Афанасий Егоров - Бой - баба
Жлобство природное женское задавило. Решила и хачика на брюлики обсосать. Одно слово — стерва!
Но маячат перед стареющим уркой обворожительные синие глазищи. Фигурка подбористая. Речи колкие, смелые.
Проститутка — че? Что ни скажешь, все «ага». Перебазарить с шалашовкой не о чем. Пока с мыслями соберешься, что бы такое вумное ляпнуть — она уже последнее с себя стащила. Стоит голая, товар предлагает. А главное — всего боится. Боится не так повернуться, не то сказать. Боится не угодить, боится, что побьют. На хор со зла пустят или изуродуют.
Отсюда — страх, почти животный. В глаза никогда не глянет, шевелится кое-как. Будто тормозная. Улыбки настоящей хрен дождешься. Так, оскалится изредка. И то пригнувшись. Как украла… Че с такой делать? То-то и оно…
А вот Александра… Как глянет — мотор трепыхаться начинает. Жить сразу охота. Ничего для занозистой не жалко. Все бы отдал! Без базара…
Вроде ничего такого не делает. Так, одни ля-ля, тополя. Зыркнет глазищами, попкой вильнет. Или ладошку легонькую на кисть сверху положит. Просто так, за ради смеха. Ненароком вроде как. И все. Хитра-а-я, спасу нет!
На этот раз «стрелка» проводилась по-деловому. Без всяких ненужных выкрутасов типа отдельного зала в загородном ресторане и расфуфыренных телок.
Не смог унять накопившееся раздражение Камыш. С ходу его выплеснул:
— Ты чего мутишь, Мурат? Договаривались же в прошлый раз, на этой неделе — полный расчет!
Смерил внимательным взглядом авторитета наркоделец. Отметил про себя непривычную нервозность «смотрящего». Стареет городской пахан. Выдержку растерял. Положению высокому не соответствует.
Вскипела мгновенно горячая чеченская кровь. Вот гад! Ни хрена ведь не делает, только «дай» орет. Ты сначала попробуй ответь — на что?! Ментам на подогрев? Дам. Но не столько. Хватит с них и трети. Чтоб с жиру не лопнули, волки позорные. Сидельцам на зону? Тоже не откажу. Но тем и десятой части за глаза хватит. Пусть сами как хотят крутятся. Лохов тряханут, молодняк к делу пристроят. Чтоб письма слезные домой родным писали. Ходов много, мозгами только раскинуть надо. Ты лучше ответь — остальное куда? Биксам на рыжье?! Хренушки! Из своего кармана отстегивай.
Но не стал бакланить по-пустому кавказец. Предъявки объявлять, на самого «смотрящего наезжать. Лицо горбоносое непроницаемым оставил. Ответил вору ровно, ни жестом не выдав бушующей в груди ярости:
— Ты же знаешь, Камыш, менты на меня насели. Совсем оборзели, собаки. Проходу не дают. Бабок каждому отстегнул — немерено. И все мало. Помоги с волками порешить.
Хмурится недовольно «положенец». Прав, к сожалению, Мурат. Из-за новой войны на Кавказе ментов на горцев спустили. Хватают всех подряд, без разбору. Неважно, лезгин он или чечен. Один хрен виноват. И повод козырный — проверка паспортного режима. Не подкопаешься. А это плохо. Даже очень. По делу сильно бьет.
Развел беспомощно руками авторитет:
— Не могу, брат. Сам знаешь, с самой Москвы указание дадено. Здешние никто отменить не захотят. Погоны пожалеют. Пережди, кипеж сам скоро стихнет.
— Тогда и ты с долей подожди, — налились кровью миндалевидные глаза с поволокой.
Взорваться бы тут вору. Гнев неукротимый выказать, матом сорокасемиэтажным зарвавшегося ару покрыть. Но не тот сегодня Камыш. Расслабился в последние дни. Не хочет сейчас собственную войну затевать.
Сильны кавказцы. Общностью родовой спаяны. Их крошить, половину перестрелять надобно. Первого — Мурата. Правило тут простое — сначала валят главаря.
Прочих перед выбором жестким поставить: или — или. Или в «общак» положенное сдают, или бегут из города куда глаза глядят. Пока последнего не кончили.
Кровавое это занятие — воровские разборки. Денег больших стоит. Опять же бизнесу сплошные убытки. Потому каждый смотрящий обязан до последнего пытаться миром все вопросы порешать.
Хмыкнул вор со значением, терпение проявляя:
— Скольких я твоих из клетки вытащил, Мурат? Че могу — делаю. А ты грубить начинаешь, невозможного требуешь. Смотри, менты по-настоящему еще не злились.
Понял намек с полуслова кавказский наркоделец. Действительно, в случае чего не только урки — мусора с утроенной силой насядут.
Тех только подразни. А у Камыша дури хватит — подложит сам бомбу, после на чечен свалит. Громче всех глотку драть начнет: «Бей черных! Они кругом виноваты! Мурат Басайке лепший кент!»
Что было, то было. Ходил Мурат с Шамилем на Буденновск. Лицо маской прикрыв. Летчиков российских самолично поймал. Расстрелял возле забора. Ни одна сволочь о том не знала. Только — свои. А вот вор проведал как-то. Ухмыляется теперь гадко. Чуть что, сразу за ментов базар со значением заводит. Мол, не дергайся лучше, браток. Пальцы-то — вот они! Возле самого горла!
А после первой войны Шамиль с родней героином занялись. Лабораторию прямо в доме поставили. Кого им бояться? Не Масхадку же! Тот со своей президентской гвардией и близко к владениям братьев подходить боится. Знает прекрасно, со всех наличных стволов их встретят.
А Мурата сам старший Басаев в Россию отправил. Героин самодельный распространять. Джихад у Шамиля такой, с бизнесом перепутанный. Неверных травить, а заодно бабки с них рубить.
Выполнил в точности хозяйскую волю чечен. Не стал с местными ворами ссориться. Мосты наладил, закону мирно подчинился.
Так неблагодарный Камыш буреть внаглую начал. Долю уже в третий раз увеличил. А как от ментов отмазать — его нет! На хрена такой «смотрящий» дался?
Знает Мурат, можно было бы попробовать пахана опрокинуть. На смех его уже поднял. Пустил через своих парашу, вроде как у «положенца» рога выросли. Если его теперь убрать, у многих сомнения возникнут. Мысли задние, расчеты личные. Не всякий, далеко не всякий очертя голову в драку кинется.
Только знает Мурат, не одобрит суровый хозяин самовольства. Шамиль жестокостью знаменит. В первую очередь — среди своих. Железной рукой Басаев правит. За любое неповиновение к стенке ставит. Долго не разбирается — чечен или не чечен. Из родного тейпа или чужого. Если припрет, братьев кровных не пожалеет. Потому и дисциплина в его отрядах крепкая. На крови настоянная. Одно слово — несостоявшийся коммунист. Хоть кандидатом всего лишь побыл, но духу партейного, самого отборного, нахвататься успел.
Вспомнилась тут некстати Мурату последняя встреча с воровским авторитетом. В пустом банкетном зале. Шуршание шелка бодрящее, смех колокольчиком. Глазки веселые, голос задорный. И маленькое черное платье в ночном казино. Когда все только на них глазели. Как взгляд черный от ярости застилало, каждого убить хотелось. Мое! Не трожь! Глазеть так нагло не смей!
Успокоился неожиданно женолюбивый кавказец. Сделку «положенцу» предложил.
Отстегнет он долю в «общак». Сегодня же рассчитается. Но пусть Камыш девку из мэрии ему отдаст. Хотя бы на время. Так справедливо будет. Баш на баш.
Думалось Мурату, пойдет навстречу местный авторитет. Поймет горца правильно. Чечены — они же гордые очень. Нельзя их обижать. Пусть хоть в чем-то пахан уступит.
Просчитался горбоносый горец. Перемудрил. «Смотрящий» тоже кое-что помнил. И амбиций у него побольше оказалось. Да еще скрытая обида за оскорбительный ночной кутеж с воровской подругой сказалась. Вскипел наконец-то урка. Заревел яростно могучим басом:
— Ты че гонишь, в натуре?! Нюх потерял?! С кем кроить вздумал?! Короче — бабки на стол! И к Александре не лезь.
Пояснил кратко, темня для пущей важности:
— Там — дело. А не шашни.
Притих самолюбивый чечен. Хвост поджал. Понял, что загрубил. Сам у вора выпросил. Хорошо хоть, свидетелей нет. Иначе как потом в глаза землякам смотреть? Позор-то какой…
Но тонок слух у горца. Уловил некую нотку неуверенности в последних словах «положенца». Решил после обкашлять. Наедине с собой.
А пока смириться. Для виду. Оружие любимое — коварство — применить.
Глава 10
Грандиозен центральный рынок любого города в выходной день. Громадные толпы народа сюда стекаются. Все продавцы как один на работу выходят. А покупатель валом валит, кишмя кишит.
Ворье карманное сумочки зазевавшихся режет, бритвой острой орудует. Лохов, варежки раскрывших, бабок трудовых лишает.
Тех, кто поосторожнее, лохотронщики громко зазывают. Эти — немного цивильней. Почти честно денежку отбирают. Но и наглее. Глядя в глаза грабят. А после за спиной потешаются.
Милиция бдительная усиленными нарядами фланирует. Маршрутами извилистыми, долгой практикой наработанными. Чтобы в случае чего докричаться было невозможно.
Шумит базар. Волнуется. Волнами людскими перекатывается. Никто друг на друга особо не смотрит. Все процессом древнейшим заняты.
Одни товар выставленный разглядывают. Другие — взахлеб его расхваливают. Продать пытаются. Так и катится еще один суетный день, жестко подчиняясь старой Марксовой формуле: «деньги — товар — деньги».
