Таня Карвер - Клетка из костей
Он часто поддразнивал ее вот так — ласково, с любовью.
Так они и поступили. На это ушла добрая половина дня.
И под конец того дня она любила его еще сильнее, чем утром.
Но это было давно. Теперь Фил изменился. Новый Фил был замкнутым, холодным, неприступным. У нового Фила были от нее секреты. Она не привыкла к такому обращению. Вешалась ему на шею — а он отталкивал ее. Будто ее вообще не было рядом. Это расстраивало ее, это ее беспокоило.
Это ее пугало.
И вот он вернулся.
Она услышала, как он осторожно крадется по лестнице. Услышала, как скрипнула дверь в детскую: это он заглянул пожелать Джозефине спокойной ночи — разумеется, беззвучно, мысленно. А потом отворилась дверь в их спальню.
Как быть: притвориться спящей или поговорить с ним?
Она лежала на боку, спиной к нему, как обычно. Слышала, как он снимает одежду, умывается. Почувствовала, как он ложится рядом. Она ожидала, что он прижмется к ней и обнимет за талию: они всегда спали в такой позе. Но этого не случилось.
Ей хотелось развернуться, придвинуться к нему, спросить, в чем дело и где он был.
Но она не стала этого делать. Она лежала неподвижно. И сама знала почему. Не потому что она боялась задать вопрос. Нет, она боялась другого — услышать ответ.
Поэтому она притворялась спящей, хотя сна не было ни в одном глазу. А еще она знала, что Фил поступает точно так же.
Ночь казалась бесконечной.
Часть 2
Осенний листопад
Фил попытался сдвинуться с места, но не смог.
Что-то мешало ему. Что-то обвивало его шею — холодное, металлическое, с ржавчиной. Острые края удавки впивались в кожу, и он с трудом мог дышать.
Он дернул за металлический край — и горло сжалось в спазме. Он ощупывал шею, но натыкался лишь на ржавую цепь. Он слышал, как громыхают звенья, чувствовал тяжесть металла в руке. Но продолжал дергать.
Безуспешно, цепь не поддавалась.
Сердце бешено билось, грудь начала болеть. Как будто второе, знакомое уже металлическое кольцо охватывало его, затягиваясь, затягиваясь…
Переводя дыхание, он пытался унять боль. Нужно дышать.
Дышать…
Он снова дернул за цепь что было силы, но не ощутил ничего, кроме металлической прохлады на ладонях. Мертвый груз, тяжелый груз, груз, который ему не поддастся. Грудь полыхала изнутри. Он закрыл глаза. Под веками вскипали горячие слезы. Он услышал собственный крик: «Нет!.. Нет, отпусти… Отпустите…»
Но крик звучал только у него в голове.
«Пожалуйста…»
Тишина. Только внутренние крики, внутренняя боль.
Он опустил голову и открыл глаза. И тогда он увидел.
Он сразу понял, где он, и сердце забилось еще чаще, а грудная клетка заболела еще сильнее.
Он был заперт в клетке. В клетке из костей.
«Нет…»
Он кричал изо всей мочи — и по-прежнему не издавал ни звука.
Он протянул руки и схватился за костяные прутья. Дернул, но взмокшие ладони скользили по кости. Дернул снова…
По гладкой поверхности можно было сразу определить, какие они старые. И крепкие. Клетка держалась. Он продолжал дергать, толкать, трясти… И все впустую.
Снова крик — и снова тишина.
И тут он увидел, как из сгустка теней отделяется одна. Силуэт. Он приближался к нему. Слабый свет отражался от металла. В кулаке был серп. Незнакомец двигался медленно, кружил. Взад-вперед, взад-вперед…
И раскачивался.
Неспешно раскачивался.
«Нет… Нет… Пожалуйста…»
Тишина. Непроницаемая. Оглушительная.
Он кое-что заметил: человек неслучайно так странно двигался. Он подволакивал одну ногу. Хромал. Но все-таки шел вперед.
Медленно. Неотвратимо.
Фил дергал цепь с утроенной силой. Неистово вцепился в прутья.
Все напрасно.
Он остановился. Он устал. И тут он увидел лицо человека.
И снова закричал.
Лица не было. Только дерюга. Клочья ткани. Наспех сшитая голова пугала, отдаленно похожая на человеческую. Черточка на месте рта — и пустота на месте глаз. Тьма. Две черные дыры. Фил снова закричал.
Теперь он уже видел силуэт целиком — сплошное тряпье, рвань, ветошь. Грязные заплаты. Спереди — кожаный фартук, старый, в пятнах.
Человек занес серп над головой, стальной полумесяц сверкал в тусклом свете.
Тряпичное лицо приблизилось к решетке. Фил заглянул в его глаза, но там была лишь пустота. Черные, глубокие отверстия.
Лезвие мерцало в полумраке.
Вверх.
Крик.
Вниз.
Крик, слезы.
Снова, и снова, и снова.
Тишина.
— Фил… Фил…
Сердце вырывалось из груди, легкие не вмещали воздух, они как будто ссохлись. Горячий липкий пот покрывал тело.
— Фил…
Он открыл глаза и увидел встревоженное лицо Марины.
— Что… что случилось?
Голос. Он таки услышал свой голос.
— Тебе приснился кошмар.
Марина погладила его по руке. Ее кожа казалась особенно свежей и прохладной в контрасте с его, раскаленной и влажной.
— Кошмар… кошмар…
Он попытался привстать, жадно глотая воздух.
— Всего лишь кошмар, да. — Ее прикосновения успокаивали его. — Не надо ничего говорить. Все хорошо. Все в порядке.
В комнате было темно, но он все же различал ее очертания. Видел контур ее головы. Видел, как сияют ее прекрасные глаза.
— Кошмар… — пробормотал он.
— Именно. — Ее близость баюкала его, приносила утешение. — Всего-навсего дурной сон.
Она снова уложила его. Обняла, положила голову ему на плечо. Прижалась к нему. Живая, дышащая клетка из костей. Но эта клетка не неволит — она его бережет. Защищает.
— Всего-навсего кошмар.
Он кивнул. Скоро он понял, что она уснула: по ритму ее дыхания, по тяжести ее руки на своей груди. Но Фил не спал. Он смотрел куда-то вдаль, во мрак. И с тревогой ждал, когда от общего сгустка теней отделится одна.
Кошмар. Всего-навсего дурной сон.
Только это была неправда. Фил знал, что это не так. Чувствовал. Знать, конечно, он не мог, но чувствовал — точно. Нет, это был не просто кошмар.
Это было нечто гораздо хуже.
ГЛАВА 43Поигрывая шариковой ручкой, Микки наблюдал, как в комнату по очереди сходятся на утренний брифинг его коллеги. Рядом стояло заранее купленное большое капучино: четырех эспрессо должно было хватить, чтобы взбодриться.
Яркое солнце, каким оно бывает только в конце сентября, проникало сквозь пластинки жалюзи. Оно словно отчаянно цеплялось за остатки лета и не хотело сдаваться наступающей осени.
Ночью Микки практически не спал, хотя освободился очень поздно и лег в постель измученным. Такое случалось, когда попадалось сложное расследование. А расследование, судя по всему, предстояло не из легких.
К тому же картина, которую он застал в гостинице… Эти образы так просто не вытравишь из памяти. Куча плоти, сваленная у стены, мало чем напоминала человека. Его попросту растерзали, иного слова и не подберешь. Измельчили, перемололи. Потеки крови, казалось, служили элементами дизайна, до того они были гротескными.
— Похоже, кто-то очень сильно не любил этого парня, — сказал Микки Филу, глядя на труп с порога: ближе их не подпускали криминалисты. Микки знал, что провозятся они долго. Это было не место преступления, а профессиональная мечта экспертов.
— Опознать не удалось?
Фил ответил, не отрывая взгляда от трупа:
— Документы в кошельке оформлены на Адама Уивера, но в гостиницу он поселился под именем Робин Бэнкс.
— Что? — удивился Микки. — Он что, фанат группы Clash?[4]
— А почему бы и нет? Он снял номер на пару дней, а вчера еще и прикупил себе, скажем так, компаньонку. — Фил указал на дверь в ванную. — Она-то и подняла шум.
Микки кивнул, принимая данные к сведению.
— Судя по всему, — продолжал Фил, — она как раз переодевалась в ванной, когда в дверь постучали. А потом она услышала крики.
— И даже не выглянула?
— Нет, наоборот — заперлась. И спряталась за шторку. Ничегошеньки не видела. А потом набрала 9-9-9.
Микки нахмурился.
— У нее и телефон был при себе?
Фил вымучил слабое подобие улыбки.
— Наверное, фотографировалась для своего парня. Говорит, это входило в договоренность.
Теперь улыбнулся уже Микки.
— Высший пилотаж. Так, значит, он сюда по делам приехал, этот Адам Уивер?
— Вроде бы. Мы проверим эту информацию.
Микки снова посмотрел на труп. Узнать его будет весьма затруднительно. Но, едва заметив седые волосы, Микки сразу же понял, что это тот человек, которого он видел вчера. Но он отмахнулся от этой мысли: таинственный знакомец мерещился ему повсюду.
— Что ты сказал? — переспросил Фил.
— Да ничего… — Микки и сам не понял, что говорит вслух.
Фил выжидающе смотрел на него.
— Ничего, говорю же.
