Джон Гришэм - Признание
Просьба об отсрочке приведения приговора в исполнение была уже направлена губернатору, но рассчитывать на ее удовлетворение не приходилось. Петиция Кристины Гинце тоже была готова. Если Джоуи Гэмбл не передумает, то не предвиделось и «вновь открывшихся обстоятельств», вокруг которых можно поднять шум. Совещание еще раз показало: практически все возможное уже было сделано. Напряжение постепенно спадало, сменяясь чувством безысходности и усталости. Оставалось только ждать.
Участвуя в борьбе за пост судьи в избирательной кампании 1994 года Вивиан Грейл делала упор на высокие моральные принципы, верховенство законов Божьих, увеличение тюремных сроков для преступников и, конечно, за более интенсивное использование камеры смерти в Хантсвилле. Она победила с преимуществом в тридцать голосов мудрого и опытного судью по имени Элиас Генри, выбрав несколько случаев, в которых тот осмелился проявить сострадание к подсудимым. Вивиан представила это в своих агитационных листках как потакание педофилам.
После того как стало известно о романе Вивиан с Коффи, после ее развода, отставки и позорного отъезда из Слоуна, одумавшиеся избиратели снова доверили пост судьи Элиасу Генри. Сейчас ему был восемьдесят один год, и его здоровье постоянно ухудшалось. Опасались, что он может не дотянуть до конца срока.
Судья Генри был близким другом отца Робби, который умер в 2001 году. Благодаря этой дружбе, он относился к тем немногим судьям Восточного Техаса, чье давление не подскакивало, когда Робби входил в зал заседаний. Элиас Генри являлся чуть ли не единственным судьей, которому доверял Робби. По приглашению судьи Генри Флэк пришел к нему в кабинет в девять утра в среду. Цель встречи по телефону не обсуждалась.
— Это дело меня очень беспокоит, — сказал судья Генри после обычных приветствий. В кабинете кроме них никого не было. За сорок лет тут мало что изменилось. Зал заседаний, находившийся рядом, тоже был пуст.
— Еще бы!
Они оба потянулись к бутылкам с водой, стоявшим на журнальном столике. Судья, как обычно, был в темном костюме с оранжевым галстуком. Он чувствовал себя хорошо и был серьезен.
— Я прочитал стенограммы судебных слушаний, Робби, — сказал Генри. — Начал на прошлой неделе и прочитал все, а также резюме поданных апелляций. Будучи судьей, я не могу поверить, что Вивиан Грей разрешила приобщить признание к материалам дела. Оно было получено под давлением с помощью запугивания. Это вопиющее нарушение конституционных прав.
— Да, судья. Я не стану ее защищать, но у нее не оставалось выбора. Других улик просто не было. Если бы она отказалась приобщить признание, то Коффи лишился бы главного аргумента. Не на чем было бы строить обвинение, не было бы обвиняемого, подозреваемого, ведь не было даже трупа. Донти вышел бы из тюрьмы свободным человеком, и об этом сообщили бы на первых полосах газет. Вы хорошо знаете, что судье Грейл предстояли новые выборы, а в Восточном Техасе избиратели не любят судей, которые ставят закон выше политики.
— Еще бы мне об этом не знать!
— Не сомневаясь, что признание будет фигурировать на процессе, Коффи смог организовать все остальное. Он бушевал и бесновался на процессе и сумел убедить присяжных, что Донти убийца. Он устроил настоящий спектакль с нападками на Донти и бурно реагировал при каждом упоминании имени Николь. Как там говорится, судья? Если нет фактов, замени их криком? А кричал Коффи много. Присяжные хотели ему поверить и поверили. Он победил.
— Ты сделал все, что мог, Робби.
— Наверное, нет.
— А ты уверен в его невиновности? Никаких сомнений?
— К чему этот разговор, судья? Мне кажется, сейчас не лучшее время для дискуссий.
— Просто я собираюсь позвонить губернатору и попросить об отсрочке. Может, он и прислушается… не знаю. Я не был судьей на том процессе, поскольку находился в отставке. Но мой кузен в Тексаркане перечислил на избирательную кампанию губернатора кучу денег. Шансов, конечно, мало, но что мы теряем? Что плохого в том, если казнь будет перенесена на тридцать дней?
— Ничего. А вы сомневаетесь в его вине, судья?
— Очень сильно. Я бы ни за что не принял его признания в качестве улики на суде. Отправил бы доносчика в тюрьму за лжесвидетельство. Я бы не позволил давать показания этому клоуну с бладхаундами. А тот парень… как его зовут?
— Джоуи Гэмбл.
— Верно, белый ухажер погибшей. Думаю, его показания были бы представлены присяжным, но в них так много противоречий, что они бы вряд ли кого-нибудь впечатлили. Ты отлично выразил это сам в одном из резюме по делу. Обвинительный приговор основан на ложном признании, «свидетельствах» собаки по кличке Йоги, показаниях лживого доносчика, от которых тот потом отказался, и отвергнутого любовника, обуреваемого жаждой мести. Нельзя выносить обвинительный приговор на основании такой чепухи. Судья Грейл не была беспристрастной — и мы оба знаем почему. Пол Коффи был ослеплен желанием добиться обвинительного приговора и страхом, что он ошибается. Это ужасное дело, Робби.
— Спасибо, судья. Я живу в этом ужасе девять лет.
— И это очень опасно. Вчера я встречался с двумя чернокожими адвокатами. Они хорошие ребята: ты их знаешь. Эти парни возмущены системой и боятся последствий. Они уверены, что в случае казни в Слоуне начнутся беспорядки.
— Я тоже об этом слышал.
— Что мы можем сделать, Робби? Можем ли мы остановить казнь? Я не занимаюсь защитой осужденных, приговоренных к смерти, и не в курсе, как сейчас обстоят твои дела.
— Наши возможности практически полностью исчерпаны, судья. Сейчас мы подаем ходатайство о признании Донти сумасшедшим.
— И каковы шансы?
— Почти никаких. До настоящего времени у него не замечалось никаких отклонений. Мы утверждаем, что восемь лет пребывания в камере смертников лишили его рассудка. Как вы сами знаете, апелляционные суды не склонны удовлетворять ходатайства, поданные в последнюю минуту.
— А он действительно безумен?
— У него серьезные проблемы, но, боюсь, он понимает, что происходит.
— Значит, для оптимизма нет никаких оснований.
— Я — защитник по уголовным делам, судья. Оптимизм не входит в мой арсенал.
Судья Генри, не спускавший глаз с Робби, отвернул, наконец, крышку с бутылки с водой и сделал глоток.
— Что ж, ладно. Я позвоню губернатору, — произнес он, будто это могло что-то изменить. На самом деле не могло. В офис губернатора сейчас звонили многие, в том числе и люди Робби.
— Спасибо, судья, только не возлагайте на это особых надежд. Губернатор еще ни разу не останавливал казнь. Более того, он хочет ускорить приведение смертных приговоров в исполнение. Он намеревается баллотироваться в сенат и считает голоса еще до того, как позавтракает. Он двуличный и тупой головорез, жалкий и трусливый ублюдок, которого ждет блестящее будущее в политике.
— Так ты за него не голосовал?
— Нет. Но все-таки позвоните ему.
— Я это сделаю. Через полчаса встречаюсь с Полом Коффи и обсужу с ним это. Не хочу, чтобы он узнал об этом от других. Я также переговорю с журналистами. Пусть о моем отрицательном отношении к этой казни станет известно.
— Спасибо, судья. Но почему именно сейчас? Мы могли бы поговорить об этом деле и год назад, и пять. Сейчас уже слишком поздно, чтобы как-то повлиять на ситуацию.
— Год назад ситуация была другой. Существовал шанс, что федеральный суд обжалует приговор суда первой и апелляционной инстанций или назначит новые слушания. Я не знаю, Робби. Наверное, мне следовало вмешаться раньше, но это дело не было моим. Я занимался другими.
— Понимаю, судья.
Они пожали друг другу руки, прощаясь. Робби вышел через запасной ход, чтобы не натолкнуться на какого-нибудь адвоката или клерка, желающего поболтать. Шагая по пустому коридору, он старался вспомнить, кто еще из выборных лиц Слоуна или округа Честер выступил в поддержку Донти Драмма, но кроме одного чернокожего члена муниципального совета так никого и не вспомнил.
Долгих девять лет Флэк вел борьбу в одиночку. И теперь его ждало поражение. Телефонный звонок кузена крупного спонсора избирательной кампании не предотвратит казнь в Техасе. Судебная машина здесь слишком хорошо отлажена, и остановить вращение ее жерновов не представлялось возможным.
На лужайке перед главным входом рабочие устанавливали трибуну. Несколько полицейских нервно перебрасывались словами, наблюдая за прибытием первого церковного автобуса. Из него вышли с десяток афроамериканцев и направились через лужайку мимо мемориала героям войны. Добравшись до места, они расселись на складных стульях и приготовились ждать. Митинг, или марш протеста — или как еще он там назывался, — был запланирован на полдень.
Робби предложили выступить, но он отказался, не представляя, что мог бы сказать, не распалив толпу еще больше. Он опасался обвинений в подстрекательстве и разжигании страстей — смутьянов хватало и без него.
