Михаил Зайцев - Порча на смерть
Пока Игнат не пересел с Калужско-Рижской линии на Кольцевую, он думал о деньгах, о сейфе в кабинете Лехи, где Тимошенко хранит свои нехилые сбережения. Сделав пересадку, Сергач задумался о главном, о порче на смерть.
Позавчера, услышав байку про Темного Мастера, Игнат смеялся. Вчера, узнав про «эпидемию» необъяснимых смертей среди отдельной части деловой элиты, узнав содержание разговора ныне покойного Протасова с шантажистом и выслушав пророчество Велиара, вчера перед сном Сергач вполне серьезно совершил ритуал простейшей магической зашиты. Сегодня, когда пророчество богомила Велиара практически сбылось, в голове бушевала пурга покруче вьюги над Москвой.
«НА МЕНЯ НАВЕЛИ ПОРЧУ! Кто? Конечно же, Велиар!!! Навел порчу и подстраховался, сволочь, — заявил себя в качестве ЯСНОВИДЦА, в качестве ПАССИВНОГО созерцателя болезнетворных духов! Теперь, ежели я заору на весь мир, дескать, Велиар — Темный Мастер, все воспримут мое откровение как напраслину, как мелкую месть великому ясновидцу Велиару за его поразительное предвидение моей смерти!..»
Игнат прикинул, кому реально можно настучать на Велиара, и горько усмехнулся. Выходило, что, кроме Архивариуса, никому! Никто, как и он сам два дня назад, на самом деле не верит в порчу! Никто! Ни актриса-вдова, ни сочинивший легенду об ужасных вдовьих снах руководитель частной службы безопасности, тем более не поверят государственные спецслужбы. Все сочтут Игната сумасшедшим!..
А Ван Лю сказал: «Вас запрограммировали на смерть», и чуть позже оговорился, мол, ПРИЧИНУ болезни точно выявит в процессе лечения. Что он имел в виду? Какую такую ПРИЧИНУ?.. Ни фига не понятно!..
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Баррикадная».
Сергач вскочил и еле успел выбраться на платформу, растолкав плечами спешащих войти в вагон пассажиров.
Бегом по рукотворной пещере, бегом наверх из подземелья под названием «метро», бегом на улицу, в руке мобильник, пальцы жмут на кнопки.
— Алло, Леха?!
— Да, алле...
— Леха, я на «Белорусской», бегу к тебе! Слышь, большая просьба — деньги и долговые расписки подготовь. Полный край, Леха! К шести я должен успеть с бабками на стрелку в Марьиной Роще. Опоздаю — замочат!
Леха пробурчал что-то вроде «поспеешь» и еще чего-то, Сергач не расслышал, сунул телефон во внутренний карман куртки, набрал в легкие побольше воздуха и весь выложился на последней финишной кривой, стараясь плавно вписываться в изгибы переулков, не задевать прохожих, не обращать внимания на болезненные уколы в почках, на ветер, на снег.
Вот и крылечко, где вчера Игната встретила вахтерша Евдокия Афанасьевна, а вот и белоснежная «Мазда», на которой вчера Тимошенко подвозил Игната. Контуры иномарки плохо различимы в гуще снегопада, «Мазда» подмигивает фарами, из машины высовывается Лешка.
— Бегунок! Я здесь, в тачке! — Тимошенко призывно машет рукой.
Игнат сбивается с бега на шаг, тянет с головы насквозь промокшую лыжную шапочку, утирает лицо, впихивает себя внутрь автомобиля и буквально падает на сиденье рядышком с Тимошенко. Круги перед глазами, резь в легких, молнии в почках.
— По...че...му... — одышка мешает говорить, — в... машине?..
— К нотариусу поедем. — Тимошенко потопал по педалям, «Мазда» вырулила с обочины в фарватер автомобильного движения.
— Лех, я ж просил, блин! Давай сейчас подпишем джентльменское соглашение, а завтра...
— Не пойдет! — жестко перебил Леха. — Двенадцать тысяч баксов под фуфловую бумажку, извиняй, не дам.
Тимошенко, набычившись, глядел прямо перед собой, в сторону Игната даже глазом не косил.
— Двенадцать? Я просил пятнадцать, — для порядка возмутился Игнат и мысленно себя похвалил: вовремя сообразил назвать сумму кредита с запасом, попросил бы десять, получил бы семь.
— Твоя комнатуха в коммуналке больше двенадцати, и то по дружбе, не стоит, — сказал, как отрезал, коммерсант Леха.
— Позавчера ты давал двадцать.
— Ну и дурак, что не соглашался.
— Резонно, — вздохнул Игнат. — Умело воспользоваться моментом — залог успеха в любой негоции. Лех, но у меня, в натуре, полный край со временем! Уже, блин, опаздываю на стрелку!
Аргумент со стрелкой, наездом, разборкой должен быть Лехе понятен. Можно даже надеяться на некоторое сочувствие. Игнат представил, как делится с Тимошенко своими истинными проблемами, и неожиданно для себя рассмеялся.
Тимошенко вздрогнул, на секунду повернул голову, зыркнул глазами, словно примерился, куда ловчее ударить.
— Че ты ржешь, Сергач?
— От безысходности. Кранты мне, Леха! Опоздаю, и абзац.
— Не дергайся. С нотариусом я созвонился. До него от нас пешком через дворы три минуты на своих двоих. В падлу по такой погоде снег месить, на тачке за пять доедем. Открой бардак, покуда едем, пересчитай деньги.
— Что-то я не припомню, где здесь поблизости нотариальная контора.
Лешка промолчал.
В «бардачке» лежал пухлый пакет с рекламой сигарет «Кэмел».
— Лех, дай закурить. — Игнат заглянул в пакет, внутри перетянутые аптечными резинками, до смешного тощие, гнутые пачки стодолларовых купюр. Раз, два, три... ровно двенадцать.
— Ты же не куришь.
— Теперь курю.
«Мазда» катилась по узким улочкам, где не бывает пробок, куда редко заезжают случайные автомобили. Сергач нервно курил, то и дело поглядывая на часы. Десять минут пятого, четырнадцать, семнадцать...
— Леха, блин! Ты говорил, ехать пять ми...
— Не дергайся, приехали. Деньги в тачке не забудь. Паспорт с собой?
— Всегда.
«Мазда» притормозила близ здания, фасад коего не позволяла подробно рассмотреть снежная завеса. Тимошенко припарковался подле трех выстроившихся в ряд иномарок. Вышли. Прижав к груди пакет с деньгами, Игнат следом за Лехой подошел к трехступенчатому возвышению с перилами перед дверью под вывеской: «Бар САЛЬЕРИ». На двери косо приколотый листок с росчерком фломастером: «Закрыто».
— Это и есть нотариальная контора?
— Нотариус в кабаке ждет. — Тимошенко поднялся на ступеньку, перешагнул через две, долбанул коленкой в дверь, крикнул зычно: — Свои!
Дверь отворилась после двух дополнительных кулачных ударов.
— Сергач, айда.
Игнат запрыгнул на трехступенчатый полупьедестал, расплатился за резвость резью в почках, скрипнув зубами, переступил порог. Шкафообразный детина в светлой рубашке при галстуке-бабочке запер за Игнатом дверь, задвинул никелированный засов.
Бар невелик — стойка с четырьмя высокими табуретами да четыре столика на четыре персоны каждый, итого — двадцать посадочных мест, сейчас пустующих. На окнах жалюзи, по периметру потолка разноцветные лампочки. Единственное, что оправдывает прикольное название питейного заведения, — картина вместо одной из отделочных деревянных панелей на стене. Начинающий живописец изобразил, надо полагать, хрестоматийный последний ужин Моцарта и Сальери. Скорее всего носатый и грустный в парике с тремя буклями и с фужером — это Моцарт, а толстый, веселый, без парика и с вилкой — Сальери.
— Присаживайтесь. — Детина с бабочкой под вторым подбородком сделал широкий жест в сторону столиков, скрипнул башмаками и исчез в коридорчике, который не сразу и заметишь.
Игнат и Леха сели напротив друг друга. Пакет с деньгами Сергач пристроил на углу столешницы.
— Леха, я опаздываю.
— Успеешь.
Из неприметного коридорчика появились один за другим трое мужчин — уже знакомый детина, лысый доходяга в очках, в засаленном пиджаке, в брюках с мешками на коленях, с детским портфельчиком под мышкой и барин в безупречном костюме от Армани, красавец барин — точь-в-точь Никита Сергеевич Михалков в роли Паратова из кинофильма «Жестокий романс».
Лысый, как выяснилось, нотариус, уселся справа от Игната, барин расположился слева, поближе к пакету с деньгами, детина встал за барским плечом.
Нотариус попросил у Сергача паспорт, полез в портфельчик, зашуршал бумажками. Лешка, опустив голову, сосредоточенно изучал пятнышки и царапинки на столешнице. Барин внимательно разглядывал Игната телячьими глазами с поволокой и мило улыбался в густые усы, он пребывал в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести.
— Подпишите здесь и здесь. — Нотариус протянул Игнату шариковую ручку, подвинул листок с уже проставленными гербовыми печатями, с заранее отпечатанным на лазерном принтере текстом и вписанными от руки паспортными данными Сергача.
Игнат взял шариковую ручку с синим стержнем, потянулся к бумаге, но ее взять не успел — выпивший барин накрыл листок растопыренной пятерней.
— Чебугашка, ты мне понгавился. Да-ай выпьем! — Букву "р" барин не выговаривал, в остальном лыко вязал вполне сносно.
«Почему „Чебурашка“? — удивился Игнат. — Ах, да! Скомканная лыжная шапочка в кармане куртки, оттопыренное блином сизое ухо на виду. Хрен с тобой, буду Чебурашкой. Хоть горшком назови, только в печку не ставь».
