Владимир Ераносян - Акула шоу-бизнеса
Молния электрокардиограммой рассекла небосклон: ахнул гром, распахнув ударной волной незапертые на защелки окна. Шторы вздыбились как корабельные паруса. В оконном проеме огненный карандаш очертил живой лик Зини Брукмана.
— Ну, здравствуй, — заговорила огненная голова. — Чего в "ауди" не катаешься? Ты эту тачку заслужил. И на кой хрен сдалась тебе Инесса? Ты уже стал секс-символом этой страны. Выбирай любую. Куда она тебя тащит? Знаешь, что с тобой сотворят, если ты сделаешь то, о чем вы с ней договорились? Будет Валера с маленькой сквозной дырочкой во лбу. Тебе это надо? А что до угрызений совести — так разве не ты сам говорил, что в нашем мире выживает безжалостный и хладнокровный.
— Зиня, что ты плетешь?! Мы же с тобой братья! — восстал Валера. — Я знаю, кто тебя убил. Неужели ты хочешь, чтобы я молчал?! Эти звери обманули меня, заставили считать тебя подонком!
— Признайся сам себе — тебе удобнее ходить обманутым, — просверлила его хитрым прищуром светящаяся заревом голова. — Ты же испорченный мальчик, зараженный проказой цивилизации. Ты неизлечим. Единственное твое лекарство — это признание. Разве ты променяешь сверкающую суету мегаполиса на блеклую уединенность отшельника?
— Я не пойду на сделку со своей совестью! Не хочу казнить себя потом за малодушие.
— Так-так, обнаружилось, что Зиня Брукман стоит того, чтобы Валера Закутский подставлял под расстрел собственную персону…
— Послушай, что за едкая ирония? По-твоему, я законченный негодяй?
— Не говори чушь. Я же люблю тебя, брат. Но этот проклятый мир обладает авторским правом на знаки препинания, а предложения приходится придумывать самим. Чем оборачиваются наши потуги и чем заканчиваются — точкой, восклицанием или вопросом — это уж не нам решать. Мне поставили точку, тебе восклицательный знак. Лови момент, пользуйся, а то он согнется вопросом, а потом отпрыгнет, оставит одну точку. Зачем тебе это?
— Какого черта ты склоняешь меня к предательству?
— Сними установку. Ты же отлично умеешь не называть вещи своими именами. Предательство? Напомнить? Тысяча девятьсот девяносто третий год, второе августа. Ты приехал ко мне. Меня не оказалось дома, я тогда уехал с режиссером программы за город, к спонсорам. С ночевкой уехал. Ритка тебе открыла…
— Нет! — заколотился в лихорадочном ознобе Валера. — Нет!
— Да… — беспощадно продолжала голова. — Она сказала, что я уехал на целые сутки, пригласила тебя выпить кофе. Вы сидели напротив друг друга, беседуя на отвлеченные темы, но думали почти об одном. Ты думал о том, насколько твоя неотразимость всесильна, способна ли она сокрушить надежные барьеры, предостерегающие мою Ритку от низкой измены, попытается ли она сломать запрет, поддастся ли соблазну трахнуться с таким красавчиком, как ты…
— У-у…у… — ныл от разрывавшей правды Валера.
— Ты жаждал доказать себе лишний раз, что твое несокрушимое мужское обаяние сведет с ума любую женщину, даже верную подругу твоего друга. Ты не отрицал, что Ритка захочет лечь с тобой в постель из женского любопытства, дабы оценить, каков на самом деле этот хваленый донжуан. Ты думал так. И ты тогда совсем не думал обо мне.
Валера онемел, на лбу и шее набухли капельки пота. Раздувшись до предела, одна из капель скатилась по позвоночному желобу вниз, отметившись холодным следом.
— О чем думала Ритка? В жизни не догадаешься, — расплылся хищной улыбкой огненный Зиня, — ей было интересно не то, какой ты мужик, а то, как хороша собой она, дерзнешь ли ты ее соблазнять, пойдешь ли ради ее женских чар на предательство. И пошел ведь. Так что брось, тебе не впервой. Вы ведь тогда оба меня предали. А я так и не узнал при жизни.
Поникший от разоблачения Валера застыл скалистым утесом.
— Не огорчайся, я простил и тебя, и Ритку, — миролюбиво прошептала голова. — Словом, смог же ты после того вечера второго августа столько времени со мной работать и столько времени обращаться ко мне словом "брат". И сейчас сможешь. Чего тебе это стоит? Просто отбросишь совестливые предрассудки, и шито-крыто. Хотя, постой, я, кажется, знаю, в чем дело. Инесса?! Ты хочешь выпендриться перед ней?! Дурачок! Ах, да, она тебе не покорилась. Она не дала. И теперь ты индюшишься, корчишь из себя героя. Интересно, а если бы ты ее трахнул, имела бы она шанс вовлечь тебя в свою вендетту? Ой, сомневаюсь. Что? Ты любишь ее? Больше чем себя? Ладно, я в твою личную жизнь лезть не хочу, дождь закончился, тучи расступились, открыв магистраль для солнечного света. Все, исчезаю… — с этими словами огненный рисунок, шипя гирляндой, стерся.
Валеру кидало во сне, он глотал воздух высохшими губами, как проглатывает последнюю каплю из фляги иссохший от жажды путник. В глазах свербило, они наполнились влагой. Он вдруг подпрыгнул и сел на кровать, гладя, широко раскрыв глаза, наоконный проем. Окна открыты настежь. На улице яркое солнце, на небе безоблачно. "Зиня… Он был здесь… прости меня, Зиня, я подонок".
— Ты хороший парень, Валерка, зла на тебя я не держу. Бес тебя попутал.
Валера оторопел от страха. Сон продолжается, или это происходит наяву? Как он ни прислушивался, ничего больше не услышал. Решил, что не на шутку переутомился, мерещится всякое. Уж реальность от сна отличить не может. А что есть реальность? В реальном ли мире он живет или прозябает в придуманном пространстве, где господствует закон каменных джунглей — выживает сильнейший, вернее, подлейший?..
* * *Проезд Шокальского. В этой панельной "хрущевке" живут родители Зини. Почему он не приехал к ним сразу после того, как узнал об истинной причине исчезновения их сына и его друга? Каково им теперь в полной безвестности? Каким глупцом считал себя Валера, вспоминая свои резкие ответы на их телефонные звонки. Они искали сына. Престарелые отец и мать, которым неоткуда было ждать помощи, не выдержав бездействия и снобизма мздоимцев в милицейских погонах, сами принялись за поиски родного мальчика. Они бы отдали все, чем обладали, вплоть до крыши над головой, был бы в этом толк. Но квалифицированный поиск пропавших без вести органы правопорядка начинают вести только из-под палки вышестоящего командования. Семейству Брукманов (отец работал портным, мать зарабатывала на хлеб репетиторством на дому) до самого милицейского верха было не достучаться. Они обращались ко всем, кто мог пролить свет на пропажу Зини. К Валере трижды. Он выместил зло за Зиню на его родителях, рассказав им, что их сын сбежал с деньгами и что отдуваться за него придется Валере, так как гарантии кредиторам давали вместе.
— Наш мальчик не мог так поступить, — в один голос говорили Семен Самуилович и Наталья Наумовна. — Произошло чудовищное недоразумение, Валерочка, он любит тебя как родного брата.
— Я тоже считал так, — выгибая бровь стрелкой, твердил им Валера, — пока моя доверчивость не загнала меня в угол, а Зиня не отплатил мне сполна за искреннюю дружбу. Где мне теперь искать деньги, чтобы расплатиться с долгами? Может, вы подскажете?
— Возьми все, что есть, только помоги разыскать Зиню, — рыдала Наталья Наумовна. — С Зиней приключилось что-то страшное, он всегда предупреждал нас, если куда-то собирался уезжать.
Валера не стал раздевать стариков Брукманов, хотя и не верил в невиновность своего партнера. Безвыходность ситуации лишила его трезвомыслия. То была паника. Но теперь-то он знал, что произошло на самом деле. Поздно. Валера ненавидел себя за свой дерзкий безжалостный язык, воспроизводя сейчас гадкие фразы, коими он распалялся, причиняя родителям Зини невыносимую боль.
Он позвонил в дверь.
— Кто там? — раздался тоненький голосок Натальи Наумовны.
— Это я, Валера.
Дверь открылась, на пороге стояла маленькая седая женщина в чистом накрахмаленном переднике. Ее безжизненные глаза в эту секунду сверкнули слепой надеждой. Но тут же потухли вновь. По виду Закутского она поняла, что привели Валеру отнюдь не радостные вести.
— Нет, нет, ничего выяснить не удалось, — солгал Валера, так как сказать им, что Зиня мертв, значило убить этих бедных людей. — Я пришел сказать, что с долгами мы расплатились, Зиня, как оказалось, ни при чем. Вот.
Семен Самуилович, сильно сдавший за это время, обреченно кивал, ничего не видя перед глазами. Его руки дрожали.
— Вот, — прокашлялся Валера, — и… в офисе… в его столе, обнаружили небольшую сумму денег. Я вам в конверте принес. Зинька мне брат родной… — Валера с трудом сдерживал слезы. — Простите меня, что я тогда с вами так разговаривал…
