Роберт Сойер - Вычисление Бога
В общем-то, и неудивительно, что указанные гены общие для обоих классов: прото-онкогены связаны с контролем деления клеток или роста органов; подозреваю, что в конечном счёте мы обнаружим, что все они до последнего имеются во всех позвоночных — и, быть может, вообще во всех животных.
Судя по всему, потенциал к развитию рака вплетён в самую сущность жизни.
* * *Холлус увлекался кладистикой — изучением того, как общие черты подразумевают общих предков; то был главный инструмент изучения эволюции на его планете. Поэтому мне показалось уместным показать ему наших гадрозавров — самую значительную из групп.
Был четверг, наименее людный день в КМО, и время близилось к закрытию. Холлус исчез, и я с голографическим проектором в кармане прошёл по музею до галереи Динозавров. Галерея представляла собою два длинных холла, соединённых дальними концами; вход и выход располагались рядом. Я направился в ту часть, где был выход. Вокруг не было никого; уже несколько раз объявили о том, что музей закрывается — и посетители разошлись. На дальнем конце этого холла располагался наш зал с гадрозаврами. Стены его были выкрашены в жёлто-коричневые и золотые горизонтальные полосы — цвета песчаника в степях Альберты. У стен зала стояли три огромных стенда. Я остановился у среднего — утконосого динозавра, на табличке которого по-прежнему было написано «критозавр», хотя мы уже больше десяти лет знали, что — судя по всему — это грипозавр. Быть может, мой преемник сумеет найти необходимые время и средства, чтобы обновить надписи в галерее. Конкретно этот экспонат, найденный Парком в 1918-м, в первый полевой сезон КМО, был совершенно очарователен. Рёбра его по-прежнему были погружены в каменную матрицу, а затвердевшие сухожилия вдоль всего хвоста окаменели идеально.
Возник Холлус, и я начал рассказывать ему о том, что тела гадрозавров практически неотличимы друг от друга и что только наличие или отсутствие гребня на черепе, вкупе с его формой, позволяет отличить виды друг от друга. Но стоило мне приступить к основной теме, как в зал вошёл мальчуган лет двенадцати. Он вошёл с противоположной стороны, обогнув тускло освещённую диораму моря мелового периода. Мальчик был белым, но у его глаз были «монгольские складки», а челюсть отвисала, так что изо рта высовывался кончик языка. Он ничего не сказал, лишь уставился на форхильнорца.
— «При» «вет», — сказал Холлус.
Мальчик улыбнулся, очевидно, обрадованный тем, что инопланетянин заговорил.
— Привет, — ответил он нам, медленно и старательно.
Запыхавшаяся женщина выскочила из-за угла, присоединяясь к нашей компании в зале гадрозавров. Увидев Холлуса, она негромко вскрикнула и торопливо подбежала к мальчику, чтобы взять его за мягкую пухлую руку.
— Эдди! — воскликнула она. — Я всё вокруг обегала, пока тебя искала.
Она повернулась к нам и добавила:
— Простите, если он вам помешал.
— «Нис» «коль» «ко», — ответил Холлус.
Снова зазвучал голос администратора:
— Дамы и господа, музей закрыт. Убедительно просим всех посетителей немедленно пройти к главному выходу…
Женщина потащила Эдди за собой. Всю дорогу через галерею Динозавров мальчик, не отрываясь, смотрел на нас через плечо.
Холлус повернулся ко мне и сказал:
— Этот ребёнок выглядит иначе, чем остальные дети. Мне такие не попадались.
— У него синдром Дауна, — объяснил я. — Он замедляет умственное и физическое развитие.
— Что является причиной?
— Наличие дополнительной двадцать первой хромосомы. Все хромосомы должны идти парами, но иногда вклинивается третья.
Холлус шевельнул стебельками глаз:
— У нас имеется сходное заболевание, хотя его почти всегда диагностируют заранее, ещё при беременности. В нашем случае пара хромосом формируется без теломеров на концах; две нити на этом конце соединяются, и хромосома получается вдвое длиннее обычного. Результат — полная потеря языковой способности, сложности в пространственном восприятии и ранняя смерть.
Он помолчал и добавил:
— Всё же упорство жизни поражает. Удивительно, что настолько мощный фактор, как целая дополнительная хромосома или соединение двух хромосом в одну не мешает организму функционировать.
Холлус посмотрел вслед мальчику, которого уже не было видно.
— Этот ребёнок, — спросил он, — его жизнь тоже будет короткой?
— По всей видимости, да. У синдрома Дауна есть такое свойство.
— Печально, — сказал Холлус.
Некоторое время мы простояли в молчании. У стены зала имелся небольшой альков, в котором проигрывалась древняя презентация о том, как образуются окаменелые останки динозавров и как их извлекают из земли. Естественно, эту звуковую дорожку я слышал миллион раз. В конце концов она подошла к концу, и, поскольку после этого никто не нажал на большую красную кнопку, Холлус и я сейчас оказались в полной тишине, в компании одних скелетов.
— Холлус, — наконец произнёс я.
Форхильнорец вновь обратил внимание на меня:
— Что?
— Сколько… На сколько вы ещё планируете здесь задержаться? То есть, я хочу сказать — в течение какого времени тебе будет нужна моя помощь?
— О, прошу прощения, — ответил Холлус. — Я веду себя бесцеремонно. Если отнимаю у тебя слишком много времени, просто скажи — и я уйду.
— Нет, нет, нет! Я имел в виду вовсе не это. Поверь, наша работа меня безумно радует! Просто… — сказал я и запнулся.
— Что? — спросил инопланетянин.
— Я должен тебе кое в чём признаться, — наконец, выдавил я.
— Слушаю.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
— Говорю тебе это, потому что у тебя есть право знать, — сказал я и опять умолк, не зная, какими словами продолжить разговор. — Знаю, когда ты появился в музее, ты просто спросил какого-нибудь палеонтолога — любого. Ты не спрашивал конкретно меня. Ты мог направиться в любой из музеев — в музей имени Фила Кюри в Тирреле, или в музей имени Майка Бретт-Сурмана в Смитсоновском институте. Они бы отдали всё, лишь бы ты очутился у них на пороге.
Я вновь умолк. Холлус терпеливо смотрел на меня.
— Прошу прощения. Должен был сказать тебе раньше, — сказал я. Глубоко вдохнул и задержал дыхание как можно дольше. — Холлус, я умираю.
Инопланетянин повторил это слово, словно при изучении английского он каким-то образом его упустил:
— Умираешь?
— У меня неизлечимый рак. Мне осталось жить несколько месяцев.
Холлус немного помолчал. Затем из левой речевой щели у него вырвался звук «Я…», но больше ничего. В конце концов, он всё же заговорил:
— Допустимо ли в таких обстоятельствах выражать сожаление?
Я кивнул.
— «Мне» «очень» «жаль», — сказал он. И через несколько секунд добавил: — Моя мать умерла от рака; это ужасная болезнь.
Определённо, с этим не поспоришь.
— Знаю, тебе предстоит ещё много узнать, — сказал я. — Если ты предпочтёшь работать с кем-то другим, я тебя пойму.
— Нет, — сказал Холлус. — Нет. Мы одна команда.
У меня сжалось в груди.
— Спасибо, — сказал я.
Холлус ещё несколько мгновений смотрел на меня, а затем указал жестом на гадрозавров у стены — причину, по которой мы сюда пришли.
— Том, прошу, — сказал он, впервые назвав меня по имени, — давай продолжим работу.
13
Всякий раз, встречая новую форму жизни, я пытался представить её предшественников; наверное, это можно счесть профессиональным заболеванием. То же случилось со мной, когда Холлус наконец-то представил меня одному из вридов. Вриды, очевидно, довольно застенчивы, но я настоял на встрече с представителем этой расы как части платы за изучение наших коллекций.
Для этой встречи мы воспользовались конференц-залом на пятом этаже Кураторской; как и раньше, для записи происходящего были установлены видеокамеры. Я поместил голографический проектор на длинный стол из красного дерева, рядом с микрофоном. Холлус пропел в него что-то на своём языке, и в зале внезапно материализовался второй инопланетянин.
Люди, как известно, произошли от рыб; наши руки изначально представляли собою грудные плавники (а пальцы — кости, придающие этим плавникам жёсткость), а ноги развились из брюшных плавников.
Вриды, как и мы, почти наверняка произошли от водных организмов. У стоящего передо мною представителя этой расы имелись две ноги. В отличие от нас, у него были четыре руки, выходящие из верхней части туловища на равном расстоянии друг от друга; само туловище имело вид перевёрнутой груши. Но четыре руки врида, возможно, развились не только из грудных плавников, но также из асимметричных спинного и брюшных плавников. Эти древние грудные плавники, видимо, имели четыре способных затвердеть отростка, поскольку на левой и правой руках были по четыре пальца — по два «средних» и по два противопоставленных друг другу «больших». На передней руке, судя по всему, развившейся из брюшного плавника, было девять пальцев. А на задней, которую я счёл произошедшей из спинного плавника, оказалось шесть толстых пальцев.
