Иэн Рэнкин - Кошки-мышки
Из рации сержанта донеслось шипение, а затем сигнал вызова. Хендри ответил.
— Констебль Холмс у вас? — послышался вопрос.
Хендри удивленно взглянул на Холмса и передал ему рацию. Холмс виновато пожал плечами.
— Констебль Холмс слушает.
— Для вас есть сообщение, касающееся мисс Нелл Стэплтон.
* * *Сидя в холле клиники и жуя купленную в автомате шоколадку, Ребус восстанавливал в памяти события дня. При воспоминании о Трейси мошонка снова заныла. Кажется, есть такая болезнь — двойная грыжа?..
Между тем вторая половина дня оказалась очень продуктивной: занятный разговор с Вандерхайдом, а что до Чарли — так тот запел, как певчий дрозд.
— О чем вы хотели спросить меня? — обратился он к Ребусу, возвратившись с полной чашкой в гостиную.
— Меня интересует время, Чарли. Твой дядя сказал мне, что для него время ничего не значит, но для полицейских оно значит очень много. Особенно в таком деле. Я недостаточно четко представляю себе последовательность событий. И хотел бы ее прояснить.
— Хорошо, — ответил Чарли. — Чем я могу помочь?
— Ты заходил к Ронни в тот вечер?
— Да, ненадолго.
— И ушел на какую-то вечеринку?
— Да.
— Оставив Ронни с Нилом?
— Нет, он уже ушел.
— Ты не знал, конечно, что Нил — брат Ронни?
Удивление Чарли казалось искренним, но Ребус уже убедился, что тот прекрасный актер.
— Нет, конечно, не знал. Ничего себе… Брат… Почему же он никому не говорил?
— Нил полицейский, как и я, — объяснил Ребус.
Чарли только улыбнулся и покачал головой. Вандерхайд сидел, задумчиво откинувшись в кресле и внимательно слушая, как судья на процессе.
— Нил утверждает, — продолжал Ребус, — что он ушел довольно рано, потому что с Ронни стало невозможно разговаривать.
— Могу себе представить.
— Почему?
— Он ведь как раз укололся, так? А до того постился целую вечность.
Чарли вдруг вспомнил о присутствии дяди и, повернувшись в его сторону, умолк. Проницательный старик уловил, как всегда, замешательство племянника и снисходительно махнул рукой, как бы говоря: «Я давно живу на этом свете и кое-что повидал».
— Думаю, так оно и было, — согласился Ребус. — Ронни вводит себе раствор. В доме никого не остается. Раствор — смертельный яд. Трейси, вернувшись, находит Ронни в его комнате…
— Это она так говорит, — перебил Чарли.
Ребус кивнул, признавая его право на сомнение.
— Давай предположим, что она говорит правду. Он мертв, или ей так кажется. Она пугается и убегает. Но дальше начинается сплошная неразбериха; вот тут-то мне и нужна твоя помощь, Чарли. Кто-то переносит тело Ронни на первый этаж. Зачем — неизвестно. Может быть, хотели так мило пошутить, а может быть, как заметил твой дядя, замутить воду. Как бы то ни было, примерно в это время появляется второй пакет с порошком. Трейси видела только один… — Ребус заметил, что Чарли снова собирается протестовать. — Во всяком случае, так она утверждает. Итак, Ронни использовал одну упаковку. После смерти его тело переносится вниз, и волшебным образом появляется еще одна упаковка. В ней — героин, а не тот яд, который ввел себе Ронни. И в дополнение ко всему исчезает его фотоаппарат, а затем появляется в доме, где обитаешь ты, Чарли, в твоей комнате, в черном полиэтиленовом пакете с твоими вещами.
Чарли отвел глаза. Теперь он разглядывал ковер, чайник и свою чашку.
— Да, это я взял его, — произнес он, не поднимая глаз.
— Ты взял аппарат?
— Я же сказал…
— Понятно. — Голос Ребуса звучал совершенно нейтрально. Стыд Чарли мог в любой момент превратиться в злобу. — Когда ты взял его?
— Я не смотрел на часы.
— Чарльз! — воскликнул Вандерхайд.
Племянник выпрямился, словно маленький мальчик, трепещущий перед своим дядей-колдуном.
Ребус прочистил горло. Во рту у него оставался сильный привкус «Эрл Грея».
— Когда ты вернулся, в доме был кто-нибудь?
— Нет. Никого, если не считать Ронни.
— Он лежал внизу или наверху?
— Я нашел его, раз это вам так важно, на верхней площадке. Будто он собирался спускаться вниз. Я решил, что он упал и отключился, но он выглядел очень странно. Когда человек спит, он ведь дышит. А Ронни был… как окоченевший. Кожа влажная, холодная.
— Итак, он лежал на верхней площадке лестницы?
— Да.
— Что ты стал делать?
— Я понял, что он умер. А дальше было, как во сне. Это звучит глупо… Теперь я понимаю, что я просто пытался уговорить сам себя. Я вошел к Ронни в комнату…
— Шприц там лежал?
— Я не помню.
— Ладно, не важно.
— И я подумал, что когда Трейси вернется…
— Ну?
— Господи, получается, что я какое-то чудовище.
— Почему?
— Ну, я понимал: когда она вернется в дом и увидит, что Ронни умер, она заберет все, что сможет. Я знал это совершенно точно. И поэтому взял то, что, как мне казалось, он оставил бы мне.
— На память? — едко спросил Ребус.
— Не совсем, — признал Чарли.
Ребуса вдруг кольнуло: с какой легкостью льется признание!
— Это единственная стоящая вещь, какая была у Ронни.
Вот это уже больше походило на правду. Дело, разумеется, не в том, что Чарли нуждался в деньгах: он всегда мог рассчитывать на дядю Мэттью. Конечно, его притягивала незаконность поступка. И мысль о том, что он выполняет предсмертную волю друга.
— Итак, ты взял аппарат?
Чарли кивнул.
— И сразу ушел?
— Я пошел прямо к себе. Мне передали, что заходила Трейси, малость не в себе, спрашивала меня. Я понял, что она уже знает про Ронни.
— То есть вместо того, чтобы схватить аппарат, она пошла звать тебя на помощь.
— Да.
В голосе Чарли почти слышалось раскаяние. Почти.
Ребусу было интересно, что думает обо всем этом Вандерхайд.
— Знаешь ли ты, кто такой Хайд?
— Персонаж Роберта Луиса Стивенсона.
— А еще?
Чарли пожал плечами.
— А известен ли тебе кто-либо по имени Эдвард?
— Персонаж Роберта Луиса Стивенсона.
— Я не понимаю.
— Извините, я пошутил. В «Странной истории доктора Джекила» Хайда зовут Эдвард. А я не помню никого с таким именем.
— Хорошо. Хочешь узнать одну интересную вещь, Чарли?
— Какую?
Ребус обернулся к неподвижно сидящему Вандерхайду.
— Я полагаю, твой дядя уже понял, о чем идет речь.
Вандерхайд улыбнулся.
— Вероятно. Поправьте меня, если я ошибаюсь, инспектор Ребус, но вы, наверное, хотели сказать, что раз тело переместилось из спальни на площадку лестницы, остается только предположить, что человек, переносивший его, находился в доме, когда пришел Чарли.
У Чарли отвисла челюсть. До того Ребус всегда полагал, что это выражение употребляется лишь фигурально.
— Именно так, — подтвердил Ребус. — Вам повезло, молодой человек. По всей видимости, какие-то люди перетаскивали тело вниз, услышали, что кто-то пришел, и спрятались в одной из комнат, возможно, в вонючей ванной. Все это время они были в доме.
Чарли нервно сглотнул. Потом закрыл рот, наклонил голову и заплакал.
Он почти не всхлипывал — и все же его дядя улыбнулся и удовлетворенно кивнул в сторону Ребуса.
* * *Ребус дожевал батончик, пахнувший антисептиком. Тот же медицинский запах стоял в коридоре, в палатах и в этой комнате ожидания, где посетители пытались перелистывать яркие потрепанные журналы, не задерживаясь, однако, на этом занятии дольше нескольких секунд. Дверь открылась, и вошел Холмс с измученным тревогой лицом. Сорок минут, пока он добирался сюда из Файфа, он представлял себе все самое худшее. Требовалась скорая помощь.
— С ней ничего страшного, — поспешил успокоить его Ребус. — Вы можете увидеть ее. Врач решил оставить ее здесь до утра, хотя особой необходимости нет. У нее сломан нос.
— Сломан нос?
— Больше ничего. Ни сотрясения мозга, ни повреждения зрения. Обыкновенный перелом носа, как у уличных драчунов.
Ребусу показалось, что его легкомыслие обижает Холмса. Но тот улыбнулся и с облегчением расправил плечи.
— Так что же? Вы пойдете к ней?
— Конечно.
— Я вас провожу.
Он положил руку Холмсу на плечо и вывел из комнаты.
— Как вы узнали? — спросил Холмс, пока они шли по коридору.
— О чем?
— О том, что это Нелл? Что Нелл и я…
— Вы же детектив, Брайан. Сообразите.
Холмс наморщил лоб. Ребус надеялся, что мыслительный процесс окажет дополнительное терапевтическое действие.
— У Нелл нет родственников, и она попросила сообщить мне.
— Написала, чтобы сообщили вам. Понять то, что она говорит, довольно трудно.
Холмс мрачно кивнул.
— Но меня не могли найти, и обратились к вам.
— Почти что так. Все разгадали. А как Файф? Я теперь бываю там только раз в году.
Двадцать восьмого апреля, прибавил он про себя.
— Файф? Нормально. Мне пришлось уехать до того, как они начали. Страшно жалко. Впрочем, кажется, я не произвел особого впечатления на команду.
