Нора Робертс - Коллекционер
– Да, вы говорили. Сейчас налью вам выпить.
– Не откажусь. Последние дни были трудными. Все любили Оливера, и, благослови его боже, он любил всех. Даже когда выводил вас из себя, все равно его любили. Ты знаешь, каким он был.
– Знаю.
Аш повел Винни в небольшую кухню при мастерской, взял замороженный стакан из кулера под баром с напитками.
– Джин-тоник, верно?
– Сам знаешь. У тебя прекрасный дом, Аш. Когда ты купил его, я подумал: во имя Господа, почему мальчик не разделит его на две квартиры и не поимеет с этого какой-то доход?
– Да, но…
Аш смешал напитки, добавил сок лайма и открыл бутылку пива.
– Жизнь в шумном, людном городе тяжела. Нужно иметь спокойный уголок, куда можно прийти и отдышаться.
– У тебя он есть.
Винни коснулся бокалом его бутылки.
– Я горжусь тобой. Знаешь, что Сейдж купила одну из твоих картин? Оливер упоминал об этом.
– Я видел картину, когда собирал его вещи. Большую часть вещей. Заходите сюда и скажите, что думаете об этом.
Он повел Винни в кабинет.
Яйцо стояло на его письменном столе.
Обычно у Винни было бесстрастное выражение лица типичного игрока в покер, и Аш прекрасно это знал, потому что не раз ему проигрывал. Но теперь лицо Винни осветилось потрясенным восторгом новичка, выложившего на стол четыре туза.
– Где ты взял это? Аштон!!!! Где ты взял это?
– Что это такое?
– Не знаешь?
Винни выпрямился, обошел яйцо, наклонился так низко, что почти коснулся носом золота.
– Это либо яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», либо самое великолепное его воспроизведение, которое я когда-либо видел.
– Можете точно сказать, это первое или второе?
– Где ты его достал?
– Из банковского сейфа. Сейфа Оливера. Он послал мне ключи и записку с просьбой сохранить ключ, пока он со мной не свяжется. Сказал, что у него обидчивый клиент и в перспективе выгодная сделка. Думаю, он попал в беду, Винни. И эта беда сейчас стоит на моем столе. Думаю, то, что убило его, стоит на моем столе. Можете сказать, оно настоящее?
Винни упал на стул и сильно растер ладонями лицо.
– Мне следовало знать. Следовало знать. Его энергия, возбуждение, смешанное с беспокойством. Не о женщине. Об этом. Об этом. Я оставил портфель внизу. Он мне понадобится.
– Сейчас принесу. И простите меня.
– За что?
– За то, что впутал вас в это.
– Он мой племянник, Аш. Мальчик моей сестры. Ее единственный мальчик. Я научил его разбираться в антиквариате. Коллекциях. Их ценности. Как продавать и покупать. Конечно, ты позвонил мне.
– Пойду принесу портфель.
Аш знал, что только добавит ему скорби. Цена, которую приходится платить. Но родные прежде всего звонят родным. По-другому у него не выходит.
Когда он вернулся с портфелем, Винни, согнувшись, стоял над яйцом. Очки сползли на кончик носа.
– Всегда теряю эти штуки.
Он снял очки, отложил подальше.
– Пары очков не хватает на месяц. Но я двадцать лет храню лупу ювелира.
Он открыл портфель.
Вынул тонкие хлопчатые перчатки, натянул, включил настольную лампу и стал изучать яйцо через лупу, дюйм за дюймом, с тщательностью хирурга, вглядываясь в крошечные механизмы, сверкающие камни.
– Я приобрел два яйца, не императорских, конечно. Но прекрасные образцы, относящиеся к тысяча девятисотому году. Когда-то мне посчастливилось увидеть и даже осмотреть императорское яйцо из частной коллекции. Так что ведущим экспертом в этой области меня не назовешь.
– Вы мой родственник.
Винни слегка улыбнулся.
– По моему мнению – и это только мое мнение, – перед нами подлинное яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», одно из восьми пропавших императорских яиц. Существует только одна фотография этого яйца, причем очень плохая, и несколько не слишком совпадающих описаний. Но работа, качество материала, дизайн… И на нем клеймо Перхина, лучшего мастера фирмы Фаберже того периода. Для меня это совершенно определенно, но ты захочешь получить свидетельство настоящего эксперта.
– У него есть документы. Большая часть на русском.
Аш вынул бумаги из конверта и отдал Винни.
– Я не могу это перевести, – сказал тот, проглядев бумаги. – Но это выглядит как свидетельство о продаже, датированное пятнадцатым октября одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Цена в рублях. Кажется, три тысячи. Не уверен в курсе обмена валют в тридцать восьмом, но сказал бы, что кто-то совершил выгодную покупку.
Он снова сел.
– Я знаю человека, который может перевести эти документы.
– Буду очень благодарен. Оливер знал, что это такое и чего стоит. Иначе пришел бы к вам.
– Думаю, ты прав. Он знал или знал достаточно, чтобы самостоятельно добыть информацию.
– У вас есть клиент, особенно интересующийся подобными вещами?
– Нет, но всякий искренне любящий антиквариат и коллекционирующий его был бы счастлив это приобрести. При условии, что у него есть тридцать миллионов, а может, и больше. На аукционе она была бы продана за гигантскую сумму. Богатый коллекционер тоже мог бы не пожалеть денег. И Оливер, несомненно, это знал.
– Вы сказали, что он за последние два месяца распоряжался продажей имущества в двух поместьях.
– Да. Дай мне подумать.
Винни потер висок.
– Он оценивал и распоряжался имуществом Суонсона, Лонг-Айленд, и Хилла-Клейборна в Парк-Слоуп.
– Суонсон.
– Да. Но никто не объявлял о продаже чего-то подобного.
– Кто делал списки?
– В этих случаях с клиентами работал Оливер. Он мог сам приобрести яйцо, а я бы уж точно заметил миллионную покупку.
– Оливер вполне мог позволить себе такое. Если продавец не знал истинной цены, а сам он имел в виду определенного клиента.
– Вполне возможно. Некоторые считают наследственный Веджвуд дешевкой. Другие такого же мнения о вазах Даум с журавлями.
– В его бумагах есть купчая. На фигурку антикварного ангела с тележкой. Продано Мирандой Суонсон, за двадцать пять тысяч долларов.
– Господи боже! Миранда Суонсон – это и есть клиентка. Наследство ее отца. Она хотела продать всю или почти всю обстановку дома, и Оливер это устраивал. Он словом не обмолвился…
Винни снова оглядел яйцо.
– Он знал, что это такое?
– Даже если не был уверен, мог и проверить. Возможно, так и сделал. Двадцать пять тысяч за это?
– Чертовски выгодная сделка, – заметил Аш.
– Но… если он знал, это было неэтично. Мы так дела не ведем. И с клиентами так не обращаются. Но… за то, что узнал, нашел это яйцо, я бы гордился им. Он мог бы принести яйцо ко мне. Я был бы горд.
– Он не сказал вам. Потому что вы не позволили бы ему. Это не прямое воровство. Многие даже не посчитали бы это обманом. А вы посчитали бы. Он не мог вам сказать.
Винни не ответил. Аш отошел.
– Он сказал своей подруге и, скорее всего, взял у нее деньги на покупку. Он разыскал собирателя, либо через нее, либо через людей, с которыми познакомился в вашем магазине. Попытался его продать. Изрядный куш. Он знал, что бы вы подумали. Чего бы хотели. Но блеск денег слепил его.
– И он заплатил огромную цену за свою сомнительную этику. Ты ничего не скажешь его матери.
– Нет. И больше никому в семье.
– Уже хорошо. Я бы гордился им, – снова пробормотал Винни и тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от назойливых мыслей. Выпрямился и взглянул на Аша.
– Он оставил тебя с кучей проблем. Это за ним всегда водилось, как ни жаль это признавать. Сделай копии документов. Я не хочу брать оригиналы. Попробую отдать на перевод и осторожно поспрашиваю, если хочешь, чтобы это осмотрел настоящий эксперт.
– Пока что с этим воздержимся.
– Я почти ничего не знаю об истории этих яиц. Знаю только, что было заказано пятьдесят императорских яиц и что Ленин во время большевистской революции приказал обыскать дворцы и забрать все сокровища. В тридцатых Сталин продал несколько яиц, чтобы раздобыть валюту. В этом есть сюрприз, что повышает его стоимость. Многие из тех, что находятся сейчас в коллекциях, лишились сюрпризов или каких-то их деталей. Восемь были утеряны после революции. Украдены, проданы, спрятаны или хранятся в очень-очень личных коллекциях.
– Я пошарил в Интернете. Одно из описаний яйца взято из инвентаризационного списка награбленных сокровищ. Похоже, оно не попало в сундуки Ленина – кто-то его стащил.
Аш отнес бумаги к копировальному устройству.
– Где ты собираешься хранить все это, пока разберешься?
– Отвезу в дом отца с охраняемой территорией.
– Вот это правильно. Даже лучше, чем мое хранилище. Но если ты положишь все в основной сейф и скажешь отцу, что это трогать нельзя, он все равно сунет туда нос.
– У меня есть пара мест, куда можно спокойно положить яйцо и бумаги.
Он нашел другой конверт, сложил туда копии.
– Давайте, я налью вам еще.
– Лучше не надо. Энджи сразу поймет, что я выпил две порции. У нее просто радар. Одна порция между работой и домом вполне приемлема. Две – недопустимы.
