Брайан Форбс - Порочные игры
Он провел меня через гостиную, за которой находилась сводчатая викторианская оранжерея, где было жарко, как в тропиках. Росли во множестве пальмы и экзотические растения, некоторые с сильным ароматом. Макао[44] с великолепным оперением слетел вниз, едва мы вошли, опустился на подставленную руку Сеймура и с гордым видом зашагал вверх, к его шее. Сеймур разрешил ему дотронуться клювом до губ.
— Как вы думаете, сколько стоит такая птичка?
— Понятия не имею. Фунтов двадцать?
— О, мы стоим гораздо больше, не правда ли, дорогой? Мы стоили папочке две тысячи. Их сейчас приходится ввозить контрабандой, — сообщил он мне. — Ты ведь нелегальный иммигрант, красавчик мой, да? Ну, лети. — Сеймур снова поцеловал попугая, и тот улетел.
— Еще одно хобби? — спросил я, полюбовавшись на драгоценную птицу.
— Да, в общем, не хобби — просто память о жарких странах. У меня есть еще дом в Аризоне. Знаете Аризону?
— Должен признаться, что нет.
Мы пошли дальше. Сад оказался очень большим. Позже я взял в библиотеке биографию мисс Джекил, где нашел первоначальный план «Инглвуда». Мало что изменилось по сравнению с ним, если не считать сада, устроенного на месте старого огорода.
— Конечно, многие деревья погибли во время урагана 87-го года, — сказал Сеймур. — Их вырвало с корнем, как вырывают гнилые зубы. Я посадил новые, но не доживу до того времени, когда они вырастут.
— Не скажи вы об этом мне, я бы и не заметил. Здесь так красиво! А что, не все цветы привлекают бабочек?
— В том-то и дело, что не все.
Ничто в его облике не вязалось с той Софи, которую я знал когда-то. Но он мог быть в числе знакомых Генри. Став членом парламента, Генри завел себе довольно странных друзей. Но о Сеймуре я никогда не слыхал, хотя Генри редко упускал случай похвастаться своими социальными завоеваниями.
— Так когда можно ожидать возвращения Софи? — спросил я как бы между прочим.
— Насколько я помню, она обещала вернуться к Рождеству.
Я был потрясен, даже рот разинул от удивления.
— Как к Рождеству?
— Так она сказала. Думаю, вся эта суматоха с Генри здорово на нее подействовала, и она решила, что ей лучше уехать. Она разве не делилась с вами своими планами?
— Нет, — ответил я.
— О, милая шалунья! Только сегодня она улетела обратно.
— Обратно?
— В Аризону, — пояснил Сеймур. — Я последую за ней позже. Мы с Софи живем вместе. Вы, полагаю, догадались об этом?
Я мотнул головой, окончательно потеряв дар речи.
— Уже почти два года, но из-за мамочки вынуждены держаться в определенных рамках. — Впервые с его губ слетела улыбка, и лицо перестало походить на карнавальную маску. — Вы, кажется, расстроены этой новостью. Ничего не поделаешь, мистер Уивер, это вам наказание за то, что совались не в свои дела. Ведь совались, не так ли? Тратили время и деньги на путешествия, мотались туда-сюда, хотя сами не знали, чего добиваетесь. Кстати, как вам Москва, впечатляет?
— Откуда вы знаете, что я был в Москве? — спросил я каким-то не своим голосом.
— Будем считать, что это принесла на хвосте одна маленькая птичка. По-моему, мистер Уивер, беда ваша в том, что вы даете волю своему воображению. Для вашей изысканной профессии это замечательно, но для реальной жизни не годится. Куда лучше жить иллюзиями, как моя мамочка. По крайней мере меньше переживаний.
— Куда я езжу, чем занимаюсь — дело мое.
— Безусловно, но не следует соваться, куда не просят. Мамочка мне это постоянно твердила. Пора бы и вам последовать ее совету… Генри сказал бы вам то же самое. Он ведь был вашим другом, не так ли? Он просто не позволил бы вам так рисковать.
— В свою очередь хотел бы вам посоветовать вернуться с неба на землю, — сказал я. — Или вы сын своей мамочки?
— Напрасно стараетесь задеть меня за живое. Я вполне доволен своей жизнью. Меня окружают влиятельные люди, которые хотели бы сохранить статус-кво. И для этого у них есть мускулы и средства. Вы попали не в свою лигу, мистер Уивер.
Он проводил меня к боковым воротам, выходившим прямо на шоссе, и дальше, к моей машине. Кусочек сигаретного листа все еще плясал на его изуродованной верхней губе, когда он отвернулся от меня, выпроваживая, как надоедливого коммивояжера.
Но не успел я проехать автоматические ворота, как прямо передо мной выскочила другая машина, так что я еле успел нажать на тормоза. Из нее вышли двое и направились ко мне. Одного я сразу узнал — лощеный тип, давший мне авиабилет в Москве. Второй, на вид помоложе, волосы перевязаны хвостиком, одет в джинсы и кожаный пиджак, в одном ухе золотое кольцо.
Я не сразу сообразил, что к чему. Хотел включить центральное запорное устройство, но не успел. Тип в кожаном пиджаке мгновенно распахнул дверь, вытащил меня из машины, вывернул мне полунельсоном левую руку и бросил меня лицом на капот.
— Гляди-ка, старый знакомый, а? — сказал мой московский благодетель.
— Симпатичный маленький путешественник. Вечно попадает куда не надо и беспокоит моих друзей.
Первый удар опытная рука нанесла по почкам. Я ударился головой о металл и тут же задохнулся от боли. Молодой человек с хвостиком хорошо знал, куда бить с максимальным эффектом, и после третьего удара ему уже не надо было держать мою руку в захвате. Я сполз на землю, и тогда он пустил в ход сапоги. Я буквально рычал от боли, а он делал свое дело с безразличным видом, как мальчишка, который от нечего делать пинает консервную банку. В следующий момент его сапог опустился мне на лодыжку, и я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, их уже не было. Сначала мне показалось, будто я повис в воздухе: надо мной были неподвижные облака в просветах между березами. Странно. Где же это я? Наконец до меня дошло, что я лежу на земле, но ощущение совсем не такое, как если бы я проснулся в гамаке в жаркий летний день: единственной реальностью была боль в лодыжке и ребрах. Я пролежал так еще минут пять и лишь потом решился проверить, не сломана ли у меня лодыжка. Затем потрогал лицо — оно было липкое; наверное, кровь, подумал я. Но это оказался гудрон с дорожного покрытия. Я дотянулся до машины, ухватился за ручку дверцы и стал подниматься, когда увидел свое отражение в боковом зеркале. Полоса гудрона делала мое лицо слегка перекошенным, а на подбородке я заметил ссадины.
В этот момент показалась на мотоцикле какая-то дама в брюках. Она увидела меня, уже проехав мимо, описала большой круг и вернулась.
— У вас что-то случилось? — спросила она голосом точь-в-точь как у Джойс Гренфел.[45]
— Да. Я вывихнул лодыжку, упал и сильно ушибся, — солгал я из осторожности.
— О Господи, какое несчастье. Растянуть лодыжку — что может быть хуже? По себе знаю. Уж лучше перелом. — У нее получилось «пейелом». — Не опирайтесь на нее. И мешочки с льдом — чем скорее, тем лучше. У меня это очень часто бывает. Вам далеко ехать?
— Нет, не очень.
— Дайте-ка я подумаю. Ближайшая больница — если вы хотите в больницу, — кажется, в Эксбридже. Или в Эмерсхеме? В общем, одно из двух. Я порекомендовала бы вам своего доктора, но он как раз уехал отдыхать, а тот, кто его замещает, по правде говоря, жуликоват. Но можете рискнуть, если хотите.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, доберусь до дому и приглашу своего доктора.
— Ну, будьте осторожны. Противная вещь это растяжение. И не забудьте про лед. Мешочки со льдом и хорошая крепкая выпивка. Замечательно помогает — лед в выпивке и лед на лодыжке. Лично я сначала выпиваю.
— Благодарю вас, запомню. А за то, что остановились, большое спасибо.
— Ну, нельзя же проехать мимо человека в беде.
Она умчалась, отчаянно виляя, и я забеспокоился, как бы она мотоцикл не перевернула. Я перевел дыхание, но боль не утихала. К счастью, пострадала левая лодыжка, а поскольку управление было автоматическим, я решил, что можно ехать. Вытер с лица гудрон, снял левый ботинок, залез в машину и медленно тронулся с места. Только сейчас я понял, что Сеймур, когда выходил из комнаты, наверняка позвонил этим типам. Они были где-то поблизости, вероятно, следили за мной. При этой мысли меня стало трясти, и я с трудом вел машину. Наконец остановился на обочине и закурил. Лодыжка сильно распухла. Теперь уже не страх, а злость волною накатила на меня. Всю дорогу, до самого Лондона, я мучился не столько от боли, сколько от невозможности сосредоточиться и понять происходящее.
Глава 16
НАСТОЯЩЕЕ
В жизни многое происходит вопреки логике. Следуя здравому смыслу (как это я делаю в собственных сочинениях), я должен был сообщить о происшедшем в полицию, но не стал, убедив себя в том, что так безопаснее.
Воспоминания об «Инглвуде» были связаны не только с физической болью. Меня постоянно преследовал омерзительный образ Сеймура, видимо, он превратил Софи в экземпляр своей коллекции бабочек. Мысль о ее связи с этим типом буквально отравляла мне жизнь. И когда я перечитал то, что написал ночью, мне показалось, что одна из героинь вырвалась из-под контроля моего воображения — так сильно изменился задуманный мной сюжет.
