Крейг Расселл - Вечная месть
Мария пересекла пустое пространство основной части здания и остановилась в паре метров от угла. По иронии судьбы здесь было чисто и пустынно. Команда криминалистов, обследовавшая место преступления, изъяла отсюда каждый обломок кирпича для исследования. Убийство произошло три месяца назад, но складывалось впечатление, что в этот конкретный угол приводившие сюда клиентов девушки умышленно не заходили. Возможно, считали его проклятым. Или думали, что тут водятся призраки. Здесь появился только один новый предмет: в углу сиротливо лежал маленький букетик увядших цветов. Кто-то положил его как печальное напоминание об отнятой в этом месте жизни.
Мария отлично помнила, как все выглядело, когда она пришла сюда впервые. Это воспоминание всегда возникало в ее мозгу четко и в деталях, словно было сфотографировано и заархивировано ее подсознанием. Ольга была некрупной девушкой. Хрупкая, субтильная, она лежала в этом углу, маленькая и жалкая. Ее кровь, смешавшись с пылью на полу, превратилась в мутную вязкую массу. Обычно Мария, в отличие от коллег-мужчин, старалась воспринимать место преступление отстраненно. Но это убийство почему-то ее задело. Она и сама толком не понимала, почему воспоминания об останках безымянной проститутки вызывали у нее бессонницу, но ей не единожды приходила в голову мысль, что это как-то связано с тем, что она сама едва не стала жертвой убийцы. А еще ее поражало, как жестоко Ольгу обманули. Как правило, большинство преступлений, которые вели полицейские из Комиссии по расследованию убийств, совершались в определенной среде: алкоголиков и наркоманов, воров и дилеров, ну и, конечно, проституток. Но эту девочку силой затащили в этот мир. И то, что казалось обещанием новой жизни на Западе, с нормальной работой и лучшим будущим, оказалось обманом. Ольга, или как там ее звали на самом деле, отдала свои деньги — наверняка все, что у нее было или что смогла собрать, — только для того, чтобы обречь себя на рабство, а в конечном итоге на отвратительную смерть в безвестности.
Мария, присев на корточки, осмотрела увядший букет. Не бог весть что, но все же кто-то обозначил место смерти человека, у которого было прошлое, были надежды и мечты. Кто-то достаточно неравнодушный, чтобы положить сюда цветы. И теперь Мария, после долгих расспросов, знала, кто это был.
Она выпрямилась, услышав разнесшийся эхом по помещению стук двери в дальнем конце здания и последовавший за этим стук каблуков.
11.10. Эппендорф, Гамбург
— Знаете, это идет вразрез со всеми правилами. — Доктор Минкс провел Фабеля в консультационный кабинет и махнул в сторону кожаного кресла, приглашая сесть. — Я имею в виду, что не в моих привычках предавать доверие пациентов, как вы, вероятно, поняли. — Минкс устроился в кресле напротив Фабеля и посмотрел на гаупткомиссара поверх очков. — В обычных обстоятельствах я бы не стал обсуждать состояние своего пациента без соответствующего ордера. Но фрау Драйер лично заверила меня, что дает полное согласие на то, чтобы я подробно рассказал вам о ее состоянии и лечении. Должен заметить, я чувствую себя в данной ситуации куда более неловко, чем, похоже, она.
— Я все понимаю, — сказал Фабель. Он почему-то ощущал странную беззащитность, сидя в кресле напротив этого чудаковатого маленького человечка в мятом костюме. Фабель сообразил, что находится на том самом месте, где обычно сидят пациенты доктора Минкса, оттого был немного не в своей тарелке. — И все-таки должен вам сказать, что не считаю Кристину Драйер виновной в чем-либо, кроме уничтожения ценных улик. Вряд ли мы станем выдвигать против нее обвинение, поскольку ее поступок явно вызван ее психическим состоянием.
— Тем не менее вы держите мою пациентку за решеткой, — заметил доктор Минкс.
— Ее сегодня выпустят, в этом я могу вас заверить. Однако ей предстоит полная психиатрическая экспертиза.
Минкс покачал головой:
— Кристина Драйер — моя пациентка, и я могу сказать, что она вполне способна жить в обществе. Ваш судебный психолог запросил у меня экспертное заключение. Я отослал его ей сегодня утром. Кстати, я был удивлен, узнав, что ваш судебный психолог — фрау доктор Экхардт.
— Вы знакомы с Сюзанной? — удивился Фабель.
— Судя по всему, не так хорошо, как вы, гаупткомиссар.
— Доктор Экхардт и я… — Фабель пытался подобрать слова и разозлился на себя за то, что краснеет. — Мы общаемся как в личном плане, так и в профессиональном.
— Понятно. Я знал Сюзанну Экхардт еще в Мюнхене. Читал ей лекции. Она была необычайно способной и умной студенткой. Уверен, она отличное приобретение для полиции Гамбурга.
— Так и есть… — Фабель сказал Сюзанне, что собирается поговорить с Минксом, и теперь удивлялся, почему она не сказала ему о знакомстве с маленьким доктором. — Вообще-то она работает в Институте судебной медицины здесь, в Эппендорфе. Сюзанна — главный консультант Комиссии по расследованию убийств.
Повисла пауза, во время которой Минкс продолжал изучать Фабеля, словно тот был нуждающимся в помощи пациентом.
— Вы лечили Кристину Драйер от ее фобий, верно? — нарушил молчание Фабель.
— Строго говоря, нет. Я помогал фрау Драйер справиться со множеством психических проблем. Ее иррациональные страхи — лишь проявления, симптомы ее состояния. Ключевым элементом ее лечения была разработка стратегии, позволяющей ей вести относительно нормальный образ жизни.
— Вам известно, при каких обстоятельствах задержали Кристину Драйер. Она утверждает, будто просто была вынуждена вычистить место преступления. Я должен задать вам прямой вопрос: по вашему мнению, могла ли Кристина Драйер убить Ганса Йохима Хаузера?
— Нет. Обычно я не делаю заключений, на что может или не может толкнуть моих пациентов их психическое состояние. И все-таки нет. Я, как и вы, могу категорически утверждать, что верю Кристине и что она не убивала Хаузера. Кристина боится, потому я и лечу ее здесь, в моей «Клинике страха». В прошлый раз она совершила убийство, поскольку ее страх достиг таких пределов, что мы с вами и представить не можем. И это придало ей такую силу, какой трудно ожидать от женщины ее сложения и комплекции. Она отреагировала на непосредственную и безусловную угрозу ее жизни после длительного периода непрерывных унижений и насилия. Но ведь вы все это и так уже знаете, верно, герр Фабель?
— Благодарю вас за заключение, герр доктор… — Фабель поднялся, собираясь уходить, и ждал, пока доктор Минкс вытащит себя из кресла. Однако психиатр продолжал сидеть, не сводя с Фабеля доброго, но твердого взгляда. Выражение лица Минкса оставалось бесстрастным, но у Фабеля возникло четкое ощущение, что милый доктор тщательно обдумывает свои слова. Фабель снова уселся.
— Знаете, а я ведь был знаком с Гансом Йохимом Хаузером, — сообщил Минкс, — с вашей жертвой.
— О! — удивился Фабель. — Вы были друзьями?
— Нет! Господи, нет, конечно. Наверное, будет правильнее сказать, что я с ним сталкивался. Много лет назад. Потом я его видел еще пару раз, но нам в общем-то нечего было сказать друг другу. Мне этот человек никогда не был особенно интересен. — Минкс помолчал. — Как вы знаете, я занимаюсь лечением разного рода фобий. Фобий и того, чем они вызваны. И первое, чему я учу своих пациентов, — они не должны позволять фобиям влиять на их личность. Не должны позволять своим страхам влиять на их самосознание. Но, конечно, все гораздо сложнее. Именно наши страхи делают нас теми, кто мы есть. Взрослея, мы учимся бояться быть отвергнутыми, бояться неудач, одиночества или даже любви и успеха. Вот вы, например, герр Фабель… Могу предположить, вы выходец из типичного северогерманского провинциального окружения и прожили на севере Германии всю жизнь. У вас типичный северогерманский подход: вы держитесь несколько отстраненно, тщательно обдумываете свои слова и действия. А потом вам нужно получить подтверждение правоты ваших выводов или поступков от кого-то другого. Вы боитесь оступиться. Боитесь совершить ошибку. И боитесь последствий этой ошибки. Потому-то вам и понадобилось, чтобы я подтвердил ваши выводы насчет фрау Драйер.
— Я не нуждаюсь в вашем подтверждении моих выводов, герр доктор. — Фабель не сумел сдержать раздражение. — Мне нужно было лишь ваше заключение о состоянии пациентки. И к тому же вы ошибаетесь: я вовсе не прожил в Северной Германии всю мою жизнь. Моя мать шотландка, и в детстве я довольно долго жил в Великобритании.
— Ну, значит, менталитет там схожий, — пожал плечами Минкс. — Но как бы то ни было, у нас у всех есть свои страхи, и именно эти страхи определяют то, как мы реагируем на окружающий мир.
— И какое это имеет отношение к герру Хаузеру?
— Наиболее распространенный человеческий страх — боязнь того, что тайное станет явным. У всех есть такие стороны личности, которые мы боимся показать окружающим. Некоторые, например, боятся своего прошлого. Боятся той личности, которой некогда были.
