Джастин Скотт - Девять драконов
Ночь упала стремительно, как это бывает в тропиках. Миллионы окон квартир и офисов, фабрик и магазинов заблистали, как калейдоскоп, и отражения сверкающей неоновой рекламы сигарет, кино- и фотокамер и часов задрожали на атласной темной глади воды красными и зелеными бликами. Корабли, катера, паромы, буксиры и лихтеры сновали по гавани. Джонки плыли без огней.
Ту Вэй видел множество прожекторов — пучки света, вырывавшиеся с темных крыш башен офисов, образовывали световые дорожки, которые упирались в холмы. Там и здесь, у подножия зданий, фонари и сверкающие витрины освещали потоки людей, возвращавшихся домой с работы или спешащих на бессчетные вечеринки, которые закончатся только утром. Но хотя была ночь и канун Нового года гуйло, сварщики продолжали работать, и огоньки подмигивали городу — голубые острые искры протыкали темноту, и неожиданные вспышки белого цвета, как на дискотеке, импульсами освещали скелеты строящихся зданий.
Ту Вэй опять повернулся к бальному залу, который сумеречно переливался. Он поднял сморщенную руку и сделал манящий жест. К нему тут же подбежал красивый юноша.
— Шампанского.
— Слушаюсь.
Лишь считанные единицы из все еще живых на побережье Китая отваживались называть его в лицо Ту Вэем. Он был Дедушкой для своего китайского штата, сэром Джоном — для англичан и Вонгом Ли — для каэнэровцев. Кое-кто из местных журналистов, ведущих колонки сплетен, настойчиво называли его Ту Вэем, пока один из них не лишился пальцев, необходимых для печатания на машинке. Международные журналы изредка осмеливались на прозвище, и он с нетерпением ждал минуты, когда они тоже сочтут благоразумным не размахивать перед быком красной тряпкой.
Юноша быстро вернулся со сверкающим бокалом. Ту Вэй поднес его к губам, а затем отставил руку в сторону, чтобы видеть бегущие вверх пузырьки.
— Тебе нравится или нет?
Изысканный шестнадцатилетний юноша в смокинге указал дрожащей рукой на зал — жест, означающий, что комната ждет его одобрения. Бармены, официанты, повара и поварята выстроились в шеренгу, как маленькие солдаты. Ту Вэй встал, болезненно поморщившись, оперся рукой о стеклянную горку, отделяющую его от зала, и медленно вглядывался в каждую деталь комнаты. Столы на десять человек были сервированы хрусталем и золотом. Цветы вздымались в античных вазах. Бары, расположенные в трех местах, были заставлены бутылками шампанского, и лес из папоротника, густой, как шпалера, скрывал эстраду для оркестра, но на длинной площадке, вытянувшейся вперед, как язык, могли бы одновременно исполнять свои хиты около дюжины самых мощных поп-звезд.
Неожиданно Ту Вэй почувствовал за спиной какое-то движение и, оглянувшись на окно, увидел огромный корабль с рядами ярко освещенных иллюминаторов и мощными прожекторами света, шедший к терминалу. «Королева Елизавета II», плававшая на пароходной линии Кунардов, прибыла в Гонконг на сутки позже. Ее видавший виды двигатель опять сломался в Китайском море. Ту Вэй хорошо знал это судно. Он пытался купить «Королеву Елизавету II» и превратить ее в плавучий игорный дом, но англичане уперлись, не желая расставаться с последним символом своего морского могущества, и тот в конце концов наскочил на рифы.
Ту Вэй Вонг покачал головой в насмешливом изумлении. Роскошный лайнер одолел пока только еще половину своего кругосветного маршрута. Причиной его захода в Гонконг была возможность побывать там вновь сотне уже удалившихся на покой важных шишек из гражданской службы, соблазнившихся рекламными призывами совершить морское путешествие. Англичане не переставали поражать Ту Вэя. Шесть миллионов брошенных на произвол судьбы гонконгцев со страхом и яростью ждали Нового года; все боялись новых мятежей на Коулуне; а эти британцы, которые, как думали большинство китайцев в Гонконге, продали их Пекину, возвращаются домой с помпезным величием.
Но в следующую минуту его изумление достигло новых высот — вместо того чтобы продолжать путь к причалу, залитый огнями корабль повернул свой огромный нос к городу и бросил якорь посередине гавани. Он упал в воду с грохотом расправляющейся цепи — Ту Вэй мог слышать ее лязг сквозь окна. Отлив потащил судно немного назад. Медленно цепь натянулась. И «Королева Елизавета II» причалила между оконечностью Коулуна и Центральным районом.
Ту Вэй догадался, что причиной этому были соображения безопасности. Англичане боялись, что разъяренные банды могут атаковать терминал. И впрямь могут, подумал Ту Вэй. Но, будучи и в большей безопасности посреди гавани, роскошный лайнер был хорошо виден с обоих берегов. Сотни паромов и катеров сновали туда-сюда круглые сутки, толпы людей гуляли по берегу. И Ту Вэй усмехнулся: не пройдет и сорока пяти минут, как все китайцы в колонии узнают — гуйло струсили.
Он сам не мог бы обставить все лучше. Он снова сел в кресло и вверг своего напуганного мажордома в еще большую панику едкой, довольной улыбкой.
— Отлично! Просто превосходно! Похоже, у нас будет интересная вечеринка, но давайте отодвинем от окна столы. Сделайте так, чтобы всем хватило места у окна, и будем смотреть на представление.
Юноша вовремя остановил себя. Он почти было сказал, что от окон, выходивших на залив, плохо видно сцену. Но дураки — неважно, насколько они красивые, — долго не задерживаются на службе у Ту Вэй Вонга. Юноша понял: тайпан имел в виду, что настоящее представление сегодня ночью будет снаружи, за окном. И он ни на секунду не сомневался — что бы Ту Вэй ни подразумевал под словом «представление», оно состоится, раз старик так сказал. И кто-нибудь мог бы заработать себе скромное состояние, продавая билеты на крышу. Если бы осмелился.
Глава 10
Нрав у дочери был такой же «плохой», как у отца.
Она была неуравновешенной и бесцеремонной — заложница своего темперамента, как и он. Она взрывалась, когда была неуверена, и не скрывала ничего, когда чувствовала себя в форме. Ее амбиции были видны всем.
Такой же плохой, как и он. Вопрос, однако, в том — была ли она такой же хорошей? Осенила ли Викки Макинтош захватывающая дух царственная тупость Дункана? Может ли она, как по волшебству, генерировать грандиозные блестящие идеи и бросаться с ними очертя голову вперед, не думая о трудностях? Или она была просто избалованной дочерью богатого человека, какой казалась иногда? Время покажет. Но если Викки Макинтош окажется такой же хорошей, она будет опасным врагом.
Вивиан До велела своему шоферу высадить ее у ресторана «Лун Ки», в центре, где купила кое-что для обеда с матерью: жареного гуся в сливовом соусе и аппетитную лапшу, и пошла по направлению к узким улочкам старинного квартала, куда они переехали из комнатушки тетушки Чен на Коулуне. Она хорошо помнила суматоху переезда, когда мать уговорила отца, что дела пойдут на лад быстрее, если они будут жить на острове Гонконг.
Китайцы, сидевшие у дверей своих магазинчиков, с любопытством смотрели на хорошо одетую молодую женщину — на высоких каблуках и в европейском костюме. Некоторые плевали в водосточную канаву, другие расплывались в широкой улыбке, видя лицо дочери старины До, делавшего печати.
Ее отец не преуспел, когда решил открыть фабрику по пошиву джинсов. Конечно, это была бредовая идея. Абсолютно нереальная. Но мать была неистощима на подобные затеи. Вивиан помнила все его случайно найденные работы — все эти прилавки, кассы и рабочие столы, мимо которых она каждый день ходила в школу. Сначала был радиомагазин, потом игрушечная фабрика, ювелирный магазин и цех сборки электронных приборов. В конце концов он подорвал свое здоровье, а матери на этот раз не было так долго, что они уже решили, что она больше не вернется. Тогда он нашел мужество, чтобы послушаться самого себя, и начал вырезать печати. Это были каменные и из слоновой кости личные печати для документов, писем и контрактов. Так, наконец, отец смог хоть как-то использовать свое образование и творческие способности.
— Лай хо ма? — приветствовали они ее. — Как поживаешь?
И Вивиан в ответ махала им рукой: «Все хорошо».
Несмотря на то, что она была соблазнительницей — как была уверена Викки — Вивиан жила одна и регулярно ходила домой обедать с матерью, которая жила в крохотной квартирке над помещением, которое было когда-то лавкой ее отца. Мать сдала его в аренду филиалу большого универмага, сама перебралась в жалкий угол и никогда не чувствовала иронии того, что продолжает жить трудами отца Вивиан. Наоборот, она гордилась своим доходом. Мать хотела пойти в ресторан, но Вивиан соблазнила ее гусем. Она чувствовала себя измотанной долгим пребыванием среди людей и хотела побыть в четырех уютных стенах тесной квартирки, которая когда-то была ее домом.
С улицы внизу доносился непрерывный гул — звуки разговоров, шаги, выкрики, радио. Через стены надрывался телевизор. Вивиан поставила кипятить воду и стала мыть капусту.
