Дерек Картун - Летучая мышь
Своих двух коммунистов я заметил, как только они вышли из метро и через площадь Альма двинулись к мосту. Тот, что помоложе, — по моим признакам сам Таллар — был высок, худ. Резкие черты лица, густые рыжеватые волосы. Его компаньон — лет пятидесяти, краснолицый, плотный, почти седой. Оба в кожаных куртках. Пытаясь укрыться от непогоды, они спешили, отворачиваясь от ветра, сутулились. Поблизости никого подходящего не оказалось, и высокий со словами — "Я — Робер Таллар," — без колебаний протянул мне руку. Я в ответ назвал себя: "Пэррот".
— А это товарищ Этьен Рейналь.
Рукопожатие Таллара было крепким, у меня даже рука занемела.
— Есть место, где можно поговорить спокойно. Тут рядом, — сказал я.
Пять минут скорым шагом — и мы пришли на квартиру на улице Дебрус, как и было условлено. Я приметил в углу гостиной радиоприемник — вмонтированный в него микрофон наверняка соединен с записывающим устройством, припрятанным где-нибудь в шкафу, в одном из ящиков. Гости оглядывались — их, видимо, тоже интересовало, где спрятан микрофон. Я предложил им снять пальто в передней — мой придирчивый взгляд не обнаружил под полами их дешевых пиджаков никаких подозрительных выпуклостей.
Бок о бок они расположились на длинной софе, я сел напротив, в кресле, и Таллар тотчас приступил к делу. По его жесткому выражению я догадался, что он с севера, из рабочих.
— Партия уполномочила нас на этот разговор. Я член центрального комитета, Этьен возглавляет региональный отдел Генеральной конфедерации труда[6].
Рейналь коротко кивнул. С помощью специальной машинки он скручивал сигарету, насыпая из ветхого кисета табак в клочок тонкой желтоватой бумаги.
— Объясню, почему мы искали встречи с вами, — продолжал Таллар, Насколько нам известно, вы прибыли, чтобы установить, поддерживал ли покойный Маршан тайные, недозволенные контакты с иностранными разведками. Мы знаем, что французские власти вам поддержки не оказали. Как можно было ожидать, чтобы эти люди признали, что в их среде столь долго действовал предатель и шпион? У нашей партии нет причин скрывать этот скандальный факт, мы даже заинтересованны в публичном разоблачении бывшего министра, особенно в том, что касается его деятельности во время войны.
После небольшой паузы — я счел за лучшее промолчать, — Таллар заговорил снова:
— После войны не удалось вывести на чистую воду всех предателей и коллаборационистов. Многих спасли от справедливого суда деньги, влияние родственников и прочие привилегии. К тому же власти не были по-настоящему заинтересованы в разоблачении этих негодяев. В течение тридцати лет мы, располагая убедительными данными о предательстве целого ряда общественных деятелей, не можем воспользоваться ими. Однако время от времени правда все же всплывает наружу. В силу некоторых обстоятельств.
И, — подумал я про себя, — в силу некоторого политического шантажа. Но вслух этого не произнес.
— Мы могли бы рассказать о том, что делал Маршан во время войны и после, — заявил Таллар, — Наши сведения точные…
— Я хотел бы задать вопрос: почему вы сами даже не пытались в свое время разоблачить Маршана, имея эти, как вы утверждаете, точные данные? А только теперь, через столько лет да ещё с чужой помощью…
— Ответ прост, — ответил Таллар, — Вам отлично известно, что недостаточно обвинить человека и даже предъявить доказательства его вины, чтобы его осудили. В случаях, как этот, надлежит прежде всего думать о расстановке политических сил, о соблюдении баланса — это касается и партий, и правоохранительных органов, и прессы. Сам факт коллаборационизма и шпионажа — подтвержденного или нет — не может быть рассмотрен изолированно, сам по себе. С точки зрения нашей партии, случай с Маршаном в то время не подлежал разглашению, этого не позволял политический климат тех лет.
Пытается повесить мне лапшу на уши — как будто я не понимаю, что коммунисты по своей природе вовсе не заинтересованы в разоблачении шпионов, даже если КГБ получил их по наследству от гестапо. Только по этой причине они и молчали все эти годы. Но возражать собеседнику я не стал. И он продолжал все так же негромко и рассудительно:
— В нынешней изменившейся ситуации мы готовы сделать эту историю всеобщим достоянием. Партия решила, что вам следует услышать её от непосредственного участника. От товарища Этьена.
Меня поразило, насколько легко этот безусловно неглупый молодой человек обращается с абстрактным термином "партия", наделяя это слово волей, разумом, властью и даже отождествляя с собственной личностью.
А ведь это опасно, — подумалось мне, — Вместо "Господь Бог повелевает…" — "Партия велит…". Звучит почти одинаково, но…
Я повернулся к Рейналю — он все это время просидел молча, скрестив на животе тяжелые рабочие руки. Голос у него оказался скрипучий, гортанный похоже, он из Оверни. Говорить он был явно не мастер.
Да, он знал Маршана по работе в сопротивлении, в Лионе. Познакомились в конце сорок второго. Маршан руководил связями, документацией, жил в Лионе. Часто бывал в Авейроне — там и вступил в отряд. Настоящий вояка так определил его Рейналь. Храбрый, энергичный. Видно, армия его приучила к дисциплине и порядку. И подпольщик отличный. Политические взгляды антикоммунист, религия — католик.
В их отряде тогда был некий Рауль Бракони. Вечером 28 декабря сорок второго года он пошел к доктору Жане — тоже члену группы, чтобы встретиться кое с кем из товарищей. Бракони находился в приемной среди пациентов, ждущих своей очереди, когда дом окружили немцы из СД — военной контрразведки и французские полицейские. Раньше чем они ворвались, Бракони успел проглотить список, который был у него с собой, — этот список мог погубить многих. Всех, кто находился в квартире, забрали в штаб-квартиру СД — самого доктора, его семью, ассистентку, пациентов. В том числе и Бракони. И сразу начали допрашивать. Бракони не повезло: первый же из допрашиваемых в страхе за себя заявил, что видел, как Бракони что-то проглотил. Немцы тут же вызвали начальство — пришел майор по имени Клаус Барбье.
У Бракони вызвали рвоту, запихнув ложку ему в глотку. Слова на клочке бумаги были неразличимы. Но мучители поняли, что человек, который находится перед ними, может поведать немало интересного.
— Они даже пытать его не стали, — сказал Рейналь, — Просто объяснили, как это делается. А может, показали кого-нибудь из товарищей, кого схватили раньше. Этого оказалось достаточно — он заговорил. Выдал всех и вся назвал адреса, имена, кто чем занимался…
Знаете, если уж кто попадался им в лапы — старался говорить как можно меньше, только то, что они все равно уже знали. Люди ведь слабые, не всякий может выдержать боль. Но Бракони — он согласился с ними сотрудничать. Переметнулся. И мы об этом узнали — он сам водил полицейских по адресам. Но это потом — а тогда его через пару дней выпустили, нам он сказал, будто одурачил тех, кто его допрашивал, сошел за пациента…
Голос Рейналя звучал глухо, монотонно:
— Наш товарищ доктор Жане умер в тюрьме — его забили досмерти. Жену доктора отправили в Равенсбрюк — оттуда она не вернулась. До сих пор простить себе не могу — как мы сразу не разобрались с этим Бракони, просто тогда были в шоке, а ведь все было с ним ясно. Он и вел себя как… Словом, всю сеть в Лионе провалил. Пятнадцать человек арестовали. Среди них и Андре Маршан. К нему пришли на квартиру — а он оказался в отъезде. Так он сказал. На самом-то деле его тогда взяли.
СД и гестапо всегда действовали одинаково, если им удавалось кого-то перевербовать. Либо этот человек возвращался из застенков избитый до полусмерти, с какой-нибудь версией своего счастливого избавления. Либо его отпускали тут же, так, чтобы товарищи не успели заметить его отсутствия. Вот так и было с Маршаном. Кто мог заподозрить, что человек так быстро может стать предателем?
— Но как Барбье это удалось?
— Через одну женщину.
— Откуда это известно?
Я его предостерегал — она не интересовалась нашим делом и слишком уж была красива, все на неё заглядывались. Она тоже в него влюбилась. Я ему говорил, чтобы он был осторожней, но он не слушал. Ничего не мог с собой поделать. Бракони тоже знал — все знали. И он подсказал Барбье, как заполучить Маршана. Они схватили девушку и устроили им очную ставку в кабинете Барбье.
— Откуда это известно?
— Она сама рассказала. Барбье был хитер, как бес: он приказал увести её, и только потом поставил Маршану свои условия. Она так и не догадалась, на что пошел её любовник ради её спасения. Хотя, кто знает… У женщин такая интуиция. Ей он сказал, будто сумел отмазаться, обвел немцев вокруг пальца. А она поверила… Не знаю… Должно быть, Барбье объяснил Маршану, какая участь её постигнет в случае отказа. К ним попадали иной раз молодые женщины — сами понимаете… Маршан не выдержал — я же говорю, он её любил. Не стоит судить его так уж строго — за то, как он поступил в тот миг.
