей правду… часть правды.
– В детстве я увлекался греками, – признался он. – Это увлечение продолжалось и во время учебы в колледже, и даже когда я защищал докторскую диссертацию по физике. На всех гуманитарных отделениях изучают культуру древних Афин… ну, скульптура, демократия, Сократ… А моей страстью была Спарта.
– Война? – озадаченно спросила Сидни.
– Нет, – покачал головой Дарвин, – хотя все помнят о спартанцах именно это. Они были единственным на моей памяти обществом, которое создало отдельную науку, изучающую страх. Она называлась фобология. Их обучение, начиная с самого нежного возраста, было направлено на распознание страхов и фобий и на борьбу с ними. Они даже выделяли определенные части тела, в которых зарождается страх… места, где он аккумулируется… И учили детей, молодых воинов, приводить свои тела и души в состояние афобии.
– Бесстрашия, – перевела Сид. Дарвин нахмурился.
– И да и нет, – сказал он. – Существует несколько видов бесстрашия. Берсерк или японский самурай проникались слепой яростью. Или, например, палестинский террорист, входящий в автобус с бомбой под мышкой. Все они были бесстрашны… то есть не боялись собственной смерти. Но спартанцы добивались другого.
– Что же может быть лучше для воина, чем бесстрашие? – спросила Сидни.
– Греки, спартанцы, называли такое бесстрашие каталепсией, вызванной злостью или гневом, – ответил Дарвин. – Буквально "одержимостью демонами"… полной потерей контроля над собой, своим разумом. Они же стремились к тому, чтобы афобия была полностью… сознательной, контролируемой… Нежелание стать одержимым даже в угаре битвы.
– И ты научился афобии, когда был в морской пехоте… во Вьетнаме? – спросила Сид.
– Увы. Все время, пока я там был, я боялся. До судорог.
– Ты там много чего повидал? – спросила Сидни, пристально глядя на него. – Твое личное дело до сих пор засекречено. Наверное, не просто так?
– Да ничего особенного, – солгал он. – Вот если бы я был секретарем-машинистом и перепечатал гору секретных документов, ты бы тоже ничего обо мне не узнала.
– А ты был секретарем?
Дар покатал свой бокал с виски в ладонях.
– Не совсем.
– Так ты видел бой своими глазами?
– Видел достаточно, чтобы никогда больше такого не видеть, – честно признался Дарвин.
– Но ты хорошо знаешь оружие, – продолжала она гнуть свое.
Дар скорчил гримасу и отхлебнул из бокала.
– Что у тебя было в армии? – спросила Сид.
– Какая-то винтовка, – пожал плечами Дар. Он не любил обсуждать огнестрельное оружие.
– Значит, "М-16", – заключила Сид.
– Которая имеет свойство моментально ржаветь, если не драить её до блеска каждый день, – покривил душой Дар.
У него была не "М-16". У его наблюдателя была "М-14" – более старая винтовка, зато со стандартными патронами 7,62 миллиметра, как у "Ремингтона-700 М-40" с ручной перезарядкой, с которой Дарвин тренировался. А тренировался он по 120 подходов в день и шесть дней в неделю, пока не научился попадать в движущуюся мишень ростом с человека с пятисот ярдов и в неподвижную – с тысячи.
Он допил свой скотч.
– Если вы, главный следователь, хотите навесить мне какую-нибудь стрелялку, выбросьте это из головы. Я их терпеть не могу.
– Даже если русская мафия пытается убить тебя?
– Пыталась, – поправил Дар. – И я продолжаю считать, что меня попросту с кем-то спутали.
Сидни кивнула.
– Но у тебя было оружие, – не сдавалась она. – И тебя учили, что делать, если оно дает осечку…
Дар посмотрел на неё и сказал:
– Нужно повернуть ствол в ту сторону, где никого случайно не подстрелишь, и подождать. Рано или поздно оно выстрелит.
Сид кивнула на патрон.
– Может, тогда его стоит выбросить в окно?
– Нет, – сказал Дарвин.
Они разлили остатки виски по бокалам и стали молча глядеть в огонь. В комнате приятно пахло дымком, смешанным с легким ароматом шотландского виски.
Напряжение после предыдущего спора улеглось. Они начали болтать на профессиональные темы.
– Ты слышал о директиве последнего шефа Национального управления по безопасности движения? – спросила Сид.
Дарвин хихикнул.
– А то! "Запрещается употреблять выражение "несчастный случай" в любых официальных документах, корреспонденции и/или служебных директивах".
– Тебе не кажется это несколько странным?
– Отнюдь, – возразил Дар.
Полено в камине треснуло и рассыпалось снопом янтарных искр. С минуту он смотрел на это чудо и только потом снова повернулся к гостье. При свете камина лицо Сид стало моложе и мягче, а глаза остались такими же живыми и проницательными, как и прежде.
– Можно проследить их логическую цепочку, – продолжил Дарвин. – Любого несчастного случая можно избежать. Поэтому они не должны случаться. Поэтому управление не может использовать выражение "несчастный случай"… их просто нет. Поэтому в управлении предпочитают именовать их "крушением", "катастрофой" и тому подобным.
– Ты тоже считаешь, что несчастного случая можно избежать? – спросила Сидни.
Дарвин от души расхохотался.
– Любой, кто хоть раз расследовал несчастный случай – неважно какой, от аварии с космическим челноком до придурка, который поехал на желтый и получил вмятину в бок… Так вот, несчастные случаи просто неизбежны!
– Это как? – удивилась Сид.
– Они случаются, – ответил Дарвин. – Процентная вероятность цепочки событий, которая привела к несчастному случаю, может быть разной – одна тысячная, одна миллионная… Но как только эти события соединяются в правильной последовательности, несчастный случай неизбежен. На все сто процентов.
Сидни кивнула, но было видно, что это её до конца не убедило.
– Ладно, – сказал Дар, – возьмем случай с "Челленджером". НАСА оказалось в роли беспечного водителя, который рванул на желтый свет. Ты можешь проделать этот фокус один раз, пять, двадцать… и скоро решишь, что это безопасно и вообще в порядке вещей. Но если ты не остановишься, когда-нибудь отыщется такая же самоуверенная сволочь, исповедующая ту же философию безнаказанности, и столкновение станет неизбежным.
– Значит, НАСА шло на неоправданный риск?
Дар развел руками.
– Вот это комиссия определила точно. Работники НАСА знали о том, что могут возникнуть проблемы с резиновыми уплотнительными кольцами между секциями ракет-носителей, но ничего не предприняли. И знали, что при пониженной температуре эта проблема становится ещё серьезней, но все равно не отменили полет. Они не прислушались к по меньшей мере двум десяткам предупреждений собственных специалистов. На борту космического челнока была учительница, и политики напирали, желая побыстрее вывести её на орбиту. Чтобы тем же вечером президент Рейган мог упомянуть об этом в своей речи. Обстоятельства были против них.
– Значит, ты веришь в неблагоприятное стечение обстоятельств? А во что ты ещё веришь?
Дарвин бросил на неё лукавый взгляд.
