Уоррен Мерфи - Цвет страха
Трубка умолкла.
– Смитти, – нерешительно произнес Римо. – Зачем кричать?
– Извините, – ответил Смит, досадливо сжимая кулак свободной руки. – Продолжайте.
– Этим все и кончилось. Женщина уехала.
– А Микки Уэйзингер?
– Благодарная воссоединенная нация унесла его на своих плечах, – торжествующе объявил Римо. – Вам не нравится, когда все хорошо кончается?
– Эта история только начинается, – с горечью заметил Смит.
– О чем вы?
– Судя по всему, явление, поразившее солдат на поле битвы, отразилось и на вас с Чиуном.
– На нас ничего не отразилось, – возразил Римо. – Мы чувствуем себя на все сто.
– Я послал вас прекратить сражение.
– Нас опередили.
– А еще вы должны были захватить руководителя компании Бисли и узнать у него, где находится Дядя Сэм.
Судя по всему, Смит досадливо хрустнул пальцами.
– Черт побери, – пробормотал Римо. – А мы и забыли.
– Это не повторится, император, – заверил Смита Чиун.
– Честное слово бойскаута, – добавил Римо, в голосе которого послышалось беспокойство.
– Вы можете разыскать ту женщину? – спросил Смит.
– Попытаемся.
– Узнайте, что ей известно. Я сомневаюсь в том, что она журналист.
– Почему?
– Предчувствие.
– У васне бывает предчувствий. Они требуют живого воображения.
– На сей раз воображения у меня – хоть отбавляй, – мрачно произнес Смит. – Держите меня в курсе, – добавил он и, повесив трубку, вернулся к терминалу. Его старческие узловатые пальцы принялись порхать по клавиатуре, и при каждом нажатии на экране беззвучно вспыхивали буквы.
Поступили первые сведения о прекращении кровопролития в Питерсберге. Смит отстучал команду, превращавшую монитор компьютера в цветной телевизор.
На экране возникло сконфуженное лицо диктора кабельной сети новостей. Над его головой проплыла диагональная заставка «Вторая гражданская?»
– Мы до сих пор пребываем в неведении относительно того, что произошло в Питерсберге, – сообщил диктор и приложил к уху телефонную трубку. – Как вы сказали?.. На линии связи наш корреспондент Дэвид О'Далл, – добавил он. – Слушаем тебя, Дэйв.
– Здравствуй, Питер, – произнес оживленный голос. – Этот радостный праздник принес на историческую землю Виргинии счастье и ликование, и мы...
– Все это очень хорошо, – вмешался диктор, – но мы хотели бы услышать репортаж о последнем сражении.
– Все кончено! – торжествующе воскликнул Дэйв.
– Что ты имеешь в виду, говоря «все кончено»?
– Противостоянию пришел конец. Как только появились люди из компании Бисли, мир вновь стал прекрасным и удивительным.
– Извини, Дэйв, но мы ждем от тебя фактов. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Минутку... Представителей прессы приглашают посетить только что открывшийся павильон с кофе и булочками. Всего доброго! Увидимся позже! Чао!
– Дэйв? Дэйв!
Глядя на диктора, беспомощно скалившего зубы перед миллионами американских зрителей, доктор Харолд В. Смит пробурчал себе под нос:
– Кажется, эта штука поразила даже электронные средства информации. Что за дьявольщина?
Долго гадать не пришлось – размышления Смита прервал вспыхнувший в углу экрана красный огонек. Это означало, что расположенный в подвале «Фолкрофта» компьютер, непрерывно прочесывавший информационные каналы в поисках сведений о боевых действиях, отыскал что-то важное и интересное.
Смит нажал клавишу.
На экране возникло краткое сообщение, только что распространенное в сети:
ИНФОРМАЦИОННЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ
АГЕНТСТВО «РЕЙТЕР»
ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ
С АЭРОДРОМА ВОЕННОЙ БАЗЫ «ТАВЕРНИ» ПОДНЯЛОСЬ ЗВЕНО ФРАНЦУЗСКИХ БОМБАРДИРОВЩИКОВ, УДАРИВШИХ ПО ТЕМАТИЧЕСКОМУ ПАРКУ «ЕВРО-БИСЛИ». ПАРКУ НАНЕСЕН СЕРЬЕЗНЫЙ УЩЕРБ. ВСЕ САМОЛЕТЫ И ЭКИПАЖИ БЛАГОПОЛУЧНО ВЕРНУЛИСЬ К МЕСТУ ДИСЛОКАЦИИ
В скромно обставленном кабинете с видом на Лонг-Айлендский пролив раздалось ворчание Харолда В. Смита:
– О Господи! Что это значит, черт побери?
А это значило, что после завершения Второй гражданской войны начался франко-американский конфликт 1995 года.
Глава 13
В свое время историки зафиксировали Вторую гражданскую войну в США и франко-американский конфликт 1995 года как два отдельных, никак не связанных между собой события.
Историки заблуждались. Вторая гражданская война завершилась в 12.22 по местному времени, а конфликт с французами начался в 5.47 по Гринвичу, то есть менее получаса спустя.
Не усматривая связи между этими столкновениями, историки даже не догадывались о том, что начало франко-американскому конфликту было положено телефонным звонком с питерсбергского национального поля битвы, переданным по спутниковым каналам.
В этом разговоре участвовали секретный агент по кличке Арлекин и ее руководитель из парижской штаб-квартиры Отдела внешней безопасности, расположенной на бульваре Мортье.
Дежурный офицер доставил шифровку директору ОВБ, крупнейшей разведывательной организации Франции.
– Ключ к разгадке – слепящий окрашенный свет, – прочел Реми Ренар, директор ОВБ.
– Таково мнение нашего агента.
– Других сведений не поступало?
– Никак нет.
– Спасибо, можете идти, – сказал Ренар.
Как только офицер ушел, директор ОВБ сцепил свои длинные пальцы и мрачно нахмурился. Похоже, еще одна загадка. На столе Ренара лежало донесение, в котором, возможно, заключалась важная информация, и у директора было два пути: отправить его пылиться в архив либо передать вышестоящим инстанциям.
Эта мимолетная мысль прервалась отчетливым воспоминанием о служебном долге. Класть шифровку под сукно нельзя. Теперь у директора вовсе не оставалось выбора, но даже в такой, до предела упростившейся ситуации неизбежно таилась еще одна загадка – каким именно инстанциям передать донесение?
О событиях, затрагивающих национальную безопасность, полагалось докладывать непосредственно Президенту Франции.
Возникшее затруднение нарушило покой Ренара, словно незваный гость. Что это – вопрос национальной безопасности или нечто более важное? Нечто, затрагивающее честь и достоинство государства?
Проблема явно не из простых, и директор ОВБ, откинувшись на спинку кресла, прикрыл свои обманчиво-сонные глаза и предался размышлениям.
Реми Ренар все еще медитировал, а день неумолимо отсчитывал минуты, в потоке которых растворялась историческая связь, объединявшая Вторую гражданскую войну и франко-американский конфликт 1995 года.
В конце концов директор потянулся к телефону.
* * *Министр культуры Франции Морис Туре сам ответил на звонок. Он всегда сам отвечал на звонки. Это была его собственная инициатива – лично беседовать со своими возлюбленными согражданами, избегая вмешательства промежуточных инстанций. Дело в том, что министр культуры совершенно искренне считал граждан Франции своими гражданами.
В любой иной стране под словами «министр культуры» кроется либо чисто номинальный пост, либо стыдливое обозначение должности шефа разведки. Но только не во Франции – во всяком случае, после того как в это кресло уселся Морис Туре.
Подобно Жанне Д'Арк, которая столетия назад, не колеблясь, пожертвовала собой, он видел свое жизненное предназначение в очищении Франции.
С точки зрения Мориса Туре, тяжелейшим испытанием в доблестной истории его страны было освобождение от германских захватчиков. Морис всегда считал германскую оккупацию злом, ужасным бедствием. Однако со временем Германия ослабла, и ее солдаты в конце концов вернулись домой к своим сосискам и темному пиву. Ради этого можно было и потерпеть. И когда немцы наконец ушли, от них не осталось и следа.
Чего не скажешь об освободителях, изрядно загадивших гордую землю, которую они якобы освобождали.
Морис Туре вырос в послевоенном Париже, долгие десятилетия беспомощно наблюдая за зловонной раковой опухолью американского образа жизни, неумолимо расползавшейся по его родному Городу огней.
Сначала появились автомобили «форд», потом – павильоны «Макдоналдс» с их аляповатыми золочеными дугами. Американские фильмы, исполненные фальшивого глубокомыслия, вытеснили с экранов Луи Де Фюнеса, Жерара Депардье и даже французскую жемчужину Катрин Денев. Беззаботно похохатывая над грубоватым Джерри Льюисом[13], парижане постепенно сдавали позиции и начинали привыкать к омерзительным понятиям вроде le маркетинг, le холдинг и даже к таким безобразным неологизмам, как le шизбургер.
К тому времени, когда угроза стала слишком очевидной и Помпиду учредил Комитет охраны родной речи, оказалось, что французский язык изрядно замусорен, а постигшее его бедствие представлялось необратимым.
Это положение сохранялось до тех пор, пока министром культуры не назначили Мориса Туре.
В своем первом тогда публичном выступлении он потребовал избавить Францию от наносного хлама – чуждой пищи и чуждых слов. Для начала он обрушился на предприятия «быстрого питания» и добился ликвидации большинства из них.
