Жан-Кристоф Гранже - Пурпурные реки
Он бросил взгляд на Фанни. Молодая женщина стояла, расправив плечи, подняв голову, и глубоко, с наслаждением вдыхала холодный чистый воздух — горы явно вернули ей хорошее настроение. «Вероятно, Фанни чувствует себя счастливой только здесь, среди этой сверкающей ледяной феерии, — подумал комиссар. — Фея снегов, повелительница гор…» Указав на трещину, он спросил:
— Так почему все-таки именно она?
— Потому что это единственная достаточно глубокая расселина, где можно добраться до нужных вам слоев. Она открыта метров на сто в глубину.
— Сто? Но нам-то нужно опуститься всего на несколько метров, чтобы найти отложения шестидесятых годов. Я же подсчитал: по двадцать сантиметров в год, получается…
Фанни усмехнулась.
— Это в теории, комиссар. Но ледник не подчиняется теориям. Ледяные отложения давят друг на друга и деформируются, так что на самом деле каждый год в этом провале представлен примерно метровым слоем. Следовательно, придется вам считать заново, господин полицейский. Для того чтобы вернуться на тридцать пять лет назад, нам придется…
— …спуститься на тридцать пять метров?
Молодая женщина кивнула. Где-то рядом, в скрытой от глаз ледяной протоке, тихонько журчала вода. Чудилось, будто этот живой ручеек над чем-то посмеивается. Фанни кивком указала на пропасть:
— Есть еще и другая причина. Последняя остановка фуникулера находится всего в восьмистах метрах отсюда. Если вы угадали и убийца действительно завлек свою жертву в трещину, то, скорее всего, именно в эту. Отсюда легче всего пройти пешком до канатной дороги.
И Фанни, присев на корточки, развязала рюкзак. Вынув оттуда четыре стальные «кошки», она кинула пару к ногам Ньемана, скомандовав:
— Надевайте!
Ньеман нацепил металлические «кошки» на ботинки и туго затянул неопреновые ремни. Все это напоминало ему катание на роликовых коньках в детстве.
Тем временем Фанни извлекла из мешка полые стержни с нарезкой и продолговатым крюком на конце. «Ледовые крючья», — лаконично пояснила она. Ее дыхание вырывалось изо рта серебристым облачком. За крючьями последовали раздвижной ледоруб с массивной рукояткой и каска. Полицейский с интересом разглядывал эти приспособления. Они выглядели очень сложными и одновременно простыми и понятными. Все было изготовлено из сверхсовременных, незнакомых ему материалов и покрыто яркой фосфоресцирующей краской.
— Подойдите! — опять скомандовала Фанни.
Она надела на Ньемана обвязку — нечто вроде плотного жилета со сложным переплетением ремней и застежек на поясе и между ног. Тем не менее она справилась с ними в несколько секунд и отступила назад, глядя на комиссара, как модельер, любующийся своим творением.
— Вы великолепны! — с улыбкой объявила она.
Затем она достала какую-то мудреную лампу на ремнях, с автономным питанием, плоской горелкой и рефлектором. Ньеман успел поймать в этом зеркале свое отражение: чудище в шерстяной маске, шлеме, стеганом нагруднике и со стальными когтями на ногах напоминало снежного человека в футуристическом духе. Фанни надела лампу на каску полицейского, перебросила провод от элемента питания ему за спину и укрепила сзади на поясе.
— Это ацетиленовая лампа с карбидным питанием, — объяснила она. — Я вам покажу, как она работает, там, внизу.
Завершив приготовления, она подняла глаза и обратилась к Ньеману серьезным, почти торжественным тоном:
— Теперь слушайте внимательно, комиссар. Ледник — это особый мир. Отбросьте все свои прежние рефлексы и представления. Не доверяйтесь ничему — ни блеску льда, ни его твердости, ни рельефу. — И она кивком указала на пропасть, одновременно прилаживая на себе обвязку. — В этом ледяном чреве все будет казаться вам поразительным, необыкновенным, но все это — опаснейшая ловушка. Такого льда вы никогда еще не видели и не знали. Это слежавшийся, сильно спрессованный лед, более твердый, чем бетон, но местами под тоненькой, в несколько миллиметров, корочкой могут скрываться бездонные провалы. Поэтому я буду командовать, а вы должны беспрекословно выполнять все, что я велю.
И Фанни умолкла, давая комиссару время осмыслить ее слова. Заиндевевшая от дыхания опушка ее капюшона окружала лицо красивым серебристым ореолом. Собрав свои пышные волосы в пучок, она спрятала их под шерстяную шапочку.
— Мы начнем спуск вот здесь, — продолжала она. — Тут что-то вроде выемки, и нам легче будет пройти. Я спущусь первой и вобью крючья. Из отверстий иногда вырывается скопившийся воздух, он разрывает лед и пробивает в нем длиннейшие, в несколько десятков метров, трещины, которые могут пойти и горизонтально и вертикально. Это сопровождается оглушительным треском; сам по себе он не опасен, но от вибрации сверху часто срываются сосульки и просто куски льда. Так что старайтесь держаться как можно ближе к стенке. И будьте крайне внимательны, крайне осторожны, ни к чему без особой нужды не притрагивайтесь.
Ньеман старался запомнить наставления молодой альпинистки. Впервые в жизни он слушался приказов какой-то девчонки с кудряшками. Вероятно, Фанни тоже почувствовала, что уязвила самолюбие комиссара. Однако она продолжала, все тем же властным и чуточку насмешливым тоном:
— Там, внизу, люди теряют ощущение времени и пространства. Мы можем полагаться лишь на одно — на нашу веревку. Тут, в рюкзаке, есть несколько связок, по сорок метров каждая, и только я смогу измерить пройденную дистанцию. Вы будете двигаться следом за мной, точно выполняя мои указания. Никакой личной инициативы. Никаких лишних движений. Ясно?
— О'кей, — ответил Ньеман. — Это все?
— Нет.
И Фанни вгляделась в затянутое тучами небо.
— Я согласилась на эту экспедицию только потому, что стоит пасмурная погода. Если проглянет солнце, нам придется немедленно возвращаться наверх.
— Почему?
— На солнце лед начнет таять. И на нас сверху хлынет вода, которая имеет температуру, близкую к нулю. А мы к этому моменту сильно разогреемся от напряжения. В результате — шок и мгновенная остановка сердца. Даже если этого не случится, переохлаждение все равно прикончит нас в несколько минут. Все реакции замедляются, человек теряет способность двигаться… В общем, нечего долго объяснять — мы с вами превратимся в ледяные статуи, болтающиеся на веревке. Короче, что бы ни случилось, что бы мы ни нашли, при первом же признаке прояснения нужно будет подниматься.
Ньеман задумался над последними словами Фанни.
— Значит убийце тоже была нужна пасмурная погода, чтобы спуститься в трещину?
— Да. Либо тучи, либо ночь.
Комиссар вспомнил слова метеоролога: солнце светило в субботу весь день во всем регионе. И если убийца действительно спускался со своей жертвой в трещину, значит, он сделал это ночью. Но к чему такие сложности? И зачем потом возвращаться с телом в долину?
Неуклюже ковыляя в своих «кошках», он подошел к краю расселины и решился заглянуть вниз: спуск казался не таким уж головокружительным. На глубине пяти метров стенки сильно выпячивались, почти смыкаясь, а ниже пропасть выглядела как узкая щель, напоминавшая створки гигантской раковины.
Подойдя к комиссару и закрепляя у себя на поясе множество карабинов и крючьев, Фанни пояснила:
— В трещину падает поток, вот почему там, несколькими метрами ниже, больше места — вода бьет в стенки и своим напором расширяет пространство. Наша первая задача — пробраться туда, внутрь, между этими ледяными наростами.
Ньеман с сомнением разглядывал ледяные челюсти, неохотно размыкавшиеся над темной бездной.
— Значит, если мы спустимся достаточно низко, в глубь ледника, то найдем там воды прежних веков?
— Разумеется. В арктических льдах таким образом можно достичь очень древних наслоений. На глубине нескольких километров сохранились воды потопа, того самого, от которого Ной спасался в своем ковчеге. И даже воздух, которым он дышал.
— Воздух?
— Ну да, пузырьки кислорода, заключенные во льду.
Ньеман был потрясен. Надев рюкзак, Фанни опустилась на колени у края провала, вбила первый крюк и закрепила карабин, в который пропустила веревку. Бросив последний взгляд на хмурое небо, она насмешливо объявила:
— Ну что ж, добро пожаловать в машину времени, комиссар!
24
И спуск начался.
Полицейский висел на веревке, пропущенной в зажим с фиксатором. Достаточно было нажать на ручку, и она тотчас мягко отпускала веревку на нужную длину. Но стоило ослабить нажим, как веревка блокировалась, и комиссар останавливался, повисая в пустоте на своей обвязке.
Ньеман сосредоточенно выполнял эти простые действия по приказу Фанни, которая находилась несколькими метрами ниже и руководила их спуском. Добравшись до очередного крюка, Ньеман менял веревку, закрепив предварительно страховочный конец — короткий репшнур, прикрепленный к его обвязке. Опутанный всеми этими приспособлениями, комиссар очень напоминал спрута, только его «щупальца» звенели металлическими деталями, как колокольчики на санях Деда Мороза.
