Уоррен Мерфи - Цвет страха
В своем первом тогда публичном выступлении он потребовал избавить Францию от наносного хлама – чуждой пищи и чуждых слов. Для начала он обрушился на предприятия «быстрого питания» и добился ликвидации большинства из них.
Его достижения были восприняты как свидетельство чудесного торжества Франции над англосаксонским варварством.
Морис Туре видел в распространении американской поп-культуры ни много ни мало зловещий призрак мировой гегемонии, которая в отличие от нацизма грозила низвергнуть Францию и всю планету в пропасть невежества, откуда они никогда уже не смогут выбраться.
Насладившись первым триумфом, Морис Туре взялся за рекламные щиты, наводнившие Елисейские поля топорными лозунгами типа «Кока-кола Always», а также призывами вроде "Возьмите в полет airbag «Форд», вызывавшими у министра культуры приступ мигрени.
Морис придумал особое наименование для французских слов, искалеченных вставками англосаксонских существительных. Обращаясь к прессе, он назвал их мерзостью и гадостью, франглицизмами. Опубликовав список ненавистных выражений, Туре потребовал изъять их из обращения.
Он представил парламенту соответствующий законопроект, который в ходе ожесточенных дебатов был-таки принят. Новый закон запрещал использование иностранных слов на радио, телевидении, в объявлениях и вывесках. Трудовые соглашения и рекламные тексты должны были составляться на чистейшем французском, а нарушителей этого правила ждал солидный штраф и шестимесячное тюремное заключение.
Разумеется, международные компании восстали против такого произвола, но их карта уже была бита. Морис Туре самолично составил список выражении, которыми надлежало заменять презренные франглицизмы. Отныне вместо таких слов, как «airbag», video-clip" и совершенно непроизносимое «data proсessing», следовало говорить «дорожная сумка», «рекламный ролик» и «обработка данных».
Морис по праву гордился документом, получившим среди парижан название «Закон Туре». Он вступил в многотрудную борьбу за избавление своего народа от ненавистных освободителей. Утверждение порядка, при котором желающие насладиться пребыванием в La Belle France должны были овладеть французским языком либо незамедлительно покинуть страну, стало лишь делом времени.
На столе министра зазвонил телефон. Морис взял трубку.
– Алло, – сказал он.
– У меня ужасные новости.
– Я не из пугливых.
– Это насчет Кляксы. Кажется, что-то проясняется.
– Что именно?
– Мы послали своего агента в Амери...
Министр культуры дернул себя за кончик носа:
– Не смейте произносить это гадкое слово!
– Да-да, я хотел сказать, в Нечестивые Штаты.
– Вот так-то лучше. Продолжайте.
– Там действует агент по кличке Арлекин.
– Как же, помню... отличная любовница. Вы с ней э-э-э... общались накоротке?
– Смею заметить, нет.
– Тем хуже для вас. Что ж, продолжайте.
– Она сообщила следующее: «Вся эта шарада возникла из-за ярких цветных лучей».
– Ярких цветных лучей?
– «Ключ к разгадке – слепящий окрашенный свет». Это были ее последние слова, после чего связь прервалась.
– Надеюсь, наш агент в безопасности?
– В каком смысле?
– В любом.
– Не знаю.
– Если у вас появятся какие-то сведения, немедленно сообщите. Мне ненавистна сама мысль о том, что ее очаровательные способности для нас будут навсегда утрачены.
– Непременно. А теперь я хотел бы вернуться к началу разговора.
– Ах да! Ключ к разгадке – слепящий окрашенный свет. Интересно, что бы это значило?
– Надеюсь, вам известно о том, как трудно пробраться в Кляксу?
– Фу! Это вопрос времени.
– Наши агенты проникают внутрь. Потом выходят, но с пустыми руками. Им нечего доложить.
– Промывка мозгов?
– Вряд ли. Никаких признаков вмешательства в деятельность их мозга не обнаружено. Создается впечатление, будто агенты подпадают под влияние этих ремесленников от культуры и начисто утрачивают чувство долга и способность к сопротивлению. Они с восторгом отзываются о пережитом.
– Точно так же, как и наши граждане, побывавшие в расцвеченной паутине Бисли.
– Да. Все это крайне неприятно.
– Вы говорили на сей счет с кем-нибудь еще?
– Нет.
– И даже с Президентом?
– Нет. А что? Надо было рассказать?
– Не думаю. Он поддержал предложенные нами меры с большой неохотой, да и то лишь в связи с явной угрозой.
– Что будем делать?
– Возвращайтесь к своим обязанностям и держите меня в курсе, а я тем временем позвоню в несколько мест и постараюсь что-нибудь разнюхать.
– Кому вы будете звонить?
– Людям, которые разделяют присущее мне чувство долга перед нашей прекрасной родиной, – ответил Морис Туре и тотчас повесил трубку.
Он лично связался с генералом французских военно-воздушных сил, не желая, чтобы этот разговор был зафиксирован.
– Mon General, – произнес он, набрав частный номер, который не значился ни в одном справочнике.
– Oui, месье министр?
– С каждым часом мы все ближе подбираемся к разгадке тайны бесчестья и позора, охвативших нашу любимую страну.
– Oui?
– Пока я не могу раскрыть секрет, скажу лишь, что некий храбрый генерал, по достоинству считающий себя преемником де Голля, мог бы значительно упрочить свое положение, если бы отважился совершить один смелый поступок.
– Насколько смелый?
– Генерал должен набраться решимости пощекотать пятки одному заокеанскому союзнику с весьма спорной репутацией.
– Понятно...
– Надо усмирить Кляксу и силой вырвать ее секреты.
– А потом?
– Потом... – задумчиво произнес министр культуры Франции. – Кто знает? Ее можно будет разбомбить, сровнять с захваченной ею землей, да так, чтобы она не посмела и носа высунуть даже в грядущем столетии.
– Я не хотел бы перечислять свои возможности, месье министр...
– А я и не спрашиваю.
– Полагаю, затягивать выступление бессмысленно.
– Я знал, что Франция для вас – превыше всего, генерал, – широко улыбаясь, ответил министр.
Завершив беседу, Морис Туре дал отбой и включил приемник, желая хорошей музыкой скрасить томительные часы ожидания; к тому же, если по радио передадут важные новости, он услышит их одним из первых.
К его великому сожалению, все радиостанции передавали рок, хэви метал или надоедливую какофонию под названием «рэп». Повинуясь чувству высокого долга, министр культуры безропотно терпел ниспосланное ему испытание. Правда, отметил про себя, что, знай он о рэпе, доныне таившемся за углом поп-культуры, то, пожалуй, не стал бы столь безжалостно искоренять диско.
* * *В 5.57 по местному времени с аэродрома военной базы «Таверни» поднялись шесть французских «миражей». Поравнявшись с расположенным в предместьях столицы крохотным городком «Евро-Бисли», они сбросили на него бомбы с лазерным наведением.
Вопреки первым сообщениям бомбы эти были начинены не взрывчаткой, а некой смесью, порождающей плотный черный дым и слезоточивый газ.
Как только первые клубы дыма окутали башни Дворца Чародея, хозяева, служащие и гости парка ринулись к выходу.
В возникшей давке погибло несколько человек, так что назвать вторжение совсем уж бескровным было нельзя. И все же менее чем через час опустевшая крепость «Евро-Бисли» распахнула свои ворота перед всяким, кто пожелал бы в нее войти.
Оставалось лишь найти человека, который обладал бы достаточным мужеством и политической дальновидностью, чтобы справиться с этой задачей.
* * *В тот миг, когда секретарь Президента Франции без стука вошел к нему в кабинет, руководитель государства обдумывал положение дел в Соединенных Штатах. Ситуация складывалась не из легких, и Президент даже не поднял головы. Америку лихорадило. Из донесений, появлявшихся на столе главы государства каждые четверть часа, было совершенно неясно, разразилось ли там восстание местного масштаба, или Штаты оказались на пороге гражданской войны.
Если это обычный нервный тик, Франция могла бы не обращать на него ни малейшего внимания. Америка страдала икотой по нескольку раз в году. Такая уж это страна! И виной тому, вне всяких сомнений, была бездарная американская кухня.
Но в случае гражданской войны Президенту Франции надлежало выбрать сторону, к которой следовало примкнуть. Разумеется, с этим можно подождать – во всяком случае, до момента, когда определится победитель или хотя бы наметится четкая политическая перспектива. Дабы заключить наиболее выгодный союз.
В прошлой Гражданской войне, которая по меркам древней Франции произошла совсем недавно, а историю США поделила пополам, французы выступали на стороне Конфедерации. Это была ошибка, но Франция не пострадала. В те добрые времена Штаты не имели политического веса. Не то что сейчас.
Таким образом, сейчас, очевидно, следует повременить с выбором союзника до второго, а то и третьего года войны.
