Джек Керли - Коллекционеры смерти
Через двадцать минут я уже стряхивал грязь со старо го кожаного чемодана, испытывая при этом непонятное и неприятное чувство страха – такое же липкое, как окружающая жара. Сунув свою находку под мышку, я трусцой побежал к машине.
Дома я положил чемодан на стол и, уставившись на него, выпил две банки пива, прежде чем собрался с духом его открыть. Замок заржавел, и я разрезал ломкую кожу большим кухонным ножом. Внутри находилось несколько запечатанных пластиковых пакетов; один из них был выложен изнутри клочками красных салфеток. Я раздвинул, бумагу и вытащил маску.
Она была покрашена черной, как антрацит, глянцевой краской и раза в полтора превышала нормальный размер человеческого лица. Зрелище было не из приятных: острый гребень носа, чрезмерно большие выступающие скулы, рот, зияющий красной раной, заполняли зубы из осколков белого стекла; белым были обведены и отверстия для глаз, что придавало маске выражение безумной злобы. Если бы кто-то из детей на Хэллоуин отправился в такой маске к соседям за угощением, те отдали бы все сладости, лишь бы побыстрее закрыть дверь.
Маска была сделана из папье-маше. Когда-то в пятом классе мы тоже делали фигурки из папье-маше – мексиканские пиньяты;[17] на гипсовую форму накладывались одна на другую полоски бумаги, смоченные клейстером, и когда бумага высыхала, фигурка снималась с формы и раскрашивалась.
На долю секунды я захотел поднести маску к своему лицу. Но тут же подумал, что зло может быть не только действием, но и духом – темным заразным ядом, который в недобрый час можно и вдохнуть. Я сунул маску в ящик стола, запер его и скользнул в постель. Укладываясь, я увидел, что в гостиной осталась гореть лампа. Я сегодня слишком устал, чтобы подняться и выключить ее, сказал я себе, понимая, что это неправда, что с этой высвобожденной из-под земли штуковиной моему дому не помешала бы полная иллюминация.
Глава 17
– Доброе утро, это компания «Уолкотт импорт и коллекционирование».
Голос был глубоким и гладким, все гласные произносились четко, мужчина явно получал удовольствие от звука собственных слов. Подозревая, что у него может стоять какой-либо автоматический определитель номера, я позвонил из автомата на Гавермент-стрит.
– Мистер Уолкотт?
– Да. Извините, с кем я говорю?
Новичок должен нервничать, и я постарался, чтобы в голосе моем прозвучала нерешительность.
– Меня зовут… Кэрролл Рансбург, сэр. Я бы хотел поговорить с вами об оценке одной вещи.
Я представился так исходя из теории, согласно которой любой мужчина, придумывающий для себя фальшивое имя, не станет называть что-то, что обычно ассоциируется с женщиной.
– Это нечто старинное?
– Нет. Это вещь совсем другого толка… более специфическая.
Полная тишина, никаких фоновых звуков от радио или телевизора, никакого шума машин.
– Ну, во-первых, как вы обо мне узнали? – Это был скорее приказ ответить, чем вопрос.
– От… от друга. Нет, не совсем друга, от человека с которым я познакомился. Он сказал, что именно к вам можно обратиться с такой вещью. Для ее оценки.
– Как зовут того человека, который сказал вам, чтобы вы обратились ко мне?
– Он просил не называть его имени. Это очень… конфиденциально.
Защитный инстинкт Уолкотта сработал, как решетка, опускающаяся на воротах крепости.
– Простите, но я веду дела только по рекомендации известных мне людей.
– Я обещал, что имя этого человека не будет разглашаться.
– Тогда мне остается только пожелать вам всего хорошего, сэр. – И голос его стал отдаляться от трубки.
– Я звоню от Фориера, – закричал я вдогонку. – От Трея Фориера.
Трубка снова вернулась к уху моего собеседника.
– Как вы сказали, сэр?
– Трей Фориер. У меня есть кое-что от него.
– Что?
– Маска.
– Это невозможно. Вы лжете.
Я ничего не ответил, ожидая, пока что-то произнесет он.
– Опишите ее, – попросил он. Я обрисовал ему внешний вид и конструкцию маски. Когда он заговорил, я услышал, как голос его напрягся от скрываемого возбуждения.
– Как к вам попала эта… вещица?
– Я входил в комиссию, которая оценивала психическое состояние Фориера, после того как его схватили.
– Вы психиатр?
– Я – психолог, точнее, был психологом.
Я не знал, было ли Уолкотту что-то известно о психологии, но при необходимости я вполне мог изъясняться на профессиональном сленге, поэтому выбрал для себя роль падшего психолога; в жизни я встречал парочку таких людей.
– Продолжайте, продолжайте.
– Я занимался клиническим гипнозом в судебной экспертизе. Был такой проект.
– Трей Фориер под гипнозом никогда не говорил ничего путного.
В моем голосе зазвучало раздражение.
– Я никогда не докладывал о том, что он что-то рассказал. Чувствуете разницу?
– Эта вещь у вас, судя по всему, много лет. Почему вы именно сейчас захотели, чтобы я на нее взглянул?
Я добавил в свой голос стыдливую интонацию.
– Я… знаю, что она может стоить каких-то денег. Мне нужны деньги, мистер Уолкотт. Времена наступили тяжелые, я утратил свою лицензию на практику. Проблемы… с дальнейшей целесообразностью хранения.
Последовала долгая пауза.
– Не знаю, сколько может стоить такая вещь, мистер Рансбург, – наконец произнес Уолкотт. – В этом бизнесе сейчас застой, мы все страдаем от слабости нашей экономики. Рынок в последнее время перенасыщен предложениями.
Теперь уже, отбросив подозрения, он начинал исподволь торговаться. Я сделал вид, что решил дать задний ход, надеясь, что он еще глубже заглотит наживку.
– Вероятно, вы правы, мистер Уолкотт. Видимо, сейчас не время для этого. Простите, что побеспокоил…
К нему мгновенно вернулся его командный тон.
– Принесите ее вечером. В девять. Не опаздывать. Вы сейчас в районе Мобила? Вот мой адрес…
В окружении других богатых особняков дом Жиля Уолкотта выглядел совершенно органично: дорогостоящий ландшафтный дизайн, сочная трава на лужайке, нелепый, но явно недешевый фонтан в виде прыгающего дельфина со струей, вырывающейся из дыхательного отверстия. Я заметил камеру наблюдения на дереве и еще одну над дверью, спрятанную в отлитого из бронзы орла с расправленными крыльями.
Электронный замок щелкнул автоматически. Открывшаяся дверь вела в просторное, с высоченными потолками фойе. Дорогая мебель, канделябры, тяжелые драпировки на окнах – все это напоминало скорее музей, чем жилой дом.
– Прошу вас, мистер Рансбург, – произнес глубокий голос – По коридору направо.
Подозревая, что меня видят, я остановился, словно стараясь подавить охватившую меня панику, затем, прижимая коробку с маской к груди, вошел в тускло освещенную комнату. Звук моих шагов заглушал толстый темно-синий ковер на полу. Из-за массивного письменного стола мне навстречу поднялся мужчина, которому на вид было чуть больше шестидесяти. Признаком перехода его головы в шею являлась слабовыраженная линия подбородка. На лице плоской полоской был обозначен нос. Блестящие пряди редеющих черных волос спадали набок. Темный костюм лишь подчеркивал чрезмерную покатость плеч, плавно перетекающих в цилиндрической формы тело.
– Вы мистер Уолкотт? – спросил я, не протянув ему пуки. Он кивнул, не предложив мне своей и глядя на меня с любопытством.
– Что? – спросил я. – Что-то не так?
– Вы мне кого-то напоминаете, только вот пока не вспомню кого.
Я пожал плечами и перевел взгляд на его стол, который украшала керамическая скульптура огромного мужского члена. Уолкотт перехватил направление моего внимания.
– Вы знаете, что это такое, мистер Рансбург?
– Что-то неуловимо знакомое.
– Я имел в виду, знаете ли вы, кто автор этого произведения. Нет? Это оригинал работы Вона Рея Боди. Он создавал ее во время… в процессе… Может, и примитив, но очень дорогой. Вы так не думаете? Там, между яичек, стоит дата. Четырнадцатое мая 1959 года. Его четвертый… эпизод датируется 16-м мая. Это единственный из фаллосов Боди, не находящийся пока в частной коллекции.
Вон Рей Боди был серийным убийцей и насильником, которого не без труда поймали в начале шестидесятых. Я подавил возникшую дрожь и постарался продемонстрировать интерес в своих глазах.
– Я полагаю, это очень редкая вещь, мистер Уолкотт.
– Шесть жертв, шесть фаллосов. Я храню это для аукциона. Ожидаю, что цена может дойти до шестизначных сумм. Еще одна вещь, которую я намерен выставить на аукцион, – это футболка Винсента Канарио, которую он надевал во время своего путешествия с Террансом Своном.
«Путешествием» Уолкотт называл похищение маньяком Канарио запутанного четырнадцатилетнего Свона и лихорадочное бегство с мальчишкой через всю страну В результате оба погибли.
– А сколько может принести эта вещь?
– Я ожидаю где-то от одиннадцати до четырнадцати тысяч. В этой поездке он надевал несколько разных рубашек, что снизило цену этого лота.
