Возмездие - Нуребэк Элизабет

Знай я тогда, каким недолгим будет счастье, наслаждалась бы им еще больше? Долгое время тоска по Алексу ощущалась во всем теле, как незатухающая боль. Обычно я мечтала о том, чтобы мы делали, если бы ничего не произошло, если бы я оставалась на свободе. Мы съехались бы, купили дом, занимались бы любовью по ночам и просыпались в обнимку. Как обычно и бывало.

После того, как мне нанесли травму, я провела слишком много времени, размышляя о том тяжелом и страшном, что со мной случилось. Что касается Алекса, то тут я предпочитаю вспоминать только хорошее и в виде исключения позволяю себе наслаждаться каждым хорошим воспоминанием о нем.

Я рассказываю Адриане, как мы с ним столкнулись в магазине. Я только что побывала в Васастане, забрав некоторые вещи из нашей с Симоном квартиры, и зашла купить себе чего-нибудь на обед. Алекс взял с полки салат «Цезарь», резко обернулся, а поскольку я стояла прямо позади него, мы буквально столкнулись. Он взял меня под руку, улыбнулся и попросил прощения.

— Это был последний? — спросила я.

Он остановился:

— Кажется, да. Тебе он очень нужен?

— Нет-нет, — смущенно ответила я. — Просто мысли вслух, я не хотела.

Я сказала, что могу взять что-то другое, но он стал настаивать, говорил, что не может уйти, оставив меня голодной. Он протянул мне упаковку с салатом, держа ее между нами, но я отказывалась взять. Потом на меня что-то накатило, и я спросила, не хочет ли он пойти со мной пообедать.

Я не намеревалась ни с кем знакомиться, но Алекс показался мне таким симпатичным, таким высоким и красивым, к тому же воспитанным и хорошо одетым. Несколько мгновений он колебался, и моя самоуверенность упала до нуля, но тут он согласился.

Мы пошли в «Риторно» и уселись за самым дальним столиком в зале с красным ковровым покрытием, странными картинами по стенам и хрустальными люстрами под потолком. Я спросила, чем он занимается, и он ответил, что он аудитор в медийной компании, но не хочет утомлять меня подробностями. Вместо этого он стал расспрашивать обо мне, и я рассказала, что работаю учительницей музыки, но в отпуске до конца лета. Когда он взглянул на часы, я спросила, спешит ли он вернуться на работу. Он улыбнулся и остался еще на час.

Вскоре мне стало ясно, насколько прочно Алекс стоит на ногах. Ему не нужны были орущие фанаты или внимательная жена, постоянно дающая поддержку. Он не жил от одной записи до другой или от одной гламурной вечеринки до другой — у него была постоянная работа со стабильным доходом и оплачиваемым отпуском. Он был взрослый мужчина, в то время как Симон во многих отношениях оставался ребенком.

После того первого обеда я уговорила Алекса снова встретиться со мной. Если до этого он по вечерам сидел один, то теперь составлял мне компанию. Приходил в гости поиграть в настольные игры и поддразнивал меня за то, что я так серьезно отношусь к правилам, мы вместе смотрели кино, а иногда он просто лежал на диване рядом со мной с книгой в руках. Мы совершали долгие прогулки вокруг всего острова Юргорден и пили кофе в уютных кафе. Ходили на художественные выставки, иногда в театр. Помню, как мы в первый раз занимались любовью.

Море — как неподвижное золотое зеркало, а солнце окрашивает облака на небе в оранжевый и розовый. Над мачтами яхт, стоящих рядом, кружатся чайки.

Прислонившись к борту, я говорю, что этот день нереален и хорошо бы он никогда не кончался. Алекс щиплет меня за руку, и я смеюсь, когда он спрашивает, почувствовала ли я реальный щипок.

Весь день мы катались на арендованной моторной лодке, ветер развевал нам волосы, под нами бились волны. Он угостил меня обедом в ресторане в шхерах, а вечером мы устроили небольшой пикник на борту. Лучше просто придумать невозможно.

И он такой, что лучше не бывает. Я снова ощущаю себя той, кем была всегда — веселой, позитивно настроенной Линдой, и от моих слов он смеется громко и радостно. Его интересует мое мнение обо всем на свете, и мы можем все обсуждать так, как никогда не получилось бы с Симоном. Впрочем, когда я с Алексом, о-муже даже не вспоминаю. Вероятно, потому, что чувствую искренний интерес Алекса даже тогда, когда он старается этого не показывать. Он не навязывается, но прикасается ко мне слишком часто, чтобы это можно было бы назвать случайностью. Мне это нравится.

Тепло от загорелой руки Алекса передается моей. Он начинает что-то говорить, когда я встаю на цыпочки и беру его за воротник пикейной футболки. Он кладет руки мне на талию, словно желая поддержать, и выжидает.

Заглянув ему в глаза, я осторожно прижимаюсь губами к его губам. Поначалу он стоит неподвижно, напоминая, что я замужняя женщина. Я отвечаю, что это состояние долго не продлится, и тогда он притягивает меня к себе. Я улыбаюсь, когда он шепчет, что я оказываю на него какое-то магнетическое воздействие, и мы снова целуемся.

Взяв меня за руку, он ведет меня в каюту. Ласкает, снимает с меня одежду, медленно и неж но, никуда не торопясь. Шепчет, что я красивая и замечательная, что я его загипнотизировала, и мы занимаемся любовью под плеск волн и крики чаек вдалеке.

Прежде чем заснуть в его объятиях, я понимаю, что снова могу дышать свободно. С тех пор, как я познакомилась с ним, больше не ощущаю под собой черную пропасть, когда просыпаюсь, нет прежней пустоты, чувства, что я нахожусь в вакууме.

Я люблю и любима, стало быть, существую.

Не знаю, каким образом СМИ разнюхали, что Симон мне изменяет. Может быть, проговорилась сама женщина или какая-нибудь ее подруга, тогда это не имело значения, а уж теперь и подавно. Одна деталь, которая стала известна только на суде — когда именно я сама это выяснила.

Я уже оделась для похорон мамы — черное облегающее платье, идеальная прическа, безукоризненный макияж. Симон, как всегда, задержался, он все еще стоял под душем, и я начала нервничать. Его телефон лежал на кровати, и как раз в тот момент, когда я собиралась посмотреть, сколько времени, она прислала ему сообщение.

Я открыла и прочла. Прочла всю их переписку. Другая женщина заставила моего мужа почувствовать то, что, как мне казалось, он ощущал со мной. Когда я, оторвавшись от мамы, возвращалась домой, чтобы поужинать с ним, когда я прижималась к нему в постели, когда он целовал меня перед сном — все это время он тосковал по ней. Ее он мечтал ласкать, с ней мечтал заняться любовью. Подгонял время, считал минуты до встречи. Ведь она его понимала. За секунду я почувствовала себя раздетой, опозоренной.

Мне стало нехорошо.

Он вышел из ванной с полотенцем на бедрах, тряхнул мокрыми кудрями, улыбнулся мне — мой Симон, такой родной, но уже чужой.

Поначалу он стал защищаться, обвиняя меня в том, что я сама его покинула. Все началось довольно невинно, когда заболела мама, но роман развивался по мере того, как она все больше требовала моего присутствия. Я просто ушам своим не верила. А я-то старалась, разрываясь между ними, неужели ему нисколько не стыдно?

Тогда он заплакал, умоляя меня. Он чувствовал себя одиноким, заброшенным. Осознал, какую ужасную ошибку совершил, раскаивался, я была для него всем.

Больше я не желала слушать.

Я была оглушена горем и шоком от предательства мужа. Высоко подняв голову, прошла мимо толпы журналистов у церкви Густава Васы, вошла внутрь и продолжила путь вдоль скамеек, где собралось больше тысячи людей, желающих проститься с Кэти. Заняла место в первом ряду, а Симон шел позади меня, опустив голову.

Целое море цветов, венков и букетов окружало гроб мамы. Его украшение, которое я заказала, было желтое — любимый цвет мамы. Ей нравились все цветы, но в особенности желтые. Розы, тюльпаны или гер-беры — не важно, она любила даже одуванчики, росшие повсюду вокруг нашей дачи.

— Надо всегда приносить в дом желтые цветы, это как внести пучок солнца, — говорила она с лучезарной улыбкой. Та же знаменитая улыбка, что и на фотографии, стоящей рядом с гробом.