Пол Сассман - Пол Сассман Исчезнувший оазис
— Где он? — спросил другой.
— Я же сказал, он унес. Вещи были в сумке, а он взял ее и ушел.
— Куда?
— В оазис. Там отдал кому-то. Кому — не знаю, он не говорил. Я сделал, что обещал. С вас причитается.
— А пошел ты!
В лицо и грудь ему ударил град пуль. Труп не успел упасть на песок, как близнецы перевели огонь на остальных бедуинов, не тронули только предводителя. Он стоял среди окутавшей его тишины, какая бывает только в пустыне, и пытался принять решение. Сгустилась ночь; угли костра зловеще полыхали. Спустя мгновение бедуин выхватил поясной кинжал и бросился вперед с воинственным улюлюканьем, надеясь забрать в могилу хоть одного врага. В тот же миг ему скрутили руки, вырвали кинжал и поволокли к огню, попутно пиная и молотя кулаками. У огня его поставили на колени, запрокинули ему голову. Изо рта и ноздрей у него текла кровь. Близнецы склонились над ним с разных сторон.
— Ты нашел кое-что в пустыне.
— Где эти вещи?
Бедуин оказался на удивление храбрым. И выносливым. Пришлось сжечь ему обе ступни и руку, прежде чем он раскололся и сказал все, что они хотели узнать. Затем близнецы его добили и расстреляли оставшихся верблюдов — место дикое, о резне еще долго никто не узнает. Покончив с делами, стрелки заняли места в вертолете и помчались на юг, в ночь, по ту сторону пустыни.
Хихикая себе под нос, Махмуд Гаруб тащил деревянную лестницу сквозь оливковую рощу к дому Алекс. Его грязная джеллаба уже топорщилась ниже пояса от возбуждения. Было темно, еще не взошла луна, и рощу укутала чернильная мгла из теней и мрака. Гаруб спотыкался, под ногами хрустели опавшие листья, лестница с грохотом билась о стволы олив, но он не обращал внимания на шум. Американка выбежала на шоссе в сторону Дахлы, а значит, вернется не скоро и у него полно времени, чтобы устроиться поудобнее. Он продолжил путь, бормоча что-то сам себе и то и дело фальшиво напевая:
О юная красотка с крепкой грудью,
Разведи ножки, угости своим персиком!
У дома Алекс он пробрался на задний двор, пролез сквозь кусты цветущего олеандра, приставил лестницу к стене и взобрался на плоскую крышу. По ту сторону мерцали далекие огни Дахлы, по эту вздымались серые волны пустыни, убегая к горизонту. Гаруб извлек из кармана бутылку, приложился к ней и перебежал к мансардному окошку ванной, возле которого распластался, как жаба. От вожделения у старика уже покалывало в паху.
За сестрой американки Гаруб следил много раз, даже когда она заболела и утратила красоту. Жена Гаруба, толстая уродина, — буйвол, а не баба. Лучше уж смотреть на калеку, которой даже мыться приходилось сидя. Старик горевал после смерти «доктора Алекс» — думал, закончились счастливые деньки. Но вот приехала ее сестра: молодая, стройная, светловолосая. И конечно, распутная, как все западные женщины. Махмуд Гаруб едва сдерживался: пришел бы раньше, да жена что-то заподозрила. Хорошо хоть к родне отправилась, иначе б вообще не вырваться. Гаруб еще раз хлебнул из бутылки и всмотрелся в потолочное окно. Под ним была непроницаемая тьма, но как только зажжется свет, станет видно все: душ, туалет, каждую деталь, каждый контур. Театр одного зрителя, да и только. Он потер ширинку и снова запел себе под нос:
Ляг, моя милая, закрой глаза
Пусти меня внутрь, туда-сю…
Он замолчал и прислушался, покрутив головой. Что это? Шум усилился, превратился в оглушительный грохот. Вертолет! И, судя по звуку, летит прямо на него! Гаруб вскочил. А вдруг полиция? Придется объяснять, что он делал на чужой крыше, причем не только властям (это еще полбеды), но и чертовке жене. В штанах у него все поникло, заветное окошко забылось. Он метнулся к лестнице, перемахнул на ступеньку и начал торопливо спускаться. Скорей, скорей! В двух пролетах от крыши на него налетел яростный вихрь — джеллабу заполоскало на ветру, пыль и песок засыпал глаза. Потом его ослепила вспышка — луч прожектора зашарил по земле и остановился на нем. Гаруб схватился за лестницу, от страха заскулил, потом начал кричать, что подметал крышу, что он тут ни при чем. Его раскачало встречным потоком, оторвало от стены, и он с отчаянным воплем полетел в кусты, ломая ветки. Вертолет завис, как чудовищная стрекоза, наблюдающая, как жалкий старикашка корчится и трепыхается внизу, что-то крича о недоразумениях, о крыше, которую надо было подметать, о куче листьев…
Поход в фотолавку оказался пустой тратой времени, если не считать того, что за сорок минут пути Фрея размяла ноги и немного пришла в себя.
Лавка была еще открыта — ее витрины сияли на полумилю вокруг. Обстановка внушала надежды — мраморный пол, сверкающие хромом и никелем стойки с фотографиями улыбающихся новобрачных и пухлых младенцев… Девушка за прилавком говорила по-английски. Однако на этом эйфория заканчивалась. Автоматы для проявки пленок не работали — по-видимому, изначально. Пресловутая «Быстро праявка», которую обещал рекламный щит снаружи, оказалась быстрой сугубо по оазисным меркам и занимала неделю. Чтобы хоть как-то себя утешить, Фрея задержалась поболтать с продавщицей, дала потрогать свои волосы и постаралась объяснить, почему она еще не замужем в двадцать шесть лет. Выйдя на улицу, она ненадолго задумалась, а не поймать ли попутку до Мута — может, там проявляют пленки, но решила, что уже поздно, да и возни слишком много, и потому побрела назад по пустынной дороге, к дому Алекс.
Над головой сияло звездами небо, в тишине звучал только шорох шагов, да где-то вдалеке ревел осел. Потом поднялся ветерок, смел остатки дневного зноя; неторопливо всходила луна, и ее масляный свет окрасил пустыню в тона сепии, как на старинных фотографиях. Одиночество успокоило Фрею; чем дальше она шла, тем легче себя чувствовала. Ей хотелось добраться до дома, съесть что-нибудь, послушать музыку — и заснуть; может, с утра, на свежую голову, что-нибудь да придумается.
Она вышла к вершине скалы, откуда днем раньше Захир показывал ей дом Алекс. Крошечный оазис лежал впереди темным овалом посреди голой равнины. Призрачно-белый дом четко выделялся на фоне этого пятна. Фрея спустилась по склону и обошла окрестные поля, за которыми начинались деревья. С обеих сторон стенами вздымалась древесная поросль, загораживая и без того тусклый свет. Фрея ненадолго остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте, как вдруг различила вдалеке свист и рокот моторов, который неуклонно приближался. Вертолет! Звук становился все громче, раскатистее. Вскоре воздух дрожал от вращения винтов. Ветви деревьев закачались и заскрипели, когда едва различимый силуэт вертолета пронесся в кронах над Фреей.
Она выпрямилась во весь рост, думая, что грохот вот-вот утихнет, но не тут-то было: звук остался прежним, словно вертолет завис на месте. Прошла секунда-другая, затем откуда-то сверху на крышу дома хлынул поток света. Смутные лучи просочились в подлесок, освещая одни участки и погружая в тень другие. В тот же миг сквозь тяжелый рокот вертолетного двигателя долетело нечто похожее на крик. Фрея, словно по наитию, сошла с дороги на боковую тропинку и спряталась в гуще деревьев, стараясь не задумываться над словами Захира по поводу змей. Вертолетный грохот начал стихать, огни исчезли — видимо, «стрекоза» приземлилась. Раздались голоса, послышался чей-то крик и приглушенный звон бьющегося стекла.
Все опять погрузилось во тьму. Фрея стояла без движения, прислушиваясь к стуку сердца, и пыталась разобраться в происходящем. Через полминуты, как только листва и ветки перестали дрожать у нее перед глазами, Фрея медленно, стараясь не шуметь, углубилась по извилистой тропинке в чащу и вышла на опушку.
В поле света было больше — взошла луна, заливая всю округу тусклым серебристым сиянием. Фрея на миг задумалась, выбирая дорогу, затем решительно пересекла поле и по узкой тропке двинулась в обход оазиса, пока не очутилась в тенистой оливковой роще, позади которой виднелся бледный абрис сестриного дома. Там горели лампы, звучали голоса. Много голосов.
Она замешкалась, гадая, не лучше ли притаиться и переждать, пока чужаки не уйдут, как вдруг раздался крик — слабый, испуганный. Любопытство пересилило: Фрея начала пробираться вперед от дерева к дереву, стараясь не хрустеть палой листвой. Она задыхалась от волнения. Из-за низкого плетня на краю рощи можно было разведать окрестности, не выдавая себя. Однако любопытство пересилило: Фрея полезла сквозь дыру в изгороди и короткими перебежками направилась к дому, готовясь в любой момент броситься наутек, если кто-нибудь выйдет. Никто не вышел, так что она беспрепятственно обошла дом и, прильнув к стволу дерева, притенявшего веранду, заглянула в окно гостиной.
Там сновали люди — трое зловещего вида громил. По дому рыскали еще несколько человек, судя по звукам, доносившимся из кабинета Алекс: хлопали дверцы шкафов, скрипели выдвигаемые ящики стола. Двое из тех, кто остался в гостиной, были копиями друг друга — одинаковые квадратные силуэты, прилизанные рыжие волосы, пальцы в перстнях, поблескивающих на свету. Третий неизвестный в гостиной находился вне поля зрения Фреи, и громилы обращались именно к нему.
