Эл Ригби - Ночь за нашими спинами
– Окей, детка, отчитаешься перед шефом. И выпьешь валерьянки.
Его мотоцикл срывается с места. Вскоре он растворяется в темноте, унося напарника к бабам, выпивке и прочим глупостям. А я все так же стою под снегом и киплю от раздражения.
Что я забыла у библиотеки? Наверное, дроиды давно превратили друг друга в груду металлолома. Интересно, что Сайксу и кому-то еще нужно было в развалинах?
…Когда я уже собираюсь отчаливать, я вдруг вижу невысокую фигурку. Антроид-подросток, прижимающий к груди какую-то папку, спешит завернуть в переулок. Я бросаюсь ему наперерез.
– Стой!
Я выпускаю пламя. Он уворачивается, смеется, показывает язык и в мгновение ока оказывается на крыше ближайшей пятиэтажки. Из чего Сайкс их только лепит?.. И не те ли документы, что нам так нужны, только что утащил этот маленький гаденыш? А я ничего не смогла сделать…
Фигурка в спортивной куртке исчезает из поля зрения. Но на этот раз я почему-то не злюсь. Во мне крепнет уверенность: мы еще устроим большую охоту. Я это знаю.
Я поднимаю голову к небу – его еще не заволокли тучи – и вижу горящее созвездие, состоящее из нескольких ломаных линий и прямоугольников. Все звезды белые, лишь одна, центральная, – пронзительно-голубая.
Это созвездие Цепных Псов.
Его отлично видно в Городе. Оно сияет ярче всех.
Скрытые шрамы
То ли я страдаю рассеянностью, то ли утром дверь нашего служебного здания еще не болталась на одной петле. А еще тут почему-то очень тихо, точно все обитатели штаба внезапно умерли, хотя даже от мертвого Вуги обычно достаточно шума… Где все?
Я не решаюсь снять куртку и медлю в холле, пытаясь убедить себя, что не ошиблась домом. Потом переступаю через осколки чего-то, что, возможно, еще недавно украшало нашу убогую обитель (ваза? графин с водкой? банка варенья?). Решившись, я быстро миную коридор, чтобы попасть в кухню, откуда доносятся слабые голоса.
Шеф, Элмайра, Вуги, Бэни и Кики чинно сидят за столом, как пионеры на «Свечке». Перед ними возвышается человек, которого я вовсе не привыкла видеть в своем гнезде, – Ван Глински. Он оборачивается. Его лицо перекошено от злости, что не очень-то располагает к теплому приветствию, учитывая, что в руках политик держит небольшую, но оснащенную штыком винтовку. Мимолетно скользнув по мне взглядом, он продолжает свою речь:
– …Мне приходилось мириться с его существованием. Я закрывал глаза на вас…
– Как и на людей, которых мы спасаем? – Элмайра усмехается. – Делая работу солдат, которых ты бросил? Они вчера показали, на что способны, нет?
«Единоличник» подступает и хватает ее за воротник рубашки. Он не пытается поднять ее на ноги, а просто встряхивает, как кошку. Ткань трещит. Кошка не сопротивляется. Лицо Элм остается непроницаемым, даже когда он склоняется к ее уху:
– Заткнись, Элмайра. Лучше заткнись. Тебе ли говорить о спасении? Ты много берешь на себя.
– Отпусти мою девочку, урод!
– Не стоит так говорить с ней.
Эти две фразы произносятся почти одновременно, первая громко, вторая глухо, но я различаю обе. За моей спиной появляются Хан и Джон, видимо, вернувшиеся с Юга.
– Ребята…
Пират повинуется почти незаметному жесту руки Элмайры и замирает. Некберранец обходит меня и делает несколько шагов по направлению к столу, явно собираясь вмешаться. Глински напряженно следит за ним, готовый кинуться при любом резком движении. Его пальцы выпускают Элм, и Айрин медленно проходит мимо и останавливается у окна.
– Мне не нужна защита. – Элм расправляет ворот и опускает взгляд на стол, сцепив руки так, что они белеют. – Не лезь не в свое дело, Джон. Так что вы еще скажете мне, Ван?
– Да как ты…
Львовский хлопает по столу тяжелой ладонью.
– Прекратите цирк! Вы заглянули на огонек, чуть не выбив дверь, просто чтобы убедить нас во всепоглощающей ненависти? Пятнадцать минут орете на моих людей и так и не объяснили…
Странно, что шеф не получил пулю в лоб еще в середине своего монолога. Но не получил. Более того, дослушав, Глински лишь криво усмехается и склоняет голову:
– Не надо увиливать. Я знаю, митинг устроили вы. Доказательства у меня есть.
Бред, абсолютный бред. Какие могут быть… Шеф остается невозмутимым. В его тоне даже появляется что-то снисходительное.
– Где они? Птичка, нарисованная какими-то дегенератами? И ли что-то посолиднее?
«Единоличник» вынимает из кармана какой-то лист. Я издалека вижу, что это черно-белая газетная полоса. Он расправляет ее и начинает читать:
– «По словам Джея Гамильтона, молчание длилось слишком долго, недавние волнения – лишь капля в море по сравнению с тем, что планируется осуществить благодаря скрытым резервам партии». – Газета снова исчезает в его кармане. – Я мог бы разочароваться в вас, Дмитрий… но я, к сожалению, вас неплохо знаю. Это сегодня положили в ящик нашего штаба.
Улыбка сходит с лица Львовского. Я ничего не понимаю. Ведь еще утром… Нет. Я не верю. «Харперсон Дэйли», наша официальная газета, не стала бы такое публиковать, а Гамильтон просто не мог…
– Бога ради. – Кажется, шеф охрип. – Профанация. Провокация. Вы должны сами понимать…
Глински явно нравится, что Львовский разозлился, нравится некоторое колебание в его голосе. Он чует слабину, и его ноздри хищно раздуваются.
– Понимать должны вы. Гамильтон – наивный дурак. Только поэтому он еще вас не убил.
– Мы…
Он затыкает шефа плавным движением ладони по воздуху. И его пронзительные глаза внезапно смотрят на меня.
– Юная мисс Артурс… А что вы забыли вчера вечером около сгоревшей библиотеки?
Вот это удар под дых. В последний раз я ощущала такое, когда восьмилеткой меня поймали ночью на приютской кухне и отволокли к директрисе. И, как и тогда, я затравленно озираюсь, понимая, что едва ли кто-то меня защитит. Бэни и Кики стараются сделать вид, что их здесь нет. Вуги и Элмайра ждут. Айрин будто погружен в себя, а Хан… у него на меня зуб, и я не «его девочка».
– У вашей расы принято чистить уши? Их забивает серой?
Как и в кабинете директрисы, я выдавливаю единственно возможное:
– Я ничего не делала.
Он чувствует мой страх. Так, наверное, чуют бешеные животные.
– Как вы попали на площадь? – Он впивается взглядом в мою подругу. – Ты, Элмайра!
– Хватит! – Шеф обрывает допрос. – Эшри, не смей раскрывать рта, и ты, Элм!
– «Не смей»… – Ван Глински повторяет почти нараспев и наконец перестает таращиться на нас. Шеф – мишень поинтереснее.
– На вашей совести двадцать семь погибших горожан за один вчерашний день. И этого вполне…
– А сколько их на твоем счету за все дни?
Еще одна личность, которую я не хотела бы видеть здесь. На пороге, спрятав руки в карманы куртки, стоит Джей Гамильтон.
Он бледен и растрепан, его глаза лихорадочно блестят. Движения – нервные и не совсем твердые: поврежденное плечо явно дает о себе знать. Но глава партии Свободы прямо держит спину и ровно дышит. И лишь чуть заметно покусывает губы.
– Не хочешь ответить за погром? И я даже поверил, будто…
Знакомая горькая усмешка. Еще шаг. Гамильтон подходит к противнику почти вплотную.
– Интересно, откуда ты выкопал свое «доказательство»? Купил статью в «Харперсон Дэйли»? И ли болтовня кого-то проплаченного из моего аппарата? Ну?
«Единоличник» не отступает и щерит зубы. Говорить с нами ему уже не нужно. Главная добыча пришла сама.
– Оппозиционная газета «Правда». Кто еще мог придумать подобное название?
Гамильтон лишь пожимает плечами:
– Я не знаю никакой газеты. Не переводи стрелки. Кроме тебя, сильных врагов у меня нет. Я… ничтожество.
Неплохой удар. По крайней мере, с последним не поспоришь. Эти двое смотрят друг другу в глаза, а затем Глински со знакомой прохладной учтивостью уточняет:
– Как подтвердишь? Тоже найдешь… – Его губы растягиваются в легкой улыбке – доказательство?
Ответ Гамильтон почти выплевывает ему в лицо:
– Мое свидетельство было бы надежнее твоих. У меня нет возможности купить вранье!
Они повышают и повышают голос, бросая новые и новые оскорбления. Никто не вмешивается. Даже шеф, скрестив на груди руки, просто смотрит в одну точку между потолком и дверным проемом. Я нервно дергаю молнию куртки – ужасно жарко, спина совсем взмокла. И тут мы слышим слова «трусливый красный выродок»…
…Когда глава партии Единства замахивается, я закрываю глаза и жду удара, но слышу лишь глухой щелчок.
– Потише, Ван. Мне уже не терпится.
Они застыли: штык винтовки Глински подрагивает, касаясь горла Гамильтона. В подбородок самого «единоличника» упирается дуло пистолета: указательный палец «свободного» лежит на курке. Так заканчиваются многие их попытки конструктивного разговора. Слишком многие.
Кики коротко вскрикивает и, сорвавшись с места, выбегает из помещения через боковую дверь. Топот маленьких ног похож на череду выстрелов. Гамильтон провожает ее взглядом. Сдавленный голос Глински нарушает наступившую тишину:
