Деон Мейер - Смерть на рассвете
— Награда, — напомнила Хоуп.
— Да. Мы должны постараться представить дело так, словно нам все известно о событиях пятнадцатилетней давности; мы просто хотим уточнить кое-какие мелочи…
— Ага! — воскликнула Кара-Ан. — Вам требуется творческий подход.
— Очень творческий, — кивнул ван Герден.
— Я знаю одну особу, которая специализируется на творческом подходе.
— Можно ли действительно поместить объявление на первой полосе? — спросил ван Герден.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказала Кара-Ан.
В дверь просунулась голова молодой женщины.
— Мадам, прибыли другие гости.
— Спасибо. — Кара-Ан улыбнулась Затопеку ван Гердену. — Мы продолжим разговор после того, как все уйдут.
Ван Герден сидел между женой культурного атташе, высокой цветной женщиной с лошадиными зубами, в толстых очках, которая говорила очень тихо, и дамой, названной лучшей деловой женщиной года. Остролицая и подвижная деловая женщина ни минуты не сидела смирно: ее руки постоянно жестикулировали, а рот ни на миг не закрывался.
— А вы чем занимаетесь? — спросила она у ван Гердена, не успел он усесться на свое место за длинным столом. В его памяти всплыла прежняя жизнь: светская болтовня, многочисленные тусовки, вечеринки и приемы. Тогда он еще работал в Южно-Африканском университете. Пласт прошлой жизни всплыл из ниоткуда, как будто давно лежал наготове и ждал, точно зная, что когда-нибудь пригодится. Ответ на вопрос «Чем вы занимаетесь?» определяет социальный статус в иерархии статусно-зависимого общества. Раньше он часто лгал на вечеринках, званых обедах и ужинах — просто так, ради красного словца. Назывался водителем, охранником, а потом откидывался назад и наблюдал за реакцией человека, спросившего его о профессии. Иногда он приходил своему собеседнику на помощь, сказав:
— Да нет, шучу. Я преподаватель криминалистики. — И все, он получал пропуск в избранный круг; на его паспорт ставили визу. Венди терпеть не могла, когда он так развлекался, особенно когда он не брал свои слова назад: для Венди статус был очень важен. Статус и еще внешние, наружные проявления счастья и успеха. Видимо, и Кара-Ан такая же. Перед ужином она познакомила Хоуп и ван Гердена кое с кем из гостей.
— Хоуп Бенеке, известный адвокат. Ван Герден, ее коллега. — Известный адвокат. Не просто «адвокат». Благодаря прилагательному «известный» Хоуп сразу приобрела нужный статус. А вместе с ней и он. «Ее коллега». Что ж, в этом есть доля правды.
— Я полицейский, — сообщил он Деловой женщине года и проследил за выражением ее лица. Но Деловая женщина года не выказала удивления. Она тут же обратилась к жене культурного атташе, а потом заговорила с мужчиной, сидящим справа от нее, врачом. Ван Герден оглядывал лица сидящих за столом. Кара-Ан во главе стола, справа от него двадцать человек, которые завтра будут мучиться желудком от злоупотребления жирной пищей и алкоголем. С некоторыми ван Герден успел познакомился перед ужином, когда гостей обносили хересом: писатель, винодел, кутюрье, величавая бывшая актриса, бизнесмен-миллионер, издатель женского журнала, врач — бывший регбист. И их спутницы. Очень типичные спутницы. Дамы оглядывали ван Гердена с ног до головы. Оценивали его по одежке.
Да пошли они все!
Сидя за столом, ван Герден вполуха слушал разговоры своих соседей. В голове теснились воспоминания о прошлом — далеком прошлом, еще до Нагела. Его предки, отношения с Венди. Жена культурного атташе говорила мало. Они с ван Герденом несколько раз переглянулись; жена культурного атташе пару раз сочувственно улыбнулась ему. Ради интереса ван Герден попробовал приготовленный «поставщиками провизии» тыквенный суп. Вкусно. И красиво. Каждая чашка была украшена сверху спиралькой сливок. Прекрасный декоративный штрих, вносящий завершенность. Он когда-то тоже увлекался кулинарным украшательством — незадолго до того, как жизнь распалась на куски, а единственной гостьей, которая приходила к ужину, стала мама.
— …Валютный курс — явление положительное, хотя кажется, будто все наоборот. Я не хочу, чтобы ранд окреп. Но правительству надо поскорее заключать торговые соглашения с Европейским союзом. Акцизы нас просто убивают.
Напротив ван Гердена сидела жена бизнесмена-миллионера. Она была очень красива — великолепный цвет лица, ни единой морщинки. На ее фоне муж, сидевший через два стула от жены, выглядел особенно бледным, усталым и старым.
— …переехать на ферму. Из-за уровня преступности наша жизнь подвергается постоянной опасности, но Герман говорит, что не сможет руководить фирмой из Бофорт-Уэста, — говорила она кому-то.
— А наши полицейские, — поддержал ее врач громким и самодовольным голосом, — воруют так же, как и все остальные.
Ван Герден почувствовал, как внутри у него все сжимается.
— Наверное, трудно в наши дни быть полицейским, — негромко заметила сидящая рядом с ним жена культурного атташе.
Ван Герден смерил соседку взглядом: глаза за стеклами очков казались чрезмерно большими и испуганными. Интересно, слышала ли она замечание доктора?
— Да, — кивнул он, — трудно. — И медленно отпил глоток красного вина.
— Как по-вашему, когда ситуация изменится к лучшему?
Хороший вопрос, подумал ван Герден.
— По-моему, еще не скоро.
— Ясно, — кивнула жена культурного атташе.
Ван Герден набрал в грудь воздуха, собираясь ей объяснить, но передумал. Вспомнил, что это не поможет. Объяснения никогда не помогали. Даже когда он еще служил в полиции и пытался подкрепить свои слова цифрами: низкая зарплата, текучка, растущая пропасть между богатыми и бедными, политиканство и интриги, слишком либеральные законы, слишком влиятельная пресса… Да! Особенно огорчало то, как работу полиции освещали средства массовой информации. Успешное завершение крупного дела и успех полиции на седьмой полосе, ошибки и коррупция — на первой. Жалованье просто смехотворное; оно никак не возмещает нечеловеческие условия труда, ненормированный рабочий день, постоянные психические травмы. Время от времени ван Герден еще пытался оправдаться, объясниться, но его собеседники, как правило, и слушать ничего не желали.
— Просто так обстоят дела, и все, — сказал он.
На горячее подали карри с барашком по-малайски, дымящееся, пряное. Нежное мясо таяло во рту. Ван Герден догадывался, что повар готовил с удовольствием; жаль, что нельзя познакомиться с ним — или с ней — и спросить, как добиться такой мягкости мяса. Он где-то читал, что можно на ночь замариновать баранину в пахте, что такой способ особенно хорошо подходит к карри, вкус становится еще нежнее.
— Ведь вы ван Герден, не так ли? — не переставая жевать, спросил его врач, перегнувшись через тарелку Деловой женщины года.
Ван Герден кивнул.
— Какое у вас звание?
— Что?
— Я слышал, вы говорили, что вы полицейский. Какое у вас звание?
— Я больше не служу в полиции.
Доктор внимательно посмотрел на него, медленно кивнул и обратился к культурному атташе:
— Ахмат, ты по-прежнему болеешь за команду Западной провинции?
— Да, Крис, только теперь команда уже не та, что была в твое время.
Доктор натужно хохотнул.
— Ты выставляешь меня каким-то древним старцем! А ведь я еще… Эх, старина! Иногда так хочется достать спортивную форму…
«Старина»! Даже если бы он не был врачом, он остался бы таким же противным.
Перестань, твердил себе ван Герден. Пусть все идет как идет. Он сосредоточился на еде: помогая ножом, положил на вилку мясо и рис, прожевал, отпил глоток красного вина. Официанты постоянно подливали его в бокалы. Постепенно разговоры становились громче; гости смеялись охотнее и добродушнее; все разрумянились от вина. Ван Герден то и дело поглядывал на Хоуп Бенеке: она сидела повернувшись к нему в профиль и беседовала с писателем, бородатым мужчиной средних лет с серьгой в ухе. Интересно, а ей здесь нравится? Похоже. Может быть, Хоуп Бенеке — еще одна Венди? Чемпионка на ниве общения? Хоуп серьезнее Венди, но слишком уж серьезная, слишком сосредоточенная, слишком ей хочется все сделать как надо, прямо по Норману Винсенту Пилу. Она такая… идеалистка. «Практика для женщин». Как если бы женщины-жертвы чем-то отличались от жертв-мужчин.
Все мы жертвы. Так или иначе.
Между десертом и кофе, перед самым взрывом бомбы, Деловая женщина года спросила у ван Гердена, есть ли у него дети. Он ответил, что не женат.
— У меня двое, — заявила Деловая женщина. — Сын и дочь. Они живут в Канаде.
После того как ван Герден вежливо заметил, что в Канаде сейчас, наверное, очень холодно, разговор оборвался. А потом врач свалял дурака с Моцартом.
Официанты убирали десертные тарелки; кому-то уже подали кофе. Разговоры умолкли, и над столом разносился только бархатный, звучный голос доктора: он жаловался на скучные выходные в Австрии, на тамошнюю недружелюбную публику, на то, что там все подчинено наживе, на эксплуатацию туристов, на скучные развлечения.
