Поль Альтер - Цветы Сатаны
— Любопытно, — прокомментировала Дорин Маршал, не без труда осилив весь текст. — Я так и знала, что Виолетта Гарднер занялась расследованием. Но, поразмыслив, это можно понять. Помнится, она действительно разговаривала с моей племянницей, бедняжкой Кэти, которая взяла на себя всю вину за смерть своей маленькой кузины. Впрочем, подробности, которые здесь изложены, соответствуют истине. Все это Виолетта явно выпытала у Кэти или ее родителей. Она чистосердечно призналась, что не испытывает ко мне приязни, однако я с удовлетворением отметила, что у нее хватило порядочности исключить меня из списка подозреваемых. Другим повезло меньше! И особенно бедному Яну! Но не она одна подозревала его в смерти детей.
— Но кажется, она одна твердо уверена в этом, — заметил Питер. — Для нее ясно, что эти три несчастных случая являются именно убийствами.
— Полагаю, и все остальные боялись, что это так.
— А вы, миссис Миллер, как считаете? — спросил Питер.
Опять отрешенно глядя в окно, хозяйка дома степенно ответила:
— Я вот все думаю: действительно ли Виолетта это написала? Не похоже на ее стиль.
— Как?! — удивился летчик. — Вы ведь сами предположили, что она должна была записывать свои соображения по поводу этих несчастных случаев!
— Я и не отрицаю, что говорила об этом! Но я имею в виду ее литературный стиль, манеру писать. Мысли свои она обычно излагала более четко, глубоко… Помню, что, когда мне случалось читать ее дневник, всегда дрожь пробирала; слова били в самую цель.
— Странно, потому что полковник Хоук узнал ее почерк. Да и, судя по состоянию бумаги и чернил, совершенно очевидно, что это не вчера писано!
— Без всякого сомнения. Я знаю ту сиреневую бумагу из ее тетради.
— В таком случае я чего-то недопонимаю, — заявил Питер, наморщив лоб. — Неужто можно допустить, что кто-то во времена несчастных случаев или немного позднее сделал запись на страницах из дневника Виолетты, подделав ее почерк? Какой в этом смысл?
— Не могу сказать. Впрочем, это мое личное впечатление. Вполне возможно, что Виолетта Гарднер не очень старалась, делая эти записи. И тем не менее советую проконсультироваться у профессора Симпсона. Литература — его конек, думаю, он и в графологии разбирается.
Старая миссис Миллер произнесла это безразличным тоном. По глазам видно было, что мысли ее блуждают где-то далеко.
23
За ужином Питер был неразговорчив. Хмурое лицо свидетельствовало об озабоченности, не покидавшей его после чаепития у соседки. Вообще-то он не был уж таким говоруном, но у него всегда имелось что сказать — будь то любезное замечание, а чаще всего комплименты. Сейчас же взгляд его был неспокойным, движения нервными.
Уже несколько дней Дебра подмечала, что Питер становился все более и более раздражительным. Это проявлялось в мелочах: иногда выскочит резкое слово или неодобрительное замечание, однако все это не очень выделялось на фоне его обычного олимпийского спокойствия. Искоса посматривая на него, она отметила, что ярче обозначилась разница между его двумя профилями. Ей будто виделись два лица. Первое сосредоточилось на смаковании пудинга, второе отражало какую-то тайную муку. Дебра без труда угадывала причину этих мучений.
Когда она подала кофе, он решился нарушить молчание:
— Соседка наша — очень милая старушка, но плетет невесть что!
— Ты все еще думаешь о тех страницах?
— Да. Мне абсолютно непонятно, почему кому-то надо было сочинять за Виолетту, вырывать страницы, класть их в конверт и… Вот разве что…
Его лицо внезапно прояснилось. Он повернулся к подруге и впервые за весь вечер посмотрел ей в глаза.
— Разве что… Да, точно, это сделано нарочно! Это еще один знак того, что все было продумано! Сами записи старые, но наверняка сделаны после гибели Виолетты, которая непременно хватилась бы вырванных страниц. Стало быть, кто-то написал все это после убийства. Написанное изобличает в конечном итоге ее мужа в маниакальном убийстве детей и как следствие в убийстве жены: тому якобы нужно было заставить ее молчать после того, как она его разоблачила. Таким образом, эти листочки являются неоспоримой уликой против Яна Гарднера, и ему повезло, что полиция их не нашла… Что ты об этом думаешь, дорогая? Теперь все объясняется, правда?
Дебра слегка вздохнула:
— Да, Питер… Ты просто мастер находить убедительные аргументы. Но мне кажется, пока нам рано в чем-либо твердо стоять на своем. Ведь твои соображения основаны на впечатлении миссис Миллер, которая мне показалась вдруг сильно уставшей.
— Я тоже заметил это, — ответил Питер, прикуривая сигарету. — Дражайшая миссис Миллер, возможно, и хитрая бестия, но она здорово сдала от всех этих неприятностей с сыном. Посмотрим, что скажет профессор Симпсон. Как бы то ни было, отныне ясно только одно: надо срочно найти дневник!
Дебра с серьезным видом кивнула, сказав:
— По моему мнению и по всей логике, его должен был забрать ее дядя. Когда мы расставались, миссис Маршал сказала мне, что адрес дяди должен быть в ее книге записей, потому что, как ей помнится, при отъезде он заказал ей кое-какой садоводческий инвентарь.
— Да, отличная мысль! Зайдем к ней при первой же возможности!
— Тогда уж не забыть бы попросить у нее фото.
Движением ресниц Питер одобрил это предложение.
— Конечно, дорогая, обязательно… А который час? Восемь ровно? У нас есть целых три часа, чтобы порыться в вещах Гарднеров!
Глаза Дебры удивленно расширились.
— Мы ведь уже просматривали их!
— Да, но наспех, нам не терпелось во что бы то ни стало найти тетрадь… Мы были слишком возбуждены и могли пропустить что-нибудь важное. Теперь, лучше зная обстановку, мы можем делать это более методично. Тетрадь может быть и не такая толстая, как мы думаем, и мы легко могли ее не заметить, сверху на ней может быть другая обложка. Я сейчас подумал о кипах романов в плетеном сундуке. Надо пересмотреть все книги, проверить, не вложено ли что-нибудь между страницами…
Дебра тяжко вздохнула:
— Только не сегодня вечером, Питер… по крайней мере без меня…
Голос Питера прозвучал с укоризной:
— Но почему же?
— Потому что я устала. И еще надо подумать кое о чем… Пока совсем не стемнело, мне хотелось бы погулять в саду.
— Делай как хочешь. А я пойду искать!
С этими словами Питер покинул кухню. Его сухой, неодобрительный тон задел Дебру, и она несколько минут сидела, уставившись на закрывшуюся за ним дверь. Потом достала платочек, вытерла слезы, затуманившие глаза, и вышла через веранду.
Вечер был теплым, и цветы благоухали как-то по-особенному. Дебра медленно пошла по дорожке, иногда закрывая глаза, чтобы лучше различать запахи, испускаемые «Могилой Адониса». Она не сразу подошла к цветущей клумбе, а остановилась в десятке метров, у старой скамьи. Сев на нее, Дебра любовалась цветами, ловила их последние краски, угасавшие в опускающейся темноте, подобно затухающему, очагу. По одному исчезали голубенькие, зеленые, желтые, оранжевые язычки цветочного костра.
В какой-то момент она мысленно вновь увидела фантом Виолетты, явившийся ей в день прибытия. Настоящий призрак или галлюцинация? Сейчас она ни в чем не была уверена. Все казалось нереальным в наступившей темноте, пропитанной колдовскими ароматами.
Она никогда не встречала Виолетту в жизни. Та умерла, когда Дебре было семь лет. Но, насмотревшись на портрет в этот исключительный вечер, она действительно видела ее живой, во плоти, — как та снует по лестнице, хлопочет на веранде, в саду, склоняется над цветами… Хотела ли и в самом деле погибшая дать ей понять что-то? Несомненно. Но не то, о чем думал Питер…
Дебра долго вглядывалась в «Могилу Адониса», постепенно исчезающую, поглощаемую мраком. Она так упорно думала о покойной, что ей показалось, она видит темный силуэт, на котором различались только глаза… Большие голубые глаза, мерцающие в темноте…
Услышав сзади приглушенные шаги, Дебра вздрогнула. Она прислушалась. Звук шагов стал отчетливее. Медленно повернув голову, она окаменела от страха, различив направляющуюся к ней тень.
Виолетта? Нет, такое невозможно… Она не видела ее глаз, лишь черный силуэт, выделявшийся на освещенном желтоватым светом фоне веранды. Кто же это? Некое имя пронзило мозг, и Дебру охватил ужас. Имя это было неотделимо от светлых кругов, которые плыли от веранды. Губительные желтые завитки наполнили ночную тьму с явным намерением обрушиться на нее, схватить, крепко стянуть и потащить к Рою Жордану.
— Рой, нет! — крикнула она, резко встав со скамьи.
— Рой? — переспросил знакомый голос. — О ком ты, дорогая?
— Питер, это ты? Боже! Как ты меня напугал! Но что ты тут делаешь?
— Пришел к тебе, милая.
Питер обнял ее. Дрожь постепенно утихла.
— Меня совесть загрызла, — сказал он. — Пришел извиниться за тон, которым я с тобой говорил. Не знаю, что со мной происходит в последнее время… Я чертовски нервничаю…
