Патрик Ли - Брешь
Впрочем, толку так и так никакого. Выбраться я выбрался и до лифта добрался, только он не работает. Обесточен, да и шкивы, надо полагать, заварило.
Находясь в коридоре, я смог заглянуть в камеру, но бивший оттуда свет слепил так, что невозможно было ни к чему присмотреться. Фактически ничего, кроме ослепительного света, различить не удалось. Складывалось впечатление, что он исходит из одной точки, находящейся в центре чего-то ярко-белого, не знаю уж чего. Кожей он ощущался как прямые солнечные лучи — даже, пожалуй, теплее, что пугало. Я поспешил оттуда убраться.
Помимо света из камеры исходил некий звук, настолько слабый, что мог бы, пожалуй, сойти за игру воображения, но мне так не кажется. Описать его довольно трудно, что-то отдаленно напоминающее камертон. Вернувшись в бункер и закрыв дверь, я уже больше этого звука не слышал.
Скоро кто-то должен будет за нами явиться. Рубен так в себя и не приходит, а я все думаю о мерах предосторожности, о которых стоило бы позаботиться в ходе сооружения этого комплекса. Скажем, не говоря уж о большем, здесь, внизу, не помешало бы присутствие медика. Но ведь никому, включая меня, даже на миг не пришло в голову, что нечто подобное, что бы это ни было, может здесь случиться. А стало быть, ответственность за происходящее сейчас с этими людьми лежит на мне.
Это, если кто не понял, писал по-прежнему Дэйв.
ПЯТЬ-СЕМЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
Я впал в забытье. Министр Грэм растормошил меня, и я увидел, что свет в холле изменился. Сильно потускнел и приобрел синеватый оттенок. Нервы у всех на пределе, у меня тоже. Почему, черт побери, до нас так никто и не добрался?
Рубен все так же в беспамятстве. Может, и в коме, но кто его знает, я же не врач. Тело Портера уже начало раздуваться, пахнет ужасно, и, учитывая, что помещение не проветривается, это не может нас не беспокоить.
Короче говоря, я просто вне себя. Наверное, это непрофессионально и, возможно, потом я эту страницу вырву, но сейчас откровенно пишу, что я вне себя и в полном раздрае. Рубен был моим другом и одним из умнейших людей в мире, он мог столько сделать для науки, а сейчас, возможно, его бесценный мозг поврежден и состояние ухудшается из-за того, что эти долбаные задницы наверху заняты невесть чем. Интересно, они хотя бы назначили время собрания, на котором собираются обсудить, как нас отсюда вытащить?
Нет, тут, конечно, во мне говорят отчаяние и страх. На самом деле они там наверняка стараются сделать все возможное, но нам-то от этого не легче. Бункер наполнился трупным смрадом, но покинуть его мы боимся. Хотел бы я все-таки знать, что это за чертов свет исходит из камеры.
ДэйвДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ.
ВЕСЬМА ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО
Терпеть эту вонищу нет больше никаких сил. Мы с Грэмом добровольно вызвались по крайней мере вынести тело в коридор, а может быть, и оттащить его подальше к камере. Большинство проголосовало за то, чтобы после этого на некоторое время оставить двери открытыми и попытаться, если получится, проветрить помещение.
Свет сейчас потускнел еще больше, приобрел пурпурный оттенок и отбрасывает на пол коридора рябь, словно вы смотрите на дно бассейна. Должен признаться, что мне страшно туда выбираться, ведь я понятия не имею, что там творится и что находится в камере. Страх есть, никуда не денешься, но и любопытство тоже имеет место. Так или иначе, сейчас мы отправляемся.
ДэйвЧАС ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
Центр взаимодействия частиц, находившийся посреди камеры, исчез, словно его и не было. Пропала вся аппаратура, включая создававшие магнитное поле электромагниты, а там, где эти устройства крепились к полу, исчезла и часть пола. На нем образовалось нечто вроде кратера, но не как при взрыве; скорее словно на этом месте над полом потрудился великан с шлифовальным диском. В середине глубина выемки достигала примерно фута, уменьшаясь по краям, а радиус составлял футов, наверное, двадцать.
Над этим кратером, там, где должны были сталкиваться разогнанные частицы, находилось то, что я, пытаясь подобрать правильное определение, пожалуй, назову разрывом или разрезом в воздухе. Разрыв имеет форму овала футов в десять шириной и заполнен пурпурным и голубоватым светом, змеящимся по краям, словно пламя. Если заглянуть в этот разрыв и подвигаться из стороны в сторону, становится понятно, что за ним некая глубина, пламенеющее пространство. Это как если бы вы заглядывали через заслонку в огромную угольную топку.
Дотащив тело до камеры и увидев это диво, мы с Грэмом остолбенели и стояли там, вытаращившись на него невесть сколько времени. Затем Грэм обогнул разрыв с краю и, зайдя сзади, поманил меня за собой. Я подошел и увидел нечто и вовсе безумное: с той стороны никакого разрыва не было! Стоило вам обогнуть его, и он исчезал, так что над кратером не оставалось ничего, кроме воздуха. Вернувшись, вы снова видели синевато-пурпурное пламя, лизавшее края отверстия, но шаг дальше — и оно исчезало.
Присутствовал там и звук, но тоже изменившийся, как и свет. У меня нет возможности описать его полноценно, скажу лишь, что… это похоже на голоса. То есть я не хочу сказать, будто там и вправду звучали голоса, но это было первое, что пришло на ум: поющие голоса, доносящиеся из-за разрыва. И есть в этих звуках нечто скверное. Конкретно не скажешь, но они влияют на настроение, портят его, заставляя чувствовать себя плохо во многих отношениях. Грэм тоже все это ощутил, а когда мы вернулись в помещение, оказалось, что остальные раздумали оставлять двери отрытыми. Они предпочли закрыть их и оставить внутри трупный запах, лишь бы отгородиться от этого звука. Я с ними согласился.
С того момента я сижу здесь и ломаю голову, пытаясь понять, что же мы натворили. Что это за чертовщина? Пришлось вспомнить кое-какие концепции, казавшиеся мне давно утратившими актуальность, «мосты Эйнштейна — Розена» и все такое. Что, конечно, один черт, ничего не проясняло, да и не мог я вот так, с ходу, найти ответ. Тут требовалась работа специалистов в разных областях, измерения, тесты. Сначала нужно получить данные, а потом уж на их основе выстраивать теории. Но все равно это было круто. Круто в квадрате, как сказал бы Рубен.
До меня только что дошло, что я продолжаю слышать звук, даже после того, как дверь закрыли. Может быть, потому, что к настоящему моменту понял, что же я слышу.
ПОЛДНЯ ИЛИ ОКОЛО ТОГО ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕЙ ЗАПИСИ
Я пришел в себя в коридоре, ближе к концу, там, где он расширяется перед камерой. Как меня занесло сюда и почему, в памяти не отложилось. Когда я опомнился, меня била дрожь, будто доносившийся из отверстия звук пронизывал насквозь, заставляя резонировать мои кости. Торопливо поднявшись, я увидел, что Грэм тоже снаружи. Здесь же находился и один из его сотрудников, толстый малый, которого звали вроде бы Карсон. Я растолкал их обоих, и они, поняв, где находятся, удивились ничуть не меньше меня.
В комнате за закрытой дверью тоже было особо не расслабиться. Когда женщина из министерства, чья-то там помощница, рассыпала галеты с сыром и бросила их в мусор, я рассвирепел и накинулся на нее с руганью… да что там, чуть не напал. Меня удержали и утихомирили. Потом, правда, я взял себя в руки и извинился, но ситуация и вправду складывалась аховая.
Какого черта за нами до сих пор никто не явился? Уже, наверное, дня два прошло, хотя сказать точно я затрудняюсь. Полнейшая нелепость. Когда все закончится, кое-кто выслушает от меня все, что я о нем думаю, а возможно, дело дойдет и до судебного иска.
Нет, серьезно, что за дерьмо?
ЧЕРТ ЗНАЕТ СКОЛЬКО ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
Долгое время я сидел рядом с Рубеном и читал ему вслух книжку в мягкой обложке, которая лежала у него в письменном столе, надеясь, что он все-таки что-то слышит. Впрочем, возможно, таким образом я пытался блокировать звук, доносившийся из камеры. А потом, понятия не имею по какой причине, поднялся и направился прямиком туда, в камеру. Стоял перед разрывом (отверстием) и смотрел в него. Это красиво, а знаете, что еще? Когда вы туда смотрите, звук уже не совсем плохой. Наверное, надо будет сказать Грэму, чтобы тоже попробовал. Думаю, он сможет это оценить.
ПОЛАГАЮ, ДЕНЬ СПУСТЯ
Напряженность между оказавшимися запертыми внизу возрастает, чего, полагаю, можно было ожидать от всех, кого угораздит попасть в подобное положение. Ну, я вообще не больно-то вписываюсь в компанию: жду не дождусь возможности выбраться отсюда, чтобы никогда в жизни больше не видеть этих людей. Совсем недавно я в очередной раз — в третий или в четвертый, точнее не скажу, — получил еще один веский аргумент против их всех, кроме Грэма и Карсона.
Представляете себе, некоторые из них, сговорившись, потребовали, чтобы мы прекратили ходить к камере слушать звук. Заявили, видите ли, будто эти хождения как-то на нас влияют и это чревато печальными последствиями. Это ж надо, а? Я им так и сказал: а шли бы вы, ребята, подальше. Нечего меня доставать!
