Скотт Туроу - Презумпция невиновности
Приблизительно в половине восьмого я поднимаюсь на пятый этаж, к Реймонду в номер «люкс». Люди, непосредственно помогавшие ему в предвыборной гонке, угощаются холодными закусками с трех подносов. На комоде несколько бутылок спиртного. Во всех трех комнатах непрерывно звонят телефоны. Я насчитал полдюжины аппаратов. Все телевизионные студии города показывают Нико дель Ла-Гуарди. Теперь уже несомненного победителя. Ко мне подходит Ларрен с бокалом бурбона.
– Первый раз вижу человека, которого объявили мертвым до того, как он отдал концы, – ворчит он, имея в виду результаты голосования на выходе.
Сам же Реймонд отнюдь не пал духом. Он сидит в спальне перед телевизором и разговаривает по телефону. Увидев меня, кладет трубку, встает, обнимает.
– Рожат, рад тебя видеть! – говорит он, обращаясь ко мне по имени, которое дали мне родители. Я знаю, что сегодня вечером он демонстрировал этот дружеский жест доброму десятку людей, но все равно испытываю глубокую благодарность за то, что включен в скорбящее семейство.
Я сажусь на скамеечку рядом с креслом Реймонда. На столике по другую сторону вижу бутылку «Джека Дэниела» и недоеденный сандвич. Реймонд продолжает разговаривать по телефону, одновременно перебрасываясь репликами с Ларреном, Майком и Джо Рейли.
Я вспоминаю вечера, когда отец просиживал с пивом перед телевизором, болея за какую-то футбольную команду. Спросив разрешения, я любил примоститься около него на диване. То были самые благостные минуты в наших отношениях. Потом, когда я стал постарше, он иногда передавал бутылку мне, а сам отпускал замечания об игре.
Постепенно разговор переходит к процедуре передачи полномочий новому окружному прокурору. Как лучше – сначала Реймонду поговорить с дель Ла-Гуарди или выступить в зале перед соратниками? Решено: сначала дель Ла-Гуарди. Майк говорит, что Реймонду следует позвонить Нико, Джо считает, что надо послать ему телеграмму.
– На хрена звонить, на хрена телеграмму, – возражает Реймонд. – Он же рядом, через улицу. Пойду пожму ему руку.
Ларрену Реймонд поручает договориться о встрече. Он придет к Нико, скажет положенные слова, потом вернется сюда. А Лидия Макдугал должна в половине десятого устроить пресс-конференцию, а в десять – прямой эфир с Розенбергом. Какой смысл ссориться со средствами массовой информации?
Я и не знал, что Лидия тоже здесь. Она разворачивает свою коляску и произносит только два слова: «Жалость-то какая!»
Потом Реймонд говорит, что надо поговорить с глазу на глаз. Мы уединяемся в небольшой гардеробной с туалетом.
– Как настроение? – спрашиваю я.
– Ничего, бывали передряги и похуже. Завтра – трудный день, но мы его переживем, – говорит Реймонд. – Теперь о том, что я упомянул вчера. Вот увижусь с Нико, скажу, что готов подать в отставку. Незачем играть роль умирающего лебедя. Отрубил, и дело с концом. Скажу: пусть принимает лавочку, если не возражает глава округа.
Реймонд не утратил чувства юмора. Глава округа – это Болкарро. Он же мэр. Он же председатель партии. У этого типа больше титулов, чем у президента банановой республики.
Я говорю, что он принял мудрое решение.
– Расти, я должен извиниться перед тобой. Мне бы хотелось бразды правления передать тебе. Но вместо того чтобы готовить почву, я выдвинул свою кандидатуру. Друзья-приятели настояли.
Я отмахиваюсь: какие там извинения!
В дверь просовывается голова Ларрена.
– Я только что сказал Расти, что не должен был снова баллотироваться, – говорит Реймонд. – Надо было его проталкивать. Новый человек, растущий профессионал, в политику не ввязывается. У него дела бы пошли. Как ты думаешь?
– Ей-ей, – говорит судья. – Еще два слова, и я тебе поверю.
Мы все смеемся.
Ларрен рассказывает о разговоре с Томми Мольто, который сегодня вечером выступает первым адъютантом победителя. Тот сказал, что лучше устроить встречу бывших соперников не сегодня, а завтра. Нико и Мольто хотят видеть Реймонда утром.
– В десять часов, – говорит Ларрен. – Сам назначил время, у меня не спрашивал. И еще сказал, чтобы Реймонд был один. Как вам это нравится, а? От говна указания получать?! – Ларрен умолкает на несколько секунд, чтобы дать излиться своему негодованию. – Я сказал, что ты позвонишь и признаешь свое поражение. Позвонишь, как только будешь готов.
Реймонд берет у Ларрена его бокал, опрокидывает одним махом и говорит:
– Я готов.
Преданность тоже имеет свои границы. Я не желаю больше ничего слышать и спускаюсь в зал.
У бара встречаю Джорджа Мейсона, старого приятеля Реймонда. Он уже изрядно накачался. Со всех сторон нас толкают.
– Народу-то собралось, – говорит Мейсон.
«Это только у бара», – думаю я.
– Он хорошо прошел дистанцию. Можете им гордиться.
– Мы гордимся, – соглашаюсь я. – Я горжусь.
– Чем собираешься заняться? Частной практикой?
– Во всяком случае, какое-то время.
– По уголовным делам?
Сколько раз до сегодняшнего вечера происходил подобный диалог!
– Вероятно, да, – отвечаю я, – а вообще посмотрим. Но сперва поеду отдохнуть. Это точно.
Мейсон дает мне свою визитку. Он знает кое-каких людей, с которыми мне полезно познакомиться.
Минут через двадцать в зале появляется Хорган. Телевизионщики пробиваются вперед – от камер, юпитеров, микрофонов почти ничего не видно. Реймонд улыбается и приветственно машет рукой. Рядом с ним на сцене две его дочери. Оркестр наяривает джигу. Реймонд, успокаивая собравшихся, уже третий раз говорит «спасибо», когда кто-то дергает меня за рукав. Липранцер. Он весь покраснел, пробиваясь сквозь толпу. Шум стоит невероятный. Люди свистят, хлопают в ладоши, топают ногами. В задних рядах даже танцуют. Липранцер тянет меня к запасному выходу. Мы выходим в переулок. Отсюда слышен голос Реймонда, но что он говорит – не разобрать. При свете уличного фонаря я вижу, что Лип сильно встревожен, на висках поблескивают капельки пота. Стряслось что-то серьезное.
– Слушай, – говорит Лип, – в управлении на ушах стоят.
– Что случилось-то?
– Хрен их знает. Но у меня такое предчувствие, какого давно не было. Мне предписано завтра в восемь утра быть у Морано. Не для беседы или совещания, а для допроса. Как будто я какой подследственный. И еще. Возвращаюсь я к себе, а мне говорят, что Шмидт изъял всю инвентаризацию вещдоков, которые я собрал по делу Полимус.
– Похоже, тебя отстраняют от следствия.
– Это как пить дать. Но ты вот что прикинь. Я ушел из Северного филиала, когда еще пяти не было. А все это как снег на голову в шесть – полседьмого. И глянь, что я там нашел.
Лип лезет под ветровку в карман рубашки и вытаскивает пять ксерокопий. Судебные документы. Я узнаю номер дела. Он совпадает с номером документа о возбуждении уголовного дела, пропавшего из Тридцать второго отделения. Первый лист – это копия обложки: «Народ штата против Леона Уэллса». Обвиняется в непристойном поведении в общественном месте. Решением суда дело прекращено такого-то числа июля месяца девять лет назад.
– Ну и ну! – воскликнул я.
– Теперь это, – говорит Лип и подает мне решение об освобождении под залог. В нашем штате человек, совершивший мелкое преступление, освобождается до суда из-под стражи под залог в размере до пяти тысяч долларов. Ему вменяется в обязанность не совершать антиобщественных поступков и каждую неделю докладывать о себе по телефону должностному лицу, осуществляющему надзор над ним. У Леона Уэллса таким лицом согласно решению была Каролина Полимус. Здесь же значатся ее имя и телефон.
– А вот самая интересная бумаженция, – говорит Лип, доставая последний лист. Это копия документа о закрытии дела. «Ходатайство о прекращении судебного дела без последствий для обвиняемого» – так он озаглавлен. Ходатайство заявлено прокуратурой. Внизу документа напечатано: «Реймонд Хорган, окружной прокурор округа Киндл, представленный…» Подписывает такой документ прокурор, ведущий дело. С ходу я не могу разобрать подпись, потом вглядываюсь…
– Неужели Мольто?!
Мы с Липранцером стоим под фонарем и еще раз молча просматриваем бумаги. Из зала доносится чудовищный рев. Оркестр бравурно заиграл «Всегда улыбка в глазах ирландца». Реймонд, как я понимаю, официально признал свое поражение.
Я стараюсь успокоить Липранцера. Не следует гнать лошадей, пока нет полной уверенности.
– Ну, бери все это, – говорит он, отдавая мне бумаги.
Я иду обратно в зал, а Лип, обходя контейнеры с отбросами и груды мусора, пропадает в темноте переулка.
Глава 16
– Так мы расстались, – говорил я Робинсону, – и расстались плохо. С каждой неделей мы виделись все реже и реже. И вот настала неделя, когда не было уже ни одного свидания. Прекратились совместные ленчи, звонки друг другу и «выпивки», как она выражалась. Каролина больше не показывалась в моем кабинете. Она ушла.
